— Оказывается, я многого не знала о своих родителях. По-своему, Саверио спас мне жизнь. Но потом продал меня Конти, — на меня накатывает усталость, но в то же время я чувствую облегчение, пронизывающее до костей. Приятно расставить все по местам. Осталось сказать еще кое-что, но признать это будет очень трудно.

— Так и есть. Мы живем в ужасном мире, — он нежно целует меня, глядя с такой любовью, что даже не верится.

Мне было страшно говорить ему правду, но Массимо в очередной раз доказал, какой он хороший, сострадательный, порядочный человек.

— Ты потрясающая, mia amata. Но не осознаешь этого. Я всегда знал, что ты сильная, но твоя сила превосходит все, что я могу постичь. Я бы не пережил то же, что и ты. Не поднялся бы так, как ты. Это я тебя недостоин.

— Сейчас я уже не чувствую себя такой сильной, — честно признаюсь я, кладя голову ему на плечо и готовясь разбить ему сердце.

— Сегодняшний день был утомительным, думаю, хватит уже.

Я поднимаю голову и пронзаю его взглядом.

— Я должна сказать тебе последнюю правду. Тогда ты будешь знать все.

Он обхватывает мое лицо руками.

— Что такое?

Слезы наполняют мои глаза, кажется, что-то ломается внутри меня. Я не могу перестать плакать. Он вытирает мои слезы и терпеливо ждет, пока я приду в себя.

Набираюсь храбрости и выдаю последнюю правду.

— Из-за травм, которые я получила в подростковом возрасте, я не могу иметь детей. Я шантажировала врача, чтобы он подделал медицинское заключение перед свадьбой. Мне очень жаль, но я не смогу подарить тебе наследников, Массимо.

Глава 40

Массимо

Меня охватывает шок, который быстро сменяется гневом и затаенной болью.

— Он и это у тебя отнял? — требуется колоссальная сила воли, чтобы сохранять спокойствие. Мне хочется разнести все к чертовой матери в этой комнате. Я не могу сердиться на нее за то, что она обманула меня с медицинским заключением, ведь ей пришлось солгать из-за моего брата.

Боже мой, Катарина столько всего вынесла.

То, что она все еще держится на ногах, просто чудо. У этой женщины железная сила, и я никогда не перестану восхищаться ею.

Я в ярости из-за того, что Карло лишил ее возможности стать матерью. Никогда никого не ненавидел так сильно, как своего погибшего брата. Хотел бы я машину времени, чтобы вернуться назад и забить этого больного ублюдка до смерти голыми руками.

— Гребаный ублюдок… больной, извращенец… урод, — я стискиваю зубы, подавляя желание закричать во всю мощь своих легких.

Слезы текут по щекам Катарины и стекают по подбородку. Я никогда не видел, чтобы моя любимая выглядела такой опустошенной.

— Он отнял у меня все. Оставил лишь оболочку личности. Бесплодную. Бесчувственную. Неспособную ощущать ничего, кроме боли и ярости.

Неудивительно, что она была одержима жаждой мести. Карло сделал все возможное, чтобы уничтожить ее, но у него не вышло. Я покрываю поцелуями лицо жены, прижимая ее к себе.

— Он не забрал все, mia amata. Он пытался, но потерпел неудачу, потому что твоя неукротимая воля к выживанию взяла верх.

Она смотрит на меня заплаканными глазами.

— Я не буду спорить, если ты захочешь развестись.

— Я не хочу развода. Хочу только тебя.

На несколько секунд на ее лице отражается шок.

— Ты не можешь так говорить. А как же дети? Тебе нужен наследник, который будет носить твою фамилию.

Возможно, пришло время оставить фамилию Греко в прошлом. Ею не стоит гордиться.

— Есть и другие способы завести детей. Мы можем попробовать ЭКО и суррогатное материнство, или можем усыновить ребенка, — я пожимаю плечами, потому что, по сути, это не так уж и важно. Да, я хотел бы стать отцом, но не за счет потери жены. — Ты для меня всё, Катарина. Ничто другое не имеет значения, кроме тебя. Если у нас не может быть детей, ну и ладно, главное, чтобы у меня была ты.

Она снова начинает плакать, и я прижимаю ее к себе, крепко обнимаю, жалея, что у меня нет волшебной палочки, которая могла бы стереть ее боль и все исправить.

Я несу жену в нашу спальню, и мы вместе принимаем душ, смывая с себя ужасные события сегодняшнего дня. После того, как мы вытираемся и одеваемся, чтобы лечь спать, она настаивает на том, чтобы осмотреть мои раны. С бесконечной осторожностью она смазывает антисептической мазью швы на моей руке и втирает крем с арникой в синяк на виске.

Мы прижимаемся друг к другу в постели, и я баюкаю ее в руках, наблюдая, как она засыпает, и радуясь, что это происходит быстро. Неудивительно. Мы физически и эмоционально истощены после стольких напряженных дней. Мои веки тяжелеют, и я молча даю себе клятву сделать все, что в моих силах, лишь бы утешить ее в предстоящие трудные дни.

На следующее утро я просыпаюсь раньше Катарины, когда первые лучи солнца проникают в окно. Отправляю сообщение Фиеро, обнимая свою спящую жену, вдыхая фруктовый аромат ее волос и наслаждаясь прикосновением ее кожи к своей. К счастью, она крепко спала всю ночь. Я не отрываю от нее взгляда.

Густые ресницы трепещут, а из слегка приоткрытых губ струится воздух. Белоснежная простыня, подоткнутая у нее под мышками, слегка приподнимается спереди, когда она вдыхает. Гладкая оливковая кожа приятна на ощупь, когда я рискую провести пальцами по изящной линии ее шеи. Она слегка шевелится, и я останавливаюсь, не желая будить ее от столь необходимого сна.

Неохотно выбираюсь из постели. Хотя до нашей сегодняшней встречи с «Комиссией» еще многое предстоит уладить, я справлюсь с этим, пока она спит. Ей нужен отдых.

Мы с Фиеро бежим бок о бок вдоль береговой линии, и я напрягаюсь до предела, нуждаясь выплеснуть злую энергию, все еще текущую по моим венам. Друг не произносит ни слова, пока мы не возвращаемся в дом, запыхавшиеся и покрытые потом от энергичной пробежки.

Я запихиваю мокрую футболку и носки в корзину в прачечной, иду на кухню босиком и в тренировочных шортах. Подхожу к холодильнику, чтобы взять две бутылки воды, когда мой приятель начинает разговор.

— Выкладывай, — говорит он, снимая майку и вытирая ею пот со лба.

Я швыряю в приятеля бутылкой, а сам выпиваю половину своей, прежде чем прислониться к стойке и подумать, с чего начать.

Фиеро хмурится, оценивая страдание на моем лице.

— Все плохо.

Я киваю.

В его голубых глазах мелькает понимание.

— Она рассказала тебе остальную часть своей правды.

Я сглатываю комок эмоций, застрявший у меня в горле, и снова качаю головой.

— Это хуже, чем плохо, — признаю я, потирая мокрую от пота грудь, которую пронзает острая боль. Смотрю на своего друга, пересказывая историю Катарины, наблюдая, как его лицо бледнеет.

— Это ужас, — Фиеро запускает пальцы в свои спутанные светлые волосы. — Никогда бы в жизни не подумал, что ты скажешь такое.

Скрестив руки на груди, я изо всех сил пытаюсь дышать, преодолевая цунами эмоций, захлестывающее мое тело.

— И как мы должны с этим справиться? — я почти задыхаюсь. — Я не знаю, как она вообще выносит мое присутствие, но благодарен, что она не обращает внимания на то, какая кровь течет в моих жилах.

— Ты не похож на своего брата. Она знает это и любит тебя.

— Это убивает меня, чувак, — слезы наворачиваются на глаза. — При мысли о том, что он делал с ней — в нашем доме — а я понятия не имел… — все, что я сдерживал внутри, взрывается, и я так разражаюсь слезами, как никогда раньше.

Фиеро встает рядом, обнимает меня и тихо утешает.

— Это не твоя вина. Ты не несешь ответственности за то, что Карло, Примо и твой отец сделали с ней.

— Но я чувствую ответственность. Она моя жена, и моя семья причинила ей боль. Из-за них она не сможет стать матерью.

На его лице отражается сочувствие, когда он кладет руку мне на плечо.

— Мне так жаль, Массимо. Скажи, чем я могу помочь.

— Нам нужно обеспечить неопровержимость улик, чтобы, когда мы укажем пальцем на Братву, не оставалось никаких сомнений.