В ладони Полины легло приглашение — на плотном дизайнерском картоне, в обрамлении серебристо-серого растительного орнамента, витиеватым старомодным шрифтом значилось: «XX век — искусство на грани нервного срыва», далее следовало место, время и куар-код для прохождения охраны. Едва заметная надпись «при поддержке корпорации «Баланс» терялась во флористической вязи.
Полина подчинилась мягкому, внушающему доверие голосу собеседника, открытому, располагающему к себе, улыбающемуся лицу Рейнара и настойчивому окрику однокурсника из-за приоткрытых дверей. Сунув приглашение в рюкзак, девушка поспешила к выходу, но, будучи уже одной ногой в коридоре, обернулась — Гарнье смотрел ей вслед. Лукаво подмигнув, мужчина прошептал одними губами, но на Полину сказанное обрушилось подобно лавине в горах:
— До встречи, юная Повилика.
*
Шансов у меня нет, как и разума это понять, и сил отступить. Но я все равно не могу отвести от нее взгляд. Мы летим сквозь облако, золотое в лучах заката. Далеко внизу, за панорамными окнами прогулочной палубы, от Британских островов к материку несет свои холодные воды Северное море. А я безотрывно смотрю на нее, сидящую в плетеном кресле и что-то пишущую в блокнот. Непослушный локон вырвался из плена жемчужных шпилек и вьется вдоль виска. Солнечные зайчики теряются в завитках, чтобы вновь вспыхнуть в самоцветах аккуратной серьги. Она не смотрит в мою сторону, и это к лучшему — страница за страницей угольный карандаш выводит на бумаге абрис ее лица, линию тонких губ, тень от длинных ресниц и фиолетовые цветы барвинка, теряющиеся под кружевным воротом строгой блузы. Я злюсь оттого, что не в состоянии в полной мере передать ее красоту, но не могу остановиться в попытках перенести ее на рисунок. В конце концов, это единственное, на что я могу рассчитывать. Пройдя мимо, она одарит меня быстрой улыбкой — виноватой, извиняющейся, с налетом обреченной грусти, и протянет ладони в ажурных перчатках другому. Мое сердце горьким вязким комом ударит под горло и заставит отвести взгляд от чужого счастья. Счастья, которому никогда не суждено стать моим. Несколько часов полета от Лондона до Парижа становятся для меня самым тяжелым испытанием в жизни. Глупец, еще вчера я верил, что смогу завоевать ее, будучи рядом! Одержимым фанатиком преследовал объект своего поклонения до самого трапа, втридорога перекупил билет в первый класс, чтобы уже на сходнях увидеть, как румянец заливает бледные щеки, когда их касается чужой вероломный поцелуй.
— Это невозможно, — сказала она неделю назад в салоне претенциозной поэтессы, где шарлатаны от искусства соревновались в глупости самовыражения. — У моего сердца уже есть господин.
— Бросьте его, признайте ошибкой прошлого! — я не был готов принять отказ, едва встретив истинную любовь.
— Ваши чувства ко мне — невозможны. Ошибочны. Ложны. Во мне не может, не должно быть для вас ничего привлекательного, — она смущается, отводит взгляд и теребит кромку высокого воротника, обнажая край причудливого цветочного узора на коже. А я, не в силах более терпеть, притягиваю ее к себе в полумраке алькова, вдыхаю тонкий пьянящий аромат и припадаю губами к лиловым лепесткам.
— Вы не должны меня желать! — ее дыханье прерывисто, а в глазах страх. — Вы не можете меня любить! — и она отталкивает меня, добавляя с обреченным отчаяньем: — Слишком поздно…
Но я люблю и желаю доказать, что никогда не бывает «слишком поздно». Тем временем она оправляет оборки платья и прячется среди шумной толкотни гостей, а сердце прожигает грудь изнутри, навсегда отмечая клеймом настоящей любви.
Без нее людная палуба мгновенно пустеет. Пейзаж не меняется с тех пор, как мы покинули Англию. Из развлечений на борту: расстроенный рояль, бар с запасом дешевого алкоголя и карточные игры с грабительскими ставками в компании профессиональных шулеров. Но я выбрал самый изысканный из доступных вариантов мазохизма — любование недоступной женой Арчибальда Ларуса, капитана дирижабля «Альбатрос».
Барвинок
Научиться извлекать полезное из губительного — вот главная задача Ордена. Вовремя принятый яд остановит болезнь, выпитый эликсир принесет долголетие, верная комбинация свойств сотворит чудеса. Преумножение, селекция и использование данного природой — долг садовника. Мы заставляем сорняки приносить пользу, не позволяем паразитам разрастаться и вредить человечеству. Наша работа чрезвычайно важна. Мы трудимся на благо мира для сохранения баланса всего сущего. (из постулатов Ордена вольных садовников)
На лекциях сидело только тело Полины — мысли и чувства девушки витали далеко. Загадочный Рейнар Гарнье не шел из головы. И дело было не только в словах мужчины и символизме показанных им образов. Впервые кто-то вне семьи говорил с ней о даре и пророчестве: это пугало и притягивало одновременно. Предвкушение вечерней встречи выливалось в нервное постукивание пальцами по спинке сидения, непрерывное разглядывание приглашения и фанатичное изучение анкет Рейнара Гарнье в социальных сетях. На несколько часов девушка выпала из мира — перемещалась между аудиториями, кивала на поздравления с праздником, смеялась над шутками приятелей, но не переставала бесконечно раскладывать в голове фрагменты выступлений искусствоведа, его статьи и книги — все, что могло объяснить осведомленность лектора о семейных тайнах Повилик. Биография доктора искусств оказалась до подозрительного банальной: мать — учительница, отец — фармацевт в крупном холдинге, живут в маленьком городке на границе с Францией. Не приоткрыли завесу тайны и многочисленные фотографии: Рейнар в мантии магистра, Рейнар подписывает первую книгу, он же — на открытии выставки искусства Ренессанса. Нашлось и несколько неформальных фото, одну из которых — где молодой парень на лужайке перед домом играет с собакой, Полина зачем-то сохранила. Несколько раз за день она открывала галерею смартфона и разглядывала снимок — растрепанный юноша совсем не походил на лощеную звезду экрана. Открытая искренняя улыбка подкупала и отчего-то заставляла сердце биться быстрее в ожидании вечера.
К обеду Рейнар Гарнье занял все мысли Полины. К вечеру она мысленно разыграла с ним десяток диалогов, в которых мужчина оказывался то потомственным охотником на ведьм, то умелым телепатом, а то и вовсе плодом воображения. Некоторые фантазии заставляли щеки девушки вспыхивать румянцем и приводили к мыслям о красивом мужском теле, привлекательном лице, нежных руках и мягких губах, касающихся лепестков клематиса.
В общежитии, наряжаясь на встречу, Полина один за другим забраковала с десяток нарядов, в итоге остановившись на довольно коротком, не доходящем до колен платье, оставлявшем открытыми спину и плечи. Белый клематис бросался в глаза провокационным, требующим ответов, вызовом. Потратив полчаса на создание «небрежных» локонов и густо подведя глаза, девушка осталась довольна получившимся образом.
— Надеюсь, месье Гарнье, вы не инквизитор, иначе придется превратить вас в кактус, а с ними не разговоры, а сплошные колкости, — рассмеявшись своей шутке, девушка попыталась скрыть за улыбкой дрожь натянутых нервов. — Просто очередная лекция в музее, центр города, толпа народа — что может пойти не так? В конце концов, что я теряю? В худшем случае попаду на очередной тоскливый семинар нафталиновой профессуры, а если повезет — выпью шампанского в обществе симпатичного доктора наук, — Полина решительно вспрыгнула на электросамокат и только через пару кварталов задумалась, а не лучше ли было вызвать такси. Но до порта оставалось десять минут в неторопливом темпе, над рекой разливался живописный закат, а ветер на набережной приятно холодил кожу и пробуждал под ней нетерпеливое покалывание. Впереди ждало и манило таинственное приключение, которому романтичная юность не могла и не хотела противостоять.
В музее современного искусства Антверпена Полина бывать любила. К летнему сезону во дворе установили высокий купол, под которым расположился бар и площадка для уличных перфомансов. Разношерстная публика — от неформальных студентов до сдержанных престарелых аристократов — вальяжно перемещалась между столиками с бокалами в руках. На сцене шло представление актеров пантомимы — не самое талантливое, судя по откровенно игнорирующим его зрителям. Решив, что на камерный симпозиум по живописному символизму это мало походит, девушка отправилась к основному зданию. Охранник на входе мельком взглянул на приглашение и мотнул коротко стриженной головой в сторону дальнего корпуса, официально уже как два года числящегося на ремонте.
