– Почему ты приехал на процесс, Мерни? – спросила она.

Он помедлил с ответом, и ее надежда на ответ «Увидеть тебя и помочь тебе» – пропала. Вместо ответа он сказал:

– Это твой дом? – Карета остановилась. Она холодно кивнула. Мерки обратился к Тео.

– Можно мне войти? Я хочу кое-что сказать тебе.

Внутри было прохладно. Мерни смотрел, как она уселась напротив, у холодного очага. Вдруг они оба вспомнили о своем расставании. Воспоминание о поцелуях и объятиях растревожило их, они не могли смотреть друг на друга, может быть, думал он, если бы они на самом деле были любовниками, то они были бы сейчас довольны и спокойны. Он напрягся. Нельзя допустить повторения тех сумасшедших дней в Вашингтоне. Он был уверен, что это позади, пока не увидел ее. Он ведь прибыл по поручению президента, полностью разделяя его вражду к Аарону и, готовясь выступать с новым свидетельством против него. Он поймал за хвост «заговор», проезжая Сент-Луис, где поговорил с людьми, болтливыми за стаканом. И они сообщили ему много деталей.

– Поезжай туда, Мерни, и выступи под присягой, – сказал ему Джефферсон, – а то мне не по нраву эта канитель, которую там развел Маршалл.

Этого человека давно следовало повесить, а ты популярен. И твое новое положение губернатора придаст вес твоим словам.

Он с радостью согласился, не подумав о Теодосии. Тогда все выглядело просто: ее отец-негодяй, угроза для страны! А вдруг это все ранит ее? Вдруг она его теперь возненавидит? Теперь сентиментальность и страсть мешали ему ясно видеть свою цель.

– Я приехал свидетельствовать против Бэрра, – сказал он подчеркнуто резко.

Она насторожилась как зверек, почуявший опасность.

– Свидетельствовать о чем?

– О том, что я узнал в Сент-Луисе.

– Но ты не выступишь, это невозможно…

– Почему? Потому, что мы с тобой любили друг друга? Это основание для дураков… или для женщин.

«Любили друг друга» подумала она с болью. Что же, все в прошлом? Он здесь просто для того, чтобы нам навредить? Она должна как-то предотвратить новую опасность.

– Конечно, ты теперь губернатор, большой человек. Не удивительно, что ты больше не чувствуешь… привязанности в дочери попавшего в беду узника. Конечно, я была куда привлекательнее в качестве дочери вице-президента.

– Вздор! – взорвался он. – Нечего лицемерить со мной, Теодосия.

Она молчала, лихорадочно пытаясь что-то придумать. Неизвестно, что у него за доказательства, но он был на Западе, прислан Джефферсоном, и к его словам будут прислушиваться. До сих пор у обвинения были лишь показания садовников и грумов, а тут будет по-другому. А если он больше не любит ее, она безоружна перед ним. Она поглядела ему в глаза, и сердце ее радостно забилось. Она воскликнула:

– Ты все еще любишь меня, Мерни! Я вижу это! Меня не обманешь. Слушай…

Она побежала к фортепьяно, села за него и стала играть. Она отчаянно старалась, чтобы магия музыки подействовала на него, пробудив в нем прежние забытые чувства.

«Как волны моря, убегая…»

Он слушал сначала неохотно. Она хочет смягчить его такими фокусами. Детская наивность. Женщины всегда цепляются за прошлое. Постепенно, однако, он заслушался, забыв о своем недовольстве. Он почувствовал трепет, словно на пороге открытия. Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это чувство ожидания. «Вот, сейчас, – думалось ему, – это произойдет: Я пойму все…» Однажды, года два назад, на земле Манданнов, когда он в одиночестве стоял на восходе солнца на вершине огромной горы, у него возникло такое же чувство. Тогда все опасности и лишения экспедиции показались ему ничем. Горный воздух принес ему умиротворение, и на мгновение чувство причастности к вечной истине, как сейчас ее голосок, хоть сама она этого не знала.

«…Пусть сердце успокоится тобой…»

Правда, она сейчас пела о человеческой любви, но он знал, что это песня была о смерти. Любовь и смерть – как два края одного меча. Его наполнило чувство нежности и глубокой жалости.

Тео отняла руки от клавиш и посмотрела на него лучистым взглядом. Он подошел и поцеловал ее бережно, как ребенка.

Она схватила его за руку:

– Мерни, обещай мне, что ты ничего не сделаешь против моего отца!

Он вздохнул и отвернулся. Момент озарения прошел. Жизнь снова пошла своим чередом. Любовь, смерть, восторг – какая ерунда, подумал он с неприязнью, как он мог усмотреть все это в сентиментальной музыке?

– Я не могу этого обещать, Теодосия, – ответил он. – Я приехал в Ричмонд специально, чтобы, прости меня, выполнить свой долг. Наша любовь не может ничего изменить.

– Как жестоко! – воскликнула она, отдергивая руку. Потом она прибавила потише, почувствовав, что еще не все потеряно. – Ну, хотя бы поедем со мной к отцу. Ты его едва знаешь, ты предубежден. Если ты поговоришь с ним, то поймешь, как ты заблуждаешься.

Бедный ребенок, подумал он. Она верит, что ее отец-чародей, который способен заворожить его. Он грустно улыбнулся ей.

– Если хочешь, я поеду. Но это ничего не даст.

Она быстро одела плащ, завязывая коричневые ленты под подбородком.

– Он сейчас там… в заключении. Вызови, пожалуйста, экипаж. Это недолго. Меня знают и пропустят.

Он молча подчинился, уже жалея о согласии.

Вдвоем они прошли мимо любопытных охранников. Тюремщик, рассевшийся на стуле у двери камеры Аарона, любезно ее приветствовал:

– Добрый день, миссис Элстон. Что-то вы рано. Он не ожидал вас в это время. А кто этот джентльмен?

– Мой друг, – кратко ответила она. – Я ручаюсь за него. Мы ненадолго.

Он отдал честь и отпер дверь. Аарон, как всегда, сидел за письменным столом. Но поза была совсем необычной. Он положил голову на руки, чего она никогда не видела. Он казался побежденным и старым.

Тео инстинктивно вскрикнула от боли за него, и он вскинул голову. Но когда он увидел ее спутника, в глазах его вспыхнул злой огонек. Он вскочил, и лицо его выражало теперь вызов и легкое презрение.

– Что за честь! Так вы пришли в себя, мадам, после вашего недомогания в суде? Хотя, вы, кажется, все еще слабы и нуждаетесь в спутнике?

Ее испугал яд в его словах. Человек, который всегда контролировал свои чувства, не должен был сейчас проявлять враждебность. Он всегда недолюбливал Льюиса, но она не представляла себе всей силы его ревности. Да и откуда ей знать, он ведь этого никогда не показывал.

Но Мерни все понял. Оказывается, на деле ничего не изменилось со времени их первого столкновения в Воксхолл-Гарденс. Тео стояла между ними, не зная, что делать, физически ощущая их ненависть друг к другу. Она слишком поздно поняла, что глупо было приводить Льюиса сюда, не предупредив отца. Как могла она сказать ему теперь: «Отец, покажи ему свое великодушие и благородство. Пусть он поймет, что ты не способен на злое дело. Склони его на свою сторону своим золотым красноречием, как склонил многих?»

Аарон снова уселся.

– Так за что я удостоен такой чести? Вы, сударь, явились сюда поглазеть на достопримечательного узника или просто не можете ни на минуту оставить миссис Элстон?

– Нет! – воскликнула Тео. – Не надо так говорить! Капитан Льюис считает, что он должен дать какие-то показания. Но я знаю, если бы он поговорил с тобой, ты мог бы убедить его, что его дезинформировали.

– Меня не интересуют какие бы то ни было показания этого джентльмена.

– Но это может повредить тебе! Он губернатор и друг Джефферсона, присяжные будут прислушиваться к его словам.

Аарон вдруг яростно обрушился на нее.

– И ты тоже прислушиваешься к его словам, моя милая? Конечно, слушать этого губернатора и друга Джефферсона куда приятнее, чем жалкого изменника, императора без империи, убийцу Александра Гамильтона и так далее. Тебе следует, в самом деле, как-то пристроиться к хвосту этой новой кометы. Какая неприятность, право, что ты замужем! Хотя, имея терпение и соображение, можно преодолеть и это препятствие.

Она съежилась, схватившись за спинку стула. Мерни, бледный от негодования, повернулся к ней: