Имя кораблю они так и не успели придумать. Основная трудность заключалась в том, что они понятия не имели, к какому типу кораблей отнести то, что они построили. Возможно, отсюда возникли и сложности с именем, потому как одни имена годятся для яхт и совсем другие для шхун, бригов и бригантин. Они же имели не бриг, не шхуну и не яхту, а нечто среднее — двухмачтовое, с низкими обводами и более чем скромными надстройками. Крейсерский корпус и паруса, позаимствованные у спортивных яхт, мачты — нынешнего времени. Так или иначе, но спуск на воду состоялся, и, проделав в заливчике несколько замысловатых восьмерок, они бросили якорь, твердо намереваясь дождаться настоящего ветра. И этого ветра они дождались. После полудня посвежело, море, потеряв равномерный блеск, заплескалось и заходило набирающими высоту волнами. Штольц, работая вместе с Лапор-том и Жозефом — двумя смышлеными пареньками, приглянувшимися капралу еще на верфи, поставил для начала прямой грот и треугольный грот-стаксель. А чуть позже, поглядев на суденышко, решили поднять косой парус и на фок-мачте. — Может, рискнем выбраться подальше? Штольц, помешкав, кивнул. Стоило им выйти за мыс Гри-Не, как ветер уси лился. Свежеструганный кораблик, накренившись, начал набирать скорость. Лейтенант вцепился в леер. Стоять в полный рост на палубе оказалось нелегкой задачей. Это походило на детские качели. Встречные волны били в носовую часть и проваливались под днище. Суденышко вздымалось и ухало вниз. Ни дать ни взять — скоростной лифт. Словом, несмотря на скуловые кили, качало их прилично. Иногда палуба кренилась так, что Максу казалось, он без труда может коснуться ближайшей волны. Верхние невыбранные паруса бились под порывами ветра. — Выбираем слабину! Макс с Лапортом принялись подтягивать шкоты. Главный парус оглушительно хлопнул и вновь наполнился ветром. Разумеется, о слаженности работы приходилось только мечтать, но судно, тем не менее, успело разогнаться. Поставив лишь половину основных парусов, они выдавали уже вполне приличную скорость. Особенно по здешним меркам. Не сдерживая эмоций, Штольц захохотал. Он был горд и доволен. Строить — не воевать, это гораздо приятнее, капрал же провел на верфи десятки часов, работая наравне с мастерами, приложив руки ко всем без исключения фрагментам корабля. Макс его понимал. Он и сам чувствовал разгорающийся в груди восторг. Нечто подобное он испытывал давнымдавно, когда начинал прыгать с парашютом, — его пьянила свобода затяжного падения. — Гляди-ка, лейтенант! Она идет! — Не она, а он! Мы назовем его «Гладиатор». — А чем тебе не нравится «Клеопатра»? — «Клеопатра» не может быстро двигаться. Потому как женщина… Как думаешь, какая у нас скорость? — Без лага определить трудно, но, думаю, узлов восемь-девять мы уже делаем. — Что восемь, она выдаст все двадцать! — Он выдаст, он!.. — Разговорчики в строю! — Макс занял место у штурвала, кивнул Лику на паруса. — Потрудитесь, мсье рядовой! Настроение капрала передалось всей команде. Хотелось беспричинно смеяться, шутить и зубоскалить по любым поводам. — А ну-ка, попробуем повернуться!.. Тяжелый гик с натужным скрипом перелетел с одного борта на другой, едва не сбив зазевавшегося Лапорта в воду. — Ворон считаем? — Лейтенант держал руки на штурвале, с удивлением чувствуя, что эта тяжеловатая посудина и впрямь их слушается. Теперь они шли чуть левее, держа курс в открытое море. Штольц взялся за фалы. Краснея от натуги, Ла-порт с Жозефом занялись парусом. Квадратные метры материи потянулись вверх по форштагу. Раздался оглушительный хлопок вздувшейся парусины, и словно от крепкого толчка судно дрогнуло, прибавляя прыти. Нос маленького корабля приподнялся, брызги взрезаемых волн стали долетать до кокпита. Прищурившись, Макс огляделся. Кильватерная струя с шипением убегала вдаль за корму. Можно было подумать, что они идут не на парусах, а на моторе. Вид у Жозефа и Лапорта был совершенно обалделый. У Штольца с Ликом тоже. Суденышко разогналось не на шутку. А между тем у них оставался еще спинакер, и парочка косых парусов попрежнему покоилась в особых рундуках. — Как бы мачта у нас не того… — Лик озабоченно кивнул на прогнувшийся сосновый ствол. Макс и сам слышал угрожающий скрип, но для того и понадобилось им это испытание, чтобы твердо знать, чего стоит это деревянное чудо. — Поднимаем спинакер? — Раззадоренный брызгами и ветром, Штольц рвался в бой. — Давай! — Макс кивнул. Они повторно чуть изменили курс, однако на скорость это почти не повлияло. Еще один треугольный лоскуток белой материи, трепеща на ветру, пополз вверх. Заметной прибавки скорости Макс не ощутил, но море теперь билось о грудь корабля с такой силой, что брызги доставали до самого клотика. — Смотри-ка, сколько у нас зрителей! Капрал махнул рукой в сторону берега. Там толпился народ. Видимо, необычное судно, развившее невиданную скорость, заинтересовало не только праздных зевак. Макс был уверен, что все мастера, участвовавшие в постройке корабля, тоже вышли на пристань. Он ощутил прилив гордости. Штурвал чуть подрагивал в его руках, силу противящейся водной среды он чувствовал через систему рум-пельных рычагов. Эту самую силу они, неумехи и дилетанты, все-таки привели к послушанию, заставив нести судно на спинах волн с максимально возможной скоростью… Этого порыва ветра никто не ожидал. То есть чтобы вот так внезапно и с другой стороны… Только что дуло с кормы, и вдруг воздушный удар с правого борта. Судно положило на воду, и уже в следующий миг, когда оно вновь тяжело и непослушно возвращалось в первоначальное состояние, мачта с хрустом переломилась. — Осторожно!.. Обрывая ванты и фалы, главная мачта корабля рухнула за борт и, тотчас всплыв, потянулась следом на уцелевших снастях. «ГладиаторКлеопатра» проплавал совсем недолго. Удивив многочислен ных зрителей, невиданный кораблик сумел и потешить их. Максу же оставалось радоваться, что никого не убило и не выбросило в бурлящее море. На оставшихся парусах фок-мачты приунывший экипаж, развернув судно, направил его к берегу.

Человек вовсе не спал, как показалось сначала Рюму. Взяв за волосы прикорнувшего у котла испанца, он запрокинул его голову и присвистнул. Это превращалось в настоящую проблему. Люди, нанимаемые для работ в лаборатории по производству опия, становились наркоманами уже на вторую неделю. Никаких запретов они не желали понимать. Дозы увеличивались без всякой меры, люди умирали от нервного истощения. — Еще один негр сдох, — сообщил он приятелю, поднявшись наверх. — Не беда. — Бонго, разобрав винтовку на части, любовно смазывал и протирал ветошью детали. — Найдем другого. — Верно. Только это я найду. Потому что ты день-деньской сиднем сидишь на одном месте и даже разок заглянуть на первый этаж для тебя черт знает какая задача. — Зато я справляюсь с другим делом неплохо. — Бонго тщательно протер руки и принялся собирать винтовку. — Или ты хочешь это оспорить? Рюм, скривившись, отошел в сторону. Тут он и впрямь не мог возразить ни слова. Бонго имел сильные руки и точный глаз. Стрелял он лучше Рюма. А когда следовало поразить цель на дистанции, принимая во внимание близость воды, силу ветра и прочие нюансы, Рюм и вовсе отходил в сторону. В снайперской стрельбе Бонго не было равных. Во всяком случае, до сих пор он еще ни разу не промахнулся. — Смотри не напейся… — Рюм хлопнул себя по колену. — Завтра особый выстрел. Этот инфант — наша главная карта. Шлепнем его, и ни одна тварь больше не пикнет. — Не волнуйся, этому храбрецу недолго осталось жить. Спокойная уверенность Бонго вызывала у Рюма необъяснимое раздражение. Поднявшись, он нервно заходил из угла в угол. — Там почти километровая дистанция! — промычал он. — И стрелять придется с крыши под острым углом. — Справимся. — Да, конечно, только не забывай: пристрелки не будет, надо попасть первой же пулей. — А если второй или третьей? — Значит, выйдет так, что мы не держим слова, и письмо наше — не столь уж серьезно. — Рюм заволновался. — Пойми, если мы написали, что после первого раската грома инфант упадет на колени, стало быть, так оно и должно случиться. Они же все тут фанатики-буквоеды. — Но ведь послание сочинял ты! За хвост тебя никто не тянул. Можно было бы написать иначе. А то опять какой-то «раскат грома», «Черные Всадники»… Откуда ты их взял — этих Всадников? И потом, почему ты решил, что инфант упадет на колени? Влеплю пулю в затылок — упадет на колени, а если, скажем, придется убивать в лоб или в висок, то рухнет на спину. — Черт бы тебя побрал! Рюм выскочил из комнаты и с силой хлопнул дверью. С Бонго было непросто общаться. Непробиваемый дуб! Толстокожий, как мамонт!.. Не объяснять же ему, что все письма, посылаемые до сих пор высокопоставленным вельможам, делались по составленным Гершвином трафаретам. И этих самых «Черных флорентийских Всадников» выдумал тоже Гершвин, а в ум босса Рюм верил с благоговением раба. Написал про Всадников — значит, так было нужно. Только вот беда: одно дело выполнять указания Гершвина, и совсем другое — трепаться с Бонго. Рюм и не скрывал от себя, что хочет добиться беспрекословного первенства в их дуэте. И автором писем для Бонго был он, он же отвечал и за любые последствия. Сбежав вниз по лестнице и зайдя в комнатку для слуг, он растолкал Ванейро, проходимца, как и другие, привязанного к террористам той же неразрывной наркотической нитью, что и прочие слуги. — Лечито отдал концы, — прорычал Рюм. — Вытащи его в сад и закопай. Да смотри, копай глубже. Я проверю! Часто моргая, испанец поднялся. Он не роптал и не спорил. В этом доме давно отучили спорить кого бы то ни было. Рюм пристегнул к поясу набор кинжалов со шпагой, накинув поверх камзола плащ, вышел из дома. Бонго и впрямь оказался из толстокожих. Претендуя на роль лидера, Рюм упорно не хотел признаваться себе в том, что завидует приятелю. Бонго взирал на жизнь с ленивой снисходительностью. И даже в покорности его не угадывалась робость. Все с той же ленцой и спокойствием он принимался за порученные дела, ни на секунду не ускоряя темпа. У Рюма так не получалось. Ни богатый послужной список, ни жестокий жизненный опыт не отучили его волноваться. А после того, как испанский инфант объявил настоящую охоту на слуг дьявола, он впервые стал ощущать приступы страха. Колонны монахов с факелами в руках проходили по ночным улицам, и, поглядывая на них через разведенные шторы, Рюм каждый раз испытывал дрожь, придвигая к себе пояс с гранатами и тяжелый автомат. Собственно говоря, его пугали даже не факельные шествия, его повергали в дрожь масштабы разворачиваемой за ними охоты. Ему начинало казаться, что в дело святой мести вовлекается вся страна. О «Черных Всадниках» испанцы говорили шепотом. Их научились бояться, но все это касалось лишь отдельных людей. Объединенные, они готовы были драться и драться, и эта несокрушимая отвага нации наполняла сердце Рюма непривычной слабостью. Как бы то ни было, первого вызова власти не убоялись. На террор они ответили террором, и уже спустя неделю Бонго и Рюм поняли, что недооценили «дремучее» средневековье. Здесь умели не только пахать землю и жать из винограда вино, здесь отменно пытали, вырывая признания с частицами плоти, а сметливые сыщики в монашеских рясах, сея в людях ужас и подозрительность, медленно, но верно шли по следу самозваных «Черных Всадников». А они уходили от преследования, меняя облик, место обитания, слуг, оставляя за собой целый шлейф тел, опустошенных подвалов и домов. Иногда королевским ищейкам везло, и они успевали перехватить кого-нибудь из почтарей Рюма. И отнюдь не всех наркотический голод сводил с ума, прежде чем иглами и щипцами из них вырывали нужные признания. И вот тогда, получив необходимую подпитку, возобновлялась охота, от которой террористы вновь уходили, пресекая автоматическим огнем любую попытку захватить их живьем. Постепенно в дело вовлекалась большая политика, и в список жертв (а начинали они с людей не самого большого ранга) все чаще попадали имена отпрысков из знатных семей. Они шли ва-банк, стремясь подавить и запугать королевское окружение. Испанская знать отвечала им тем же. Дело зашло слишком далеко, и теперь они замыслили покушение на племянника царствующей особы, некоего принца Рикардо. Далее наступал черед короля, и это должны были пони мать все во дворце. Сдача королем позиций означала не только окончание охоты, она сулила те сказочные блага, о которых так часто болтали Бонго и Рюм у горящего камина. Должно быть, близость ключевого момента и выбивала Рюма из колеи. Грозное письмо, заранее уведомляющее короля и всю его придворную знать о том, что случится в ближайшие дни, было уже отослано. Счет секунд и минут пошел. С часу на час можно было ожидать реакции правителя, и оттого все тревожнее становилось на сердце у Рюма. Добравшись до базарной площади, он смешался с толпой и временно отключился от тревожащих его мыслей. Внимая разговорам толкущихся людей, Рюм неспешно двигался вдоль торговых рядов, совершая своего рода операцию, в прежнем убежавшем времени называемую разведкой.