Рука мужчины накрыла и сжала сквозь джинсы девичий пах. Скулящий стон сорвался с искусанных губ Полины, и Рейнар тут же трактовал его как одобрение:

— Видишь? Горячая, сладкая, сводишь меня с ума…. — Гарнье припал к ее шее, болезненно прикусил кожу, провел языком от подбородка до виска.

Полин зажмурилась от отвращения, пытаясь отвернуться, но пальцы Рея лишь сильнее впились в щеки.

— Пусти меня! — взмолилась отчаянно, пытаясь спихнуть мужчину, но силы были не равны. Ее сопротивление только сильнее раззадорило, рванув за ворот шелковую блузу, он ухмыльнулся, увидев в пройме вьющийся стебель клематиса, скрывающийся под тонким кружевным бельем.

— Я желал тебя с первой встречи, бредил тобой еще толком и не узнав. А сегодня ты станешь моей! — оторванные пуговицы утонули в ворсе ковра. Продолжая стискивать одной рукой рот Полины, другой мужчина оттянул черное кружево, освобождая грудь, припадая к ней долгим кусающим поцелуем.

Девушка пыталась кричать, отбиваться, но все без толку.

«Он же садовник! Почему не действуют духи и вода?!» — вспыхнуло в паникующем мозгу, когда вниз скользнула молния джинсов.

Капсулы с волшебным снегом остались на кухонном столе в доме родителей, но в кармане пиджака лежал баллончик с росой из Халлербоса. Извернувшись, Полина ухитрилась вытащить аэрозоль, изо всех сил оттолкнула Рейнара и распылила ему в лицо все содержимое.

Мужчина опешил. Секундного замешательства хватило, чтобы девушка подскочила, кидая в него подушки, пустой флакон из-под росы, бутылку с недопитым вином и несколько светодиодных свечей.

— Помогите! — заорала во все горло, перелезая через перила беседки.

— Полина, постой! — почувствовала, как Рейнар схватил ее за край пиджака, увернулась, освобождаясь из рукавов, оставляя одежду в руках преследователя и ловя стойкое чувство дежавю. Так же выбегала она из спальни Гиностеммы, кажется, вечность назад. Только тогда ей не было и в половину так страшно, как сейчас. Жуткие черные глаза Рейнара, его действия, не человеческие и даже не звериные, одержимые страстью, не принимающие «нет», отрицающие ее чувства — это был кошмар наяву.

Лист плюща оцарапал щеку, иголка хвои впилась в босую ступню — жуткий сон, воспоминания первой Повилики воплощался, разжигая первобытный ужас жертвы. Ветви цеплялись за одежду, кряжистые вековые корни усложняли бег. Знакомый парк в темноте стал враждебным, пугающим, чужим. Она не чувствовала ног, ссадины жгло и мучительно кололо в боку, но, спотыкаясь и падая, она вновь поднималась, чтобы бежать вперед, не разбирая дороги, чувствуя за спиной шум погони.

— Полли!

— Отстань! — крикнула через плечо, убеждаясь, что Рейнар пустился за ней следом.

— Погоди! — мужчина был явно в хорошей физической форме.

— Спасите! — заорала во весь голос, сбивая дыхание, надрываясь до раздирающего кашля, споткнулась в темноте и рухнула коленями в землю.

Все было точь-в-точь, как пятьсот лет назад, только теперь не первородная Повилика искала спасения от барона Замена, а Полина Эрлих, отмеченная клематисом, пыталась спастись от человека, еще минувшим днем считавшегося господином ее сердца.

— Защити меня, — взмолилась Первородной, царапая ногтями дерн, шепча ту же молитву или заклинание, что давным-давно до нее другая невинная душа.

— Полина! — раздалось так близко, что воздух прогрелся жаром чужого тела.

— Нет! — выкрикнула, оборачиваясь, скалясь как загнанный в ловушку дикий зверь, вырывая из сердца ростки любви к смазливому искусствоведу, швыряя в него комья влажной апрельской земли и поражаясь, как они прямо на глазах твердеют, ощериваясь мгновенно сохнущей травой, в полете теряющей молодую сочность и зелень.

Гарнье едва успел прикрыться, останавливая импровизированные снаряды, недоуменно стряхнул с одежды грязь, шагнул, протягивая к ней руку и внезапно замер, удивленно глядя под ноги.

Побеги темно-зеленого растения стелились по земле, норовя опутать, забраться под штанины, пытаясь остановить.

— Это ты делаешь?! — Рейнар уставился на отползающую прочь девушку. Лицо его вновь стало обычным, маска одержимости спала, вернув глазам небесную лазурь. — Полина, что происходит?

— Ты такой же, как твой дядя! Монстр, как те, кто пытал нас, сжигал на кострах, не считал за людей! — она выплевывала слова, с наслаждением видя, что каждое попадает в цель, болью отпечатываясь на красивом лице.

Осознав, что мужчина больше не пытается ее преследовать, остановленный то ли внезапно разросшимся плющом, то ли муками совести, Полина вскочила и припустила прочь, то и дело спотыкаясь и падая, натыкаясь на деревья и кустарники, придя в себя только на освещенной аллее и запрыгнув в первое попавшееся такси.

Истерика накрыла ее уже на подъезде к дому. Сил едва хватило дойти до дверей библиотеки и рухнуть в объятия Гиностеммы.

*

В янтарно-карих глазах стоят слезы. Она кусает губу и смотрит на меня, не решаясь даже дышать. Доверяя выбор и свою жизнь тому, кто не то, чтобы хорошо умеет распоряжаться вечностью. Сажусь, все еще держа в объятиях, гоню возбуждение, так некстати тянущее в паху, оправляю блузку, сползшую на плечо, обнажившую бесстыдно алеющий клематис, медленно вынимаю из растрёпанных волос веточки, листья, хвою и все это время не отвожу взгляд, не выпуская Повилику ни из поля зрения, ни из мыслей. Дерзкая, своевольная девчонка сейчас растерянна и тиха. Облизывает губы, а затем тянется ко мне, зажмурившись, точно боится смотреть. Я для нее возможность забыться, сбежать из пугающей темноты парка, стереть память о грубости одних рук нежностью других. Обрываю порыв, отстраняясь, и Клематис жалобно скулит от обиды. Надувается по-детски демонстративно, но бросает на меня полные любопытства взгляды — ждет, что скажу и сделаю в ответ на увиденное.

— Это приворот, — резко встаю прямо с ней, заставляя обхватить ногами за пояс и обвить руками шею. Покорно прижимается всем телом, лишь чуть удивленно выгибает бровь. Чем я заслужил такое доверие? Мысли мои откровенны, но пока удерживаются на грани приличий. Молодое тело в объятиях заманчиво, цветочный аромат кожи пьянит, а недавние поцелуи требуют большего, но похоть и вожделение пока уступили место внимательной заботе. Надеюсь, юная мисс простит мне непроизвольные думы о притягательной мягкости ее губ и упругости ягодиц под моими ладонями.

Гостевая спальня с ванной буквально в трех шагах. Но даются они нелегко — идти приходится вслепую, отдав все внимание пронзительным карим глазам, удерживая ее навесу и на грани истерики.

Бережно сгружаю ценную ношу на широкий борт старинной ванны и включаю воду. Мягкий свет над зеркалом сохраняет интимность полумрака. Стоящие на подоконнике свечи благоразумно игнорирую, избегая лишних ассоциаций с недавними событиями. Приходится отвлечься от Клематиса на несколько секунд, выбирая пену и соль. Когда оборачиваюсь, она уже уронила голову на грудь, спряталась за длинными волосами и мелко подрагивает, сдерживая плач.

— Ты виновата только в одном, — сажусь перед ней на корточки, снизу вверх заглядывая в лицо.

Щурится зло, ожидая, что буду отчитывать за опрометчивый побег, но я только качаю головой:

— Молодость. В ней твоя слабость и сила. Так же, как и у Рейнара Гарнье.

Имя неудавшегося насильника действует на Повилику подобно пощечине, она вскакивает, возвышаясь надо мной, трясет головой, пытаясь прогнать жуткие воспоминания, а затем резко отворачивается, обхватив себя руками.

— Ты был прав, — выдает едва слышно, в мыслях вновь и вновь переживая недавний кошмар. — Он — чудовище. Садовник.

— Нет, я заблуждался, — после секундного замешательства обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе и шепчу в спутанные волосы, перемежая сказанное вслух с мысленными образами:

— Вкус и запах вина не показался тебе знакомым? — получив отрицательный кивок, возмущенно хмыкаю. — Потрясающее невежество. Традиционное приворотное зелье, известное всем ведьмам, усиленное повиликовым соком и сваренное на щепе упокоившихся братьев. Один из первых удачных экспериментов Садовников с нашим «сырьем». Оно должно было подействовать на вас двоих, но ты едва пригубила бокал и, вдобавок, под завязку за эти дни накачалась антидотами от Халлербоса. Иначе не бегала бы от своего полюбовника по парку, а постигала с ним все прелести телесной близости на мягком ковре.