Сердце екнуло и испуганной птицей забилось в груди, когда она вдруг увидела у куста неподвижно стоящего мужчину. Расстояние во весь огород не могло ввести девушку в заблуждение. Конечно, это был Дорош. Он стоял, засунув руки в карманы ветровки, и смотрел на нее. Сколько он так простоял в надежде увидеть ее, неизвестно, но то, что он ждал ее, Злата поняла сразу. Прижав белье к груди и прикусив губу, Злата стояла, не двигаясь, не решаясь отвернуться, и, кажется, даже сквозь расстояние, разделяющее их, чувствовала его взгляд. Зачем он пришел? На что он надеется? Что ему нужно? Эти вопросы пронеслись в Златиной голове и тут же исчезли.
Он ведь все понял вчера, как бы они ни пыталась отрицать очевидное. Он ждал ее, хотел ее увидеть, хотел получить ответ и знал, не мог не знать, что и она в глубине души хочет того же. И он был прав, уж самой-то себе девушка могла в этом признаться, но это все равно ничего не меняло. Уже знакомая тоска сдавила грудь. Вздохнув, девушка собрала белье и, отвернувшись, ушла в дом. Но и там, занимаясь домашними делами, она то и дело выходила на веранду и видела, что Дорош не уходит. То расхаживает взад-вперед, глядя себе под ноги и сшибая пожухлую траву, то замирает на месте и, оборачиваясь, смотрит на окна веранды. Злата грызла ноготь на большом пальце, как в детстве, и чувствовала, как сердце рвется к нему. На землю медленно опускались легкие, как вуаль, фиолетовые сентябрьские сумерки. Позвав Машку домой, Злата усадила ее на диван смотреть мультфильмы, которые девочка в свои четыре года обожала, подогрела ей чашку молока, обнаружив, что ручки ребенка холодные, и принесла на блюдечке булочки Тимофеевны.
– Машенька, – обратилась она к девочке, присев перед ней на корточки.
Девочка лишь на мгновение повернулась к матери, дав понять, что слушает ее.
– Машенька, я выйду ненадолго на улицу, мне нужно кое-что взять на огороде. Я выйду и сразу вернусь, ты не испугаешься? Ты побудешь одна?
Девочка в ответ кивнула, завороженная действиями на экране. Злата поцеловала ее в нежную щечку и, поднявшись, пошла к двери. На ходу застегнув «толстовку», она вышла из дома, спустилась по ступенькам, чувствуя, как учащается пульс и сердце колотится так, что кажется, еще немного – и оно остановится.
Миновав яблоневый сад, Злата оказалась на огороде и, подняв глаза, устремила взгляд вдаль. Разумом девушка понимала, как было бы хорошо, если бы мужчина ушел, просто ушел и все, но сердцем… Нет, у них ничего не будет, не будет никогда, и все же так хотелось просто еще раз увидеть его, заглянуть в его глаза, почувствовать аромат его парфюма, чтобы потом проститься навсегда. Виталя не ушел. Все так же стоял у куста калины, повернувшись спиной к ней и дому, запрокинув голову, смотрел, как медленно гаснет лазурь, сгущаются краски небосклона, а над лесом зажигается первая звезда.
Сорвавшись с места, Злата побежала.
Заслышав шаги, Дорош стремительно обернулся.
В свете угасающего дня, в десятке метров от него, увидев его глаза, Злата, спотыкаясь и тяжело дыша, перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. Они стояли и смотрели друг на друга, тонули в глазах друг друга, читая без труда все невысказанные слова…
Злата увидела, как невесело усмехнулся Дорош и покачал головой, и, не сдержавшись, бросилась вперед, уткнулась лицом в его куртку, вдохнув до боли знакомый аромат, и обвила его руками.
– Злата, глупая, глупая Злата! – прошептал мужчина, обняв ее и прижавшись щекой к ее макушке. – Ну зачем ты так поступаешь? Зачем ты наказываешь нас обоих? Это ведь реальная жизнь, золотая моя! А в ней разное бывает! Да, теперь мы в одинаковом положении, мы оба несвободны, но ничего ведь не случится, если мы украдем у жизни чуточку счастья! Ты ведь для меня дороже всех на свете… – шептал ей мужчина.
Но Злата, зажмурившись, сжав ладошки в кулачки так, что ногти впились в ладони, лишь покачала головой.
– Нет, нет! Не надо, ничего не говори, – срывающимся, охрипшим голосом, полным страдания и слез, шептала она в ответ. – Просто побудь еще немножко, дай мне возможность еще чуть-чуть почувствовать твое тепло, надышаться тобой. Ты не ищи со мной больше встречи, не надо! И забудь все, и это тоже забудь! Я не выйду больше, а скоро и вовсе уеду в Минск. Нам лучше не встречаться больше! Не мучь ты меня, Виталя! Вот сейчас мы простимся здесь с тобой навсегда и разойдемся каждый своей дорогой! – все говорила и говорила она, а Дорош все сильнее сжимал ее и не хотел отпускать.
Полянская почти вырвалась из его рук и отступила на шаг. Она смотрела в его лицо огромными, широко раскрытыми, полными слез глазами. Смотрела так, как будто навсегда хотела запечатлеть в памяти и его глаза, и его губы. И он тоже смотрел, с болью и сожалением смотрел, но не удержал, не произнес ни слова, когда девушка, отвернувшись, зашагала прочь.
Смахивая на ходу слезы, Злата чувствовала, как тоскливо сжимается сердце, но все равно знала, что поступает правильно.
Глава 6
Домой Злата и Леша вернулись только около двух часов ночи, уехав с банкета почти последними.
Юрий Владимирович, к тому времени совершенно протрезвевший, приехал домой огурчиком. Елена Викторовна и Маняша давно уже спали. Молодежь пожелала папеньке спокойной ночи и удалилась к себе. Пару лет назад они начали в доме ремонт. Вернее, изначально они вообще-то ничего и не собирались делать, денег на это не было. Все началось с мечты иметь в доме ванную комнату. Нет, у Полянских была чудная баня, да и у Тимофеевны тоже, и они с удовольствием ее посещали раз в неделю. Но у Златы теперь был ребенок. Полянские взяли кредит и решили пробить скважину во дворе. Ну сколько можно было таскать воду из колодца? Особенно в засушливое лето, когда надо было беспрестанно поливать огород? Потом, когда колонка уже заработала, папа Златы и Лешин дед прорыли от нее до дома траншею и подвели воду к дому. А уж после кому-то пришла в голову великолепная мысль – освободить кладовую и устроить в ней ванную комнату. Оставалось лишь вырыть яму под канализацию и установить кольца.
Эту проблему мужчины решили за несколько дней. Лешины бабушка и дед дали им денег на душевую кабину и прочую сантехнику, Лешин папа – на плитку и бойлер, Полянская-старшая купила им стиральную машину. Затеяв переоборудование кладовой, они развели в доме самую настоящую стройку, а потом, когда ванная комната была готова, решили, что и обои в доме пора уже переклеить. До дорогих, виниловых, им еще было далеко, но и те, которые они купили, наши, бумажные, были неплохи. Переклеив дом, они приобрели новые гардины, заменив старенькие бабушкины тюли. Конечно, хотелось бы поменять окна, двери, полы, потолки и мебель, но денег на это не было. Да, сейчас ребята уже кое-что зарабатывали, но саморазвитие и самосовершенствование требовали постоянного вложения денег. У них не было продюсера, поэтому они вкладывали свои собственные деньги, немного оставляя на личные расходы. А то, что делали для них родные вот уже сколько лет кряду, и вовсе было неоценимой помощью.
Когда занимались ремонтом, несколько переиначили предназначение всех комнат в просторном доме покойной бабушки. Комнату, где раньше спала Злата, переоборудовали под детскую, зал стал спальней Леши и Златы, маленькая комнатка покойной прабабушки – комнатой для гостей. В просторной столовой все так же отдыхали, обедали и смотрели телевизор. Когда же Злата оставалась с Лешей и Маней, они свободно умещались за небольшим столиком на кухне. Конечно, Злата подумывала о ремонте и здесь, но сейчас об этом только и оставалось мечтать. А еще хотелось бы поменять машину.
Несколько лет назад она окончила водительские курсы и села за руль подержанной «Ауди». Особо выбирать не приходилось, покупали то, что могли себе позволить, но зато наличие автомобилей у обоих решало многие проблемы и существенно экономило время. Будучи родителями, они строили свои графики выступлений так, чтобы те не совпадали, и по очереди оставались с дочкой в Горновке. К тому же в их глухой деревне, куда автобус приходил всего два раза в неделю, машина была даже не роскошью, а необходимостью. Но все чаще приходилось обращаться в автосервис, все чаще Леша, прежде чем она садилась за руль, заглядывал под капот. А в сентябре ей предстояло возить в школу Маняшу, и не дай бог что-нибудь случится посреди дороги, а помочь будет некому.
