— Назначь встречу, но не в обычном месте. Где-нибудь вдали от проторенных дорог.

— Считай, что дело сделано, — он поворачивается, чтобы уйти, но останавливается. На его лице мелькает не поддающаяся определению эмоция. — Я не доверяю ему, Рина. Я знаю, ты думаешь, что это ревность, но нет. Он что-то скрывает.

— А разве мы не скрываем?

Мафиози не отличаются прямотой и честностью в делах. Все в той или иной степени теневики. Все хранят секреты. Я, безусловно, виновна по обоим пунктам.

— Просто будь осторожна. Я вижу, как вы смотрите друг на друга. Не дай ему соблазнить тебя ложным чувством безопасности.

— Если кто и будет соблазнять, то только я, — обнимаю его, потому что чувствую, что ему нужна уверенность. — Ты знаешь, что я хороша в этом.

— Я видел тебя в действии, моя донна, — говорит он, высвобождаясь из объятий. — Я не сомневаюсь в твоих навыках, но Массимо — это совсем другой зверь. Грозный враг и тот, с кем у вас химия. В этом его отличие от других мужчин. Будь с ним особенно осторожна, Рина.

— Буду. Обещаю.

Пока стою и смотрю, как мои друзья уезжают, не могу не задаться вопросом, а не прыгнула ли я выше головы в плане своих способностей.

Глава 18

Массимо

— Как поживают синие яйца? — спрашивает Фиеро, когда мы сворачиваем дела на набережной и готовы отправиться в главный офис на Манхэттене.

— С каждым днем становятся все синее, — признаюсь я, выключая Макбук и убирая его в сумку. — Клянусь, у меня будет хроническое растяжение сухожилий, если я еще раз подрочу.

Из груди Фиеро вырывается смех.

— Я не знаю, как можно лежать рядом с такой сексуальной задницей ночь за ночью и не наброситься на нее.

А-то я не знаю. Прошла неделя с нашей свадьбы, и я уже на волоске от гибели цепляюсь за рассудок.

— Я обещал, что не буду ее ни к чему принуждать, и она должна сама сделать шаг. Тогда я откажу ей, отплачу той же монетой, пока каждый из нас не потеряет терпение, и тогда все произойдет само собой.

Вся эта хрень с контрактом — просто так. Я добавил этот пункт только для того, чтобы вывести ее, и потому, что это ожидаемо при таких договоренностях. Но это не те отношения, которые я хочу иметь со своей женой. С каждым днем я все больше и больше влюбляюсь в нее, даже если она все еще остается загадкой и держит меня на расстоянии.

— Я могу прийти и подлить масла в огонь, если хочешь, — Фиеро ухмыляется, поднимаясь со стула. — Если понадобится третий лишний.

Этот наглый ублюдок и близко не подойдет к моей жене.

— Ни единого чертового шанса. Я уже сказал тебе, что не собираюсь делиться ею.

Когда речь заходит о Катарине Греко, у меня появляется нехарактерная собственническая ярость. Я замечаю внимание, которое она привлекает, когда мы вместе, и сразу же злюсь. Я убью любого, кто к ней прикоснется. В этом я уверен.

Когда мы поднимаемся на лифте на крышу, где нас ждет вертолет, на моем дополнительном телефоне раздается сигнал входящего вызова.

— Иди вперед, — говорю я Фиеро, когда двери лифта открываются. — Мне нужно ответить.

Прижавшись спиной к стене рядом с лифтом, я наблюдаю, как мой приятель идет по крыше к вертолету, а затем отвечаю на звонок.

— Я в отставке, — говорю, прежде чем собеседник успевает заговорить.

— У нас проблема, — говорит мужчина с властным, сильно акцентированным голосом.

— Мне все равно. Я выполнил свою работу, как ты и просил.

— Возникло неожиданное осложнение.

— Так разберись с этим.

Тяжелый вздох проносится по линии.

— Если проблему не удастся решить, тебе придется вернуться и все исправить.

— Тогда решай проблему, — говорю я сквозь стиснутые зубы, прежде чем повесить трубку.

— Проблемы? — спрашивает Фиеро, когда я забираюсь в вертолет рядом с ним.

— Может быть, — пристегиваюсь, пока пилот запускает двигатель. — Возможно, мне придется вернуться в Берлин ненадолго.

— Дай знать, если я смогу чем-то помочь, — говорит он, когда мы поднимаемся в небо.

***

— Где ты научилась стрелять? — спрашиваю я Катарину, когда мы выходим из тира через боковую дверь. Она чертовски хороший стрелок с наметанным глазом, твердым пальцем и точным прицелом.

— Отец научил меня, когда я была подростком, — говорит она, перекидывая сумку через плечо.

Не спрашивая, я выхватываю у нее из рук сумку и перекидываю ее через свое плечо вместе со своим рюкзаком. Она останавливается, кладет руки на бедра и пристально смотрит на меня. Ее облегающие черные брюки и топ прилегают к телу как перчатка, подчеркивая каждый изгиб. Весь час, пока мы тренировались, мне приходилось поправлять полу-стояк в штанах, потому что видеть, как моя сексуальная женщина управляется с оружием так, будто рождена для этого, — дико возбуждает.

— Отдай, — требует она.

— Нет.

Свободной рукой я хватаю ее за руку и притягиваю к себе, набрасываясь на ее губы, прежде чем она успевает оттолкнуть. Я поглощаю ее губы, как и каждый раз, когда целую ее, потому что, похоже, не могу быть с ней нежным или медленным. Я бы обвинил в этом свои синие яйца, но дело в ней — я испытываю к Катарине неутолимое вожделение, которое формировалось годами.

Через пару минут неистовых поцелуев, когда мы оба боролись за контроль над ситуацией, она отрывает свои губы от моих и толкает меня в плечи.

— Уф. Отстань от меня.

Она яростно трет свои распухшие губы, словно они ее предали. Дело в том, что она может протестовать сколько угодно, но наши поцелуи ей нравятся так же сильно, как и мне. Я хихикаю, и это только больше злит ее.

— Не смей целовать меня, пытаясь избежать ссоры, — заявляет она, потянувшись за своей сумкой.

Я хватаюсь за ремешок сумки и крепко держу его, пока она тянется за вещицей, ее лицо становится все краснее с каждой секундой.

— Почему бы и нет?

Наклонившись, я покусываю мочку ее уха и шлепаю по заднице.

Она вскрикивает и пытается дать мне пощечину, но я держу ее за запястье и притягиваю к себе.

— Прекрати сопротивляться, mia amata.

— Перестань быть таким… таким… благородным!

Я разразился хохотом, увидев выражение возмущения на ее лице. Только Катарина может упрекать человека за джентельменские поступки.

— Детка, с тобой никогда не бывает скучно.

Бросив сумки на землю, я обхватываю ее за спину и страстно целую, наслаждаясь тем, как быстро она тает в моих объятиях. Не понимаю, почему она не сдается. Мы оба знаем, что это произойдет, и она хочет этого так же сильно, как и я. Язык тела всегда выдает ее. Досадно, что она все еще сопротивляется нашей химии. Она пытается казаться невинной, но это фальшь. Противоречит ее истинной природе, а мне нужна именно та сторона ее натуры.

Я хочу, чтобы она перестала притворяться, и только таким способом я смогу заставить ее отказаться от притворства.

— Ты сводишь меня с ума, — говорит она, когда я наконец перестаю ее целовать. Ее руки ложатся мне на грудь, и мне нравится чувствовать, как ее тело прижимается к моему.

— Тебе это нравится, — отвечаю я, блуждая взглядом по ее соблазнительным формам. — А мне нравится, когда ты в таком наряде. Мне хочется нагнуть тебя на заднем сиденье машины и трахнуть так сильно, чтобы у тебя между ног болело несколько дней.

Воздух вырывается из ее приоткрытых губ, а по шее ползет красный румянец, когда она смотрит на меня. В воздухе потрескивает электричество, пока мы остаемся в объятиях, просто глядя друг на друга. Чем дольше мы смотрим, тем сильнее бьется мое сердце о грудную стенку, и мне хочется подхватить ее на руки, отнести в постель и поклоняться ей, как королеве, которой она и является, всю ночь напролет.

Катарина отстраняется, отводит взгляд, но не раньше, чем я замечаю нерешительность и замешательство в ее глазах. Я жду, инстинктивно понимая, что ей нужна минута. Когда она поднимает подбородок, ее маска снова на месте, и она контролирует ситуацию. Прочищает горло.