В итоге я оказалась у 23-й улицы. Большинство людей были на работе либо попивали холодный чай на своих балконах или верандах, но по пути к «Обители привидений» на окраине Пэнтауна я проехала мимо мистера Питта, подстригавшего газон. Его лицо прикрывала бейсболка, а когда он мне помахал, солнце забликовало в каком-то блестящем предмете на его запястье. Мой желудок наводнила кислота. Но когда мистер Питт опустил руку, я увидела, что это были просто часы.

Я быстро свернула на 23-ю улицу. Этот микрорайон Пэнтауна я знала плохо, но почему-то решила, что подвал, в котором мы видели Морин, находился в одном из пяти домов. Все они выглядели запустелыми; похоже, хозяева их покинули. Но в то же время они ничем не отличались от типичных одноэтажных домов Пэнтауна и совсем не походили на логова тьмы, в которые распутные мужчины завлекали юных девушек ради плотских утех.

– Смотри, куда едешь!

Я чуть не врезалась в какого-то парня на тротуаре. Негодующе зыркнув на меня, он сразу отвернулся. Я разглядела его лишь мельком – примерно одного возраста с Рикки, запавшие бегающие глазки, без усов, но с подбородком, ощетинившимся бородой, как у Эйба Линкольна. «Где-то я его уже видела… Может, среди покупателей в “Зайре”?»

– Извините! – прокричала я в спину парню.

А он, ругнувшись себе под нос, быстро удалился прочь.

Я же поехала домой.

Бет пробудилась из-за шума над головой. Сначала ей показалось, что заскрипели ступеньки, потом почудились голоса – мужской и женский. Но Бет уже потеряла счет времени, утратила способность распознавать звуки и перестала ухаживать за собой. Ее одежда стала жесткой и вонючей. Зубы покрылись толстым слоем вязкого налета.

Она останется здесь навсегда. Выхода нет. Ее никто не спасет.

И больше ничего не имело значения.

Бет хлопнула себя по лбу. Ударила ладонью по голове, пытаясь выбить из нее опасную мысль: нельзя допустить, чтобы она закрепилась в сознании.

«Надо держать себя в руках, воображать побег, представлять свою жизнь после этого кошмара…» Как же она станет учительницей, если не будет бороться?

Ей нужно было обрести свободу, выбраться из чертовой страшной темницы. У нее еще были дела в этой жизни.

Она, ее жизнь имели значение.

И надежда все-таки была.

Крошечная, но была.

Бет кое-что обнаружила. Какую-то форму в грязи, край чего-то, неровное, зазубренное ребро. Голая ступня Бет задела его, когда она в очередной раз кружила по зловещей камере. Она бы не заметила его, не обостри тьма до предела ее чувства. Бет опустилась на колени, принялась шарить пальцами вокруг. Она водила ими, пока ногти не стали расслаиваться и крошиться. Пока не почувствовала себя истощенной, как изголодавшаяся собака.

И тогда Бет заснула, привалившись к стене. Но она была готова вернуться к поискам, к раскопкам. Там что-то было. И оно имело значение.

Все имело значение.

Лишь после ужина в тот вечер я вспомнила, где видела того человека – неряшливого Эйба Линкольна с бородой, без усов, на которого я чуть не наехала в микрорайоне, прослывшем «Обителью привидений».

Я видела его на окружной ярмарке.

Он работал в одной из палаток аттракционов, щетинистая растительность на его лице отпечаталась в моей памяти.

Как же он оказался в Пэнтауне? Ведь этот городской район находился далеко от территории ярмарки.

К тому моменту как я все это вспомнила, мы уже отказались от вечернего концерта. Родители Бренды предпочли оставить дочку дома – пока не найдется Морин. Как раз сейчас отец Бренды искал нашу подругу на ярмарке. И мне было отрадно сознавать, что хоть кого-то обеспокоило ее исчезновение. Мой отец еще не вернулся с работы, хотя было воскресенье. Мать спала в своей комнате.

И только мы с Джуни уселись ужинать перед телевизором, чтобы за просмотром «Маппет-шоу» доесть остатки жареной курицы.

– Я так хотела снова побить в бубен сегодня вечером, – мучая куриную ножку, проговорила сестренка. Она спустилась к ужину в футболке «Папин компаньон по рыбалке», которая, по-моему, уже давно нуждалась в стирке. – А если Морин ждет нас там до сих пор?

– Если она там, мистер Тафт скажет ей, где мы, и объяснит почему. И мы все выдохнем с облегчением, раз она жива-здорова и ей ничего не угрожает.

Джуни подцепила куриную ножку за косточку, скорчила гримасу и опять уронила ее на тарелку.

– Эд обещал купить мне корн-дог после нашего сегодняшнего концерта.

Моя вилка замерла на полпути ко рту; на поднос упали зернышки сахарной кукурузы.

– Эд, который организовал наше выступление?

– Да. Тот, что похож на Фонзи.

– Тебе не следует с ним разговаривать. Он взрослый.

– Он милый, – возразила Джуни. – Он сказал, что я хорошенькая.

Я так сильно стиснула локоть сестренки, что, похоже, шокировала ее.

– Джуни, тебе не надо с ним общаться. Ты меня поняла?

Сестра вырвала руку:

– Ты просто ревнуешь.

– Вовсе нет. Взрослый мужчина не должен общаться с двенадцатилетней девочкой. Когда вы с ним разговаривали?

– Вчера вечером.

Я прокрутила в памяти наши передвижения.

– Вы разговаривали наедине?

Сестренка улыбнулась своей хитрющей лисьей улыбкой, но ничего не ответила. Я снова схватила ее и встряхнула:

– Джуни, ты оставалась с ним наедине?

– Нет! – завопила сестренка. – Бренда вела меня к папе, но ее окликнул тот затейник у аттракциона по бросанию колец. Они зашли в его палатку, и тут нарисовался Эд. Он пообещал купить мне сахарную вату. Я сказала ему, что не люблю сахарную вату, мне больше нравятся сосиски в тесте из кукурузной муки. И его это рассмешило.

Я выпустила Джуни, постаралась успокоиться:

– Прости меня, сестренка. Просто я вся на нервах из-за Морин. И мне кажется, что с Эдом лучше не связываться. Он плохой человек.

– Ты же с ним общаешься.

Я вспомнила, как Бренда сказала, что у нее с Рикки все кончено.

– Больше не буду. И ты пообещай, что не будешь.

– Как вы с Брендой пообещали мне потренировать улыбки в эти выходные?

В раздражении я закатила глаза:

– Джуни!

– Ладно, – вздохнула сестренка. – Обещаю.

Удовлетворенная, я кивнула. Какое-то время мы молча жевали курятину, пялясь в экран. Но вот на нем появился Великий Гонзо, любимый персонаж Джуни, и она захихикала.

– Ты знаешь, – защебетала она, – а мы с папой еще немного погуляли по ярмарке после вашего отъезда. И он купил мне пенсильванский пирог.

– Здорово. – Я покончила со своей курицей, пюре и кукурузой.

А это значило, что я, наконец, смогла вонзить зубы в шоколадное пирожное с орехами.

– Я видела Морин, когда его ела, – заявила Джуни; я ощутила на себе ее взгляд. – Я думала, что она укатила на вечеринку вместе с вами, но она не уехала. Она осталась на ярмарке.

Кусок пирожного у меня во рту превратился в рассыпчатую кашицу.

– А что Морин делала? Ты видела?

– Она тоже зашла в ту палатку к человеку, бросавшему кольца. Как Бренда.

Я облизала пересохшие губы.

– Джуни, как выглядел тот парень, что бросал кольца?

– Как Эйб Линкольн, только не такой старый.

Бренде было велено «сидеть дома». («Я под домашним арестом, пока Морин не объявится», – пробурчала она по телефону.) Клод к своему телефону не подходил. В итоге мне ничего не оставалось делать, кроме как поехать на ярмарку одной, предварительно взяв с Джуни слово, что до вечера она будет вести себя хорошо. А как я должна была поступить? Я ведь буквально только что узнала, что тот ярмарочный затейник – который не должен был шастать по нашему району – похоже, был последним, кто видел Морин. Четкого плана действий у меня, правда, не было.

На миг я даже пожалела, что не настолько храбра, чтобы поехать туда автостопом. Так вышло бы быстрее и, возможно, даже безопаснее, учитывая интенсивность движения на подъездах к ярмарке. Зато сохранялся шанс на то, что о моей вылазке не узнал бы отец.