После разговора Софочка ещё минут пять слышала в своём левом ухе визг, громыхание и прочие раздражающие звуки, безошибочно свидетельствующие о том, что в доме находится как минимум один маленький ребёнок.

Она снова уселась напротив рекамье, и взяв в руку салфетку, протерла ей грациозную волну длинного подлокотника. Полюбовалась.

И онемела.

Обивка засветилась. Старая ткань не просто переливалась нежными акварельными полутонами, она щедро разливала своё сияние по стене, окну и даже части потолка.

Софочка отпрыгнула на метр, причём не вставая с коленок. Нет, с её внушительной комплекцией и полным отсутствием физической подготовки это было почти невозможно, но она именно отпрыгнула. Затем проворно поднялась на ноги и спряталась за прикрытой дверью спальни. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Софочка сосчитала до десяти и бесстрашно заглянула внутрь.

Антикварная французкая кушетка рекамье освещала своим рассеянным светом уже добрую половину спальни. Оттенок оказался невероятно мягким и чарующим, но точный его цвет определить было невозможно. Холодная бледная бирюза сменялась на зелёную пастель, та в свою очередь превращалась в лазурный, а потом в перламутрово-жемчужный цвет.

– Зачем я притащила её домой? – ужаснулась Софочка. – И откуда вообще взялся этот Рудольф, хотела бы я знать…

Она так и стояла в дверях спальни, не решаясь сделать шага в какую-либо сторону. Колдовское свечение притягивало её взгляд и как будто лишало сил, но при этом удивительным образом оставляло в голове полную ясность. В конце концов, Софочка заставила себя сделать пару крошечных шагов назад. Попятившись, она плотно закрыла за собой дверь спальни, и развернувшись, быстренько ушла на кухню. Там, присев на табуретку, она попробовала хоть как-то успокоиться.

«У меня всегда накануне дня рождения плохое самочувствие и депрессивные мысли. Это нормально. Завтра у меня юбилей и завтра я буду в норме. А пока мне надо как следует выспаться, поэтому я сейчас встану и переносу рекамье в гостиную, после чего разберу постель и лягу спать. Да. И завтра я ещё посмеюсь над своим глупым воображением. В конце концов, я взрослая, без двух минут пятидесятилетняя женщина, и я не верю в какие-то там чудеса и прочие безумства. Раньше верила, теперь нет… Пусть моё время уже прошло, но зато жизнь у меня устоялась, я сама себя обеспечиваю и всему знаю цену. А это… Это всего лишь запоздалое проявление угрызений совести. Как ни крути, а вещицу я себе присвоила незаконным способом. Поэтому и мерещится теперь всякое. Да, именно так»

Не то чтобы Софочку успокоили или убедили её собственные увещевания, но по крайней мере они позволили ей без дрожи в коленках подойти к двери спальни и открыть её.

Свечение осталось, но как показалось Софочке стало менее насыщенным. Слегка воспрянув духом, она решительно подошла к кушетке и резко ухватив её за один край, выволокла в гостиную. Задвинула в дальний угол, и не оборачиваясь, поспешно вернулась в спальню. Не забыв запереть дверь на замок.

– От кого я закрываюсь? – сердито пробормотала Софочка. – От рекамье?

Ночью ей было душно, жарко, хотелось пить. Проснувшись в очередной раз, она не выдержала и вышла из спальни. Свечение стало ещё меньше. Почти не заметное даже в темноте.

– Ну и хорошо, – с удовлетворением отметила Софочка.

Она уже почти дошла до кухни, когда услышала за спиной еле уловимый шорох. Или шелест. Пожалуй, больше всего звук походил на шелест осенних листьев. Спина Софочки покрылась мелкими капельками холодного липкого пота. Шелест нарастал. Теперь он напоминал переливающуюся воду в небольшом горном ручье.

Почему ноги понесли её обратно в гостиную – Софочка не могла объяснить ни сейчас, ни потом, но дойдя до злополучного рекамье она совершенно ясно и чётко услышала прозвучавшее слово. Голос не принадлежал ни мужскому, ни женскому. И слово было не слово вовсе, а скорее полувздох, полушёпот.

– Лилит, – вздохнуло рекамье. – Лилит…

Мужество окончательно покинуло Софочку, и тихо ахнув, она тут же лишилась чувств. Рассвет своего пятидесятилетия она встретила на полу гостиной, на пушистом ярком коврике с модной нынче геометрической расцветкой.

Лилит не всегда была ведьмой.

Когда-то давно, Лилит слыла самой милой, красивой и добросердечной девушкой. Не только в своей небольшой горной деревушке, но и по всей обширной округе.

Она росла сиротой – мать бросила её совсем крохой, подкинув в корзинке своим дальним родственникам. Кроме плачущего ребёнка в корзинке обнаружилось несколько тончайших батистовых пелёнок, новое шерстяное одеяльце и сложенный в несколько раз лист бумаги с одним единственным словом – именем младенца. Об отце же вообще ничего не было известно. Но судя по рассказам тётушки, чёрные как смоль волосы Лилит достались ей именно от отца. А вот глаза – прозрачно голубые, словно два хрустальных кусочка июльского неба – были точь-в-точь как у матери.

В приёмной семье Лилит любили. Бездетная тётушка Мария – троюродная сестра непутевой матери Лилит – подарила несчастному брошенному созданию всю любовь и нежность, которые переполняли её доброе сердце. В доме так же жил отец Марии – пожилой, но ещё крепкий мужчина. Вдвоём они держали торговую лавку со всякой всячиной, и с этого дохода жили.

Девочка с раннего детства отличалась удивительной памятью и любознательностью. К семи годам она легко выучилась грамоте, а с восьми начала по мере возможностей помогать Марии в лавке.

Жители деревни обожали маленькую черноволосую продавщицу. Лилит всех встречала с улыбкой. Каждому зашедшему она непременно уделяла время, внимательно слушала, сочувствовала или радовалась, искренне сопереживала. В лавку стали заходить просто так – «поболтать с милой Лилит», но неизменно выходили с покупкой. К тому же, ассортимент товаров был настолько широк, что обязательно находилось что-нибудь нужное. Здесь продавались плетёные корзинки всех размеров, гребни и щетки для волос, домашнее терпкое вино в тёмных бутылках, аптекарские травы, сушёные фрукты, отрезы тканей, бумага для письма, мелкая кухонная утварь, книжки, свечи…

Доходы от продаж росли, и Мария, посовещавшись с отцом, решила открыть скромную пекарню. Прямо у входа в лавку поставили три деревянных столика и несколько крепко сбитых табуретов. Над окном десятилетняя Лилит старательно вывела синей краской надпись «Пекарня у Марии». Мебель вырезал из дерева отец Марии. К процессу он подошёл творчески – на толстых ножках столов появились грубоватые завитушки и нехитрый резной узор.

Предлагаемые блюда в новой пекарне не отличались особым разнообразием, но всегда пользовались популярностью у неизбалованных местных жителей. Подавали здесь освежающие лимонады, чёрный кофе и пироги с ягодами, грибами, тыквой и рыбой. По воскресеньям и праздникам наливали пиво и вино.

Но главным блюдом, точнее напитком, с первых дней работы пекарни стал чай. Его всегда готовила Лилит. Начиная с конца февраля – с первых набухших почек и едва раскрывшихся пронзительно зелёных листьев, она бродила по лесу и собирала будущие ингредиенты для своего чая. Лес в их краях, надо сказать, был весьма условный, ведь деревня располагалась в холмистой местности, а ближе к горизонту холмы и вовсе превращались в горы – красивые, холодные, неприступные.

За травами Лилит уходила к дальнему и самому высокому холму. Его так и называли – Дальний. Вдоль его пологих склонов начиналась не очень густая рощица, простиравшаяся вплоть до подножия величественных и таинственных гор. Но так далеко Лилит не забредала, да это было и не к чему – всё необходимое она легко и быстро находила возле склонов Дальнего. Здесь, среди тонких сосен, растущих вперемешку с лиственными деревьями и пышными низкорослыми кустарниками, прятались очаровательные лесные лужайки. И нигде в округе, а может даже и за горами не встречалось такое богатое разноцветье трав.

Иногда Лилит отправлялась в противоположную от холма сторону, где собирала нужные ей растения в безлюдной заболоченной местности вдоль старого ручья. Марии совсем не нравилось, что Лилит ходит к тем болотам – это опасно сразу по двум причинам. Во-первых, зыбкая топь обманчива и девочка могла запросто провалиться в трясину, а во-вторых, места там и правда были глухими, давно заброшенными, и имели дурную славу. Старожилы рассказывали, что когда-то в быстрой горной речке, ставшей теперь худосочным ручьём, утопили сразу нескольких женщин, обвинённых в колдовстве. Ведь всем известно, что истинные ведьмы в воде не тонут, вот и этих несчастных бросили в речку, дабы убедиться в их дьявольской сущности. Предварительно, конечно же, связав им руки и ноги тяжелыми железными цепями. Трёх женщин через сутки нашли мёртвыми в небольшой тихой заводи далеко за пределами деревни. А вот последняя четвёртая – молодая совсем девушка – так и не отыскалась. Говорили, что сразу после этого случая местные стали замечать, как в полнолуние по берегу речки бродит тоненькая женская фигурка в белых развевающихся одеждах. Она якобы заманивала своей юностью и невинным видом сбившихся с дороги путников и коварно отбирала их души.