— Поэтому вы предпочитаете молчать? — Спрашиваю тихо, задумываясь о сказанных словах. В ответ — медленный кивок и взгляд, пронизывающий душу.

— Поэтому я предпочитаю читать мысли. — Добавляет спустя секунду размышлений.

— Кольцо снимать не буду! — Отвечаю моментально и недовольно хмурюсь.

Смеётся. Искренне и легко. И добавляет, чуть подтягивая к себе:

— Я и не заставляю.

Улыбаюсь и еле заметно киваю в ответ. Знаю, что не заставляет, за что и благодарна. Немного посидели в тишине, под приглушённым светом, держась за руки, смотря друг другу в глаза. Подумали. Точнее, я подумала и решила высказать свою мысль:

— Возвращаясь к вашей речи. Парадокс, но чем больше человек скажет, тем больше вероятность правдивости его слов. Чтобы поддерживать здоровые отношения (абсолютно любые), стоит много говорить о своих чувствах — это будет правда, которая приведёт к чему-то хорошему… Получается, и молчание может быть ложью.

— Только если оно не искреннее. Изначально я говорил о том, что мысли могут передаваться неправильно — это своего рода ложь, ты же свела к отсутствию искренности — это тоже ложь.

— Значит, правда в искренности?

— И в желании понять и быть понятым.

Киваю, соглашаясь с его мыслью. Отвожу взгляд в сторону, кусаю губы.

— Искреннее молчание… — Говорю в слух то, что меня смутило. Перевожу взгляд на проректора, опускаю руки ниже, потому что уже устали и продолжаю: — Наверное, это какое-то чудо — правильно понять молчание другого человека.

Усмехается уголком красивых губ, и очень медленно приближается своим лицом ко мне. Расстояние критически сокращается, дышать становится нечем, но я не в силах отвести взгляда от этих глубоких, изумрудных глаз…

— Что вы делаете?.. — Шепчу, замечая, как сбилось дыхание от одного только его взгляда.

Поднимает заметно потемневший взгляд с расширенными зрачками, заполнившими почти всю радужку, с моих, кажется, губ, смотрит прямо в глаза, и усмехается:

— Жду.

Его губы еле шевелятся, когда он говорит это слово, и я ловлю себя на том, что тоже смотрю туда, куда смотреть, наверное, мне нельзя. Смотрю ему в глаза:

— Чего?

И ещё ближе на пару сантиметров…

И он уже наклоняет голову вправо, серьёзно, но в то же время нежно улыбается:

— Очевидно, чуда.

И я вздрагиваю от этих простых слов. И мы снова смотрим друг другу в глаза. И весь мой мир сужается до того, что я сижу на коленях у проректора академии в которой учусь, и меня это никак не волнует. И мне очень приятно слышать его дыхание, еле ощутимо сжимать тёплые пальцы, чувствовать жар его тела, и этот бесконечно нежный, пронизывающий, завораживающий взгляд на себе.

И я почему-то снова улыбаюсь. Наверное, из-за его слов, или просто так, от эмоций. Но потом снова становлюсь серьёзной, дыхание сбивается, и я закусываю нижнюю губу, словно уже переживая то, что может наступить…

И свет резко тускнеет, как только я об этом думаю, комната практически в полном мраке, но мужчину это совсем не волнует. Его почему-то волнует моя губа, потому что он аккуратно расплетает наши пальцы, убирает руку. Я расстроилась, опустила взгляд, но мужская кисть поднимается к моему лицу, пальцы скользят по подбородку, касаются губы, и большой палец надавливает на нижнюю губу и оттягивает её вниз. Жмурюсь. И уже даже не знаю зачем: чтобы попытаться успокоить бешено стучащееся сердце, или чтобы впитать каждую секунду этого прикосновения.

И вот рука уже скользит по скуле и щеке, я неосознанно тянусь к мужским губам, а они, кажется, тянутся в ответ к моим. И я чувствую горячее дыхание на щеке и губах, нежное прикосновение кончиков пальцев к лицу, и то, как аккуратно и бережно мы сжимаем руки… Секунда неуверенности. Мы замерли, в ожидании того, что кто-то остановится, давая друг другу шанс всё это прекратить сейчас. Но я почему-то отрицательно качаю головой, словно протестуя остановке, и пододвигаюсь ещё ближе, почти дыша в его губы…

И, видимо, это было последней каплей.

Потому что платина была успешна сорвана.

Нетерпеливое соприкосновение губ, как лёгкий удар током… Почему-то кружится голова, сердце сначала резко останавливается, а потом начинает биться с утроенной скоростью, в висках стучит кровь. По всему телу разливается тепло, кожа становится чувствительной. Свет ярко вспыхивает, а потом также резко тухнет, оставляя нас в полумраке.

В момент, когда его губы коснулись моих, я задохнулась и ответила тем же. Горячее прикосновение заставило пылать лицо и всё тело, дрогнули пальцы, я почувствовала, как его длинные пальцы зарываются в моих волосах. Не знаю зачем, то ли, чтобы оттолкнуть, останавливая безумие, то ли чтобы, наоборот, прижаться сильнее, кладу ладонь ему на оголенную грудь, чуть ниже ключицы. Очередное движение губ, углубляющее поцелуй, и я сжимаю кончиками пальцев горячую кожу, чуть царапая её ногтями.

И тут Кристофер резко выдыхает мне в рот, одной рукой фиксирует шею, пальцы второй расплетает, отпускает мою, тянется ею к спине, прижимаясь сильнее ко мне, кладет на талию, нетерпеливо сжимает. С моих губ вырывается стон, спина прогибается в позвоночнике, я прижимаюсь грудью к телу мужчины. Всё происходит по инерции, неосознанно, я практически полностью теряю контроль над телом, всё кажется таким правильным и естественным, что сложно этому противиться. Остается лишь невыносимое желание остановить время, чтобы это могло длится как можно дольше.

Но это невозможно.

И до меня, наконец, доходит осознание происходящего.

Нет. Нельзя. Не здесь. Не с этим мужчиной. Не в этом мире.

Рука на груди теперь не сжимает, а пытается мягко оттолкнуть. Кристофер, естественно, не отпускает. Прижимает к себе, не хочет отпускать. И мне так хочется сдаться, обнять, остаться… и так больно становится, горько и противно на душе, что я не в силах сдержать эмоций — по щеке скатывается слеза.

Длинные, сильные пальце замирают на моём лице, Кристофер открывает глаза, отодвигается от меня, внимательно смотрит в глаза.

Опускаю взгляд, шмыгаю носом, чувствуя, как пылают щеки… да и всё тело в общем.

Проректор тяжёло дышит, всё тело напряжено до предела, рука на талии сначала сильно сжимает, а потом отпускает и нежно поглаживает спину через плотную ткань мантии. Но даже так я чувствую жар ладони.

— Простите… — Шепчу, не поднимая глаз.

— Тебе не за что извиняться. — Отвечает, вопреки моим ожиданиям.

Неуверенно киваю, прикрывая глаза и очень стараясь не заплакать. Почему-то то, что я хочу сделать кажется неправильным.

Но я всё равно это сделаю.

— Тише-тише, не нужно плакать. — Говорит маг почему-то очень нежно. И обнимает уже полностью, аккуратно прижимая к себе. — Тебе не обязательно делать это прямо сейчас. Если хочешь, то можешь остаться. Лично я совсем не хочу, чтобы ты уходила.

— Но ведь вы это забудете!

— Зато ты будешь помнить. — Отвечает мягко на мой жалкий протест. — К тому же, какая разница, что будет потом, если сейчас у меня есть возможность не отпускать тебя?

Шокирует сильно. Настолько, что что-то адекватное, или хотя бы язвительное, в ответ на это придумать я уже не могу. Только неуверенно киваю, прикрыв влажные от слёз глаза, и перекатываюсь на кровать, под бок магу. Устраиваюсь поудобнее, утыкаюсь щекой в плечо, обнимаю двумя верхними конечностями руку проректора.

— Я останусь на час. — Оповещаю нагло, позволяя себе насладиться этим временем.

Ничего не отвечает, только треплет другой рукой меня по затылку, опускается ниже, тянет ко мне больную руку. Переплетаю наши пальцы свободной рукой, прикрываю глаза, почему-то вдыхаю полной грудью и также шумно выдыхаю.

— Тебе не холодно? — Спрашивает шёпотом, очень нежно и учтиво.

Отрицательно качаю головой:

— Вы — горячий.

Резко выдыхает и сквозь зубы отвечает:

— Когда-нибудь ты перестанешь мне выкать!

На это я уже не отвечаю, потому что понимаю, что этого никогда не будет. Так зачем же об этом говорить, или тратить время на споры? Я всё равно рано, или поздно покину академию, а вместе с тем, и проректора.