– Уходи, Венера, – сказала Тео, без гнева или презрения.

Она, к своему удивлению, и не чувствовала их. Она видела, что девица кипит от ненависти и страха, но это не трогало Тео. Она даже почувствовала некоторую жалость.

Венера кинулась к Джозефу, дергая его за руку, как безумная.

– Не разрешай ей ничего со мной делать. Ты обещал, что у меня будут наряды и хороший домик. Нельзя это взять назад, масса. – Она уткнулась лицом в его руку, но он оттолкнул ее.

– Пошла вон, черномазая! – он вложил в это слово всю силу своей злобы. Венера подняла голову.

– Я не черномазая, – сказала она возмущенно. – Я – берберка. Я была бы принцессой в своей стране. – Она воздела тонкие руки. – Пусть Бог убьет вас обоих.

Она была страшна. Джозеф невольно отступил на шаг, но сразу пришел в себя и поднял кулак. Прежде, чем он нанес удар, Венера с воплем бросилась к дверям и убежала. Джозеф упал на кровать и закрыл лицо руками.

– Долго ли все это продолжалось? – спросила Тео бесстрастно.

Ее спокойствие пугало его, как и Венеру. Он сделал умоляющий жест.

– Мне следовало давно догадаться об этом, – продолжала она. – Я была дурой.

– Нет, не было давно, – выдавил из себя он. – Только пару месяцев. Однажды ночью она сидела у входа в свою хижину и пела. У нее в волосах были цветы. А мне было очень одиноко…

– Не надо оправдываться, Джозеф. Я хорошо знаю, что у мужчин бывают любовницы. Но я не хочу, чтобы это была твоя рабыня, и чтобы это происходило в нашем доме.

Это напоминание усилило его чувство стыда. В слепой страсти к Венере он пытался забыть, что она его рабыня. Он подумал, с каким отвращением восприняли бы близкие, отец или братья его отношения с рабыней. Это случалось, конечно, но за это презирали и исключали из общества, как того малого на Санти. Это все она виновата, коричневая бестия со сладким голосом и тонкими страстными губами!

Он вскочил.

– Завтра же продам эту суку.

– Не надо, – тихо ответила Тео.

Он продолжал, не слушая:

– Надо будет отправить ее в загон для рабов в Чарлстоне. Фактор побеспокоится, чтобы ее продали на дальнюю плантацию. Ты уже сама однажды предлагала это сделать, и я желаю, что не послушал тебя. О, Тео, всей душой хотел бы я, чтобы ты не пережила этого унижения… и я тоже. – Он застонал.

Она смотрела на то, как он сокрушался, с материнской терпимостью. Она не чувствовала к нему физической любви, и ей легко было простить его. Ее первая реакция была вызвана уязвленной гордостью и отвращением. И в словах Венеры есть доля правды: она не была хорошей женой в обычном смысле. Бедняга Джозеф, подумала она.

– Не надо продавать Венеру, – повторила она мягко.

Он поднял голову в удивлении. Какого же тогда наказания она заслуживала, по мнению жены? Она была так унижена и имела право на любые условия.

– Я хочу, чтобы ты освободил ее, Джозеф.

Он открыл рот.

– Что?

– Освободил. Она опасна, как пума в клетке. Опасна, потому что в клетке. Так было с ней всегда. По-моему, рабство – плохая вещь, но для некоторых это не имеет значения. Они глупы, и мы лучше о них заботимся, чем они сами о себе. Я знаю, нам нужны работники на полях, иначе, что будет с рисом? Но Венера – не работница.

– Она принесла бы мне хороший доход от продажи, – сказал Джозеф. Он был поражен ее великодушием.

– Ты можешь сейчас позволить себе отказаться от этой прибыли.

– Но что она будет делать потом?

– Ну, я думаю, ей нужно купить билет куда-нибудь на север, например, в Бостон. Там она сама найдет, что ей делать. И не говори ей, что это была моя идея. Пусть думает, что одержала эту победу надо мной – и ее ненависть сразу исчезнет.

– Ты замечательная женщина, Тео, – сказал он кротко.

Кротость его, впрочем, была недолгой. Уже через час он громко выражал недовольство, зачем она задержалась на севере и почему приехала сюда в сезон лихорадки. Даже одна ночь может быть опасной.

– Но ведь ты был здесь и рисковал собой, – напомнила она.

Он замолчал. Во всяком случае, ей следовало, по его мнению, ехать с утра на Дебордье, а ночью спать с плотно закрытыми окнами, чтобы не проникал ночной воздух.

– Конечно, – согласилась она. – Я хочу поскорее увидеть мальчика. Я очень по нему скучала, но…

Но твой отец, как всегда, был на первом месте, подумал он с горечью, но промолчал. Они не говорили об Аароне; она только сообщила, что он покинул Америку. Джозеф вздохнул с облегчением. Слава Богу, теперь он на безопасном расстоянии, не приходится ждать никакой пакости. Но он молчал из чувства благодарности. Тео была так великодушна по отношению к нему и к Венере. Ему тоже надо быть великодушным, не упоминая о позоре ее отца. Они начнут новую жизнь.

Казалось, его надежды оправдались. Тео и правда осела в Каролине, вела хозяйство, занимаясь им больше, чем раньше. А после ухода Венеры рабы стали лучше воспринимать ее управление. Она много времени проводила с Гампи, учила его, играла с ним. Она считалась с желаниями Джозефа и сносила его тяжелый характер. Но она оставалась в своей спальне, запирая дверь. И он не мог ничего поделать. Здоровье ее, как обычно здесь, было не очень хорошим. Болела голова, и были рецидивы почечных осложнений, связанные с родами. Она редко жаловалась, но это выглядело, как извинение за то, что она запиралась. Сам же он считал, что дело еще в том происшествии с Венерой. Она простила его, она ангельски терпелива, но, думал он, такая деликатная и чистая женщина должна испытывать отвращение, вспоминая об этом. И она сама позволяла ему так думать, щадя его гордость.

Не важно, что он думает, лишь бы избежать близости, которая и раньше не вызывала приятных чувств, а теперь стала невыносимой. Она чувствовала себя немного виноватой за это уклонение от супружеских обязанностей, но не за тайное занятие, которому она посвящала всякую свободную минуту. Она отправляла письма разным влиятельным людям, которые могли остановить преследование Аарона.

Когда весной 1809 года она прочла об избрании президентом Джеймса Мэдисона, она снова воспрянула духом. Разве не говорила Долли: «Конечно, полковник Бэрр – мой друг»? Они с Джимми что-нибудь сделают для него, думала Тео. Она снова села за стол.

«Мадам, – писала она, – вы, возможно, удивитесь, получив письмо от человека, с которым вы так мало общались в последние годы. Но вы перестанете удивляться, узнав, что мой отец, некогда ваш друг, сейчас в изгнании, и только президент может сейчас вернуть его на родину…»

В конце она предупредила добрую леди, что «мистер Элстон не знает об этом письме».

Ответ принес ей жестокое разочарование. Письмо Долли было нежным, поэтому ей пришлось внимательно вчитываться, чтобы понять: за лаской стоял отказ. В настоящее время они с мужем ничего не могут сделать, кроме выражения сочувствия и добрых пожеланий, – говорилось в письме.

В действительности, у Мэдисона было и так слишком много проблем с наследием Джефферсона, чтобы беспокоиться о непопулярном изгнаннике.

Это было ударом для Тео, рассчитывавшей на дружбу Долли. Но письма Аарона были ободряющими. В Лондоне все прекрасно, он встречается с высокопоставленными людьми, многие из них симпатизируют плану «X». Его с симпатией принимали лорд Холланд, граф Бриджуотер, философ Бентам. Причин волноваться у нее не было. Эти драгоценные письма она заперла в шкатулке, которую всегда носила с собой. Она писала длинные ответы и подкупала маленького Купидона, чтобы он отправлял их с почтой, идущей на север. Предосторожность была лишней: муж часто отсутствовал, и, если б захотел перехватить ее письмо, нашел бы другой способ. Но она не хотела рисковать. Ему нельзя доверять в этом деле, после обмана с тем письмом, которое могло бы изменить судьбу отца.

5 октября 1809 года она снова приехала в Оукс после лета, проведенного в поездках, в поисках здоровых мест. На Дебордье в тот год постоянно долетали ветры с болот. Взяв с собой Гампи, Элеонору и нескольких слуг, она поездила по курортам Каролины – Роки-Ривер-Спрингз, Ривиль, Чивалоз. Но нигде она не чувствовала себя по-настоящему хорошо. Однако с наступлением холодов состояние ее улучшилось. Можно было пожить в Оуксе. Они с Гампи занимались в библиотеке. Семилетний мальчуган старательно писал под ее диктовку.