— Она не плоха, — хмыкнул император. — Но и не хороша. Как и симметрия, как и красота. Простота всего лишь видимость святости, как позолота — видимость золота. Она обманывает. А святость зачастую является мерой тяжкого труда или уродства. Трудности в глазах всех, кроме бога.

— Так значит, наш союз… — герцог был полон сомнений, но подавил их решимостью. — Поможет в итоговой битве?

— Их называли «низшими», — произнёс его собеседник. — Людей, которые прошли изменения. К ним относились как к мусору под ногами. Когда гисилентилы оказались отрезаны от нашего мира, то их творения стали потеряны. Брошены. О, конечно же мы начали их истреблять. И делали это весьма успешно. Проблема была в том, что полностью их уничтожить не получилось. Те, кто сумел в должной степени вернуть разум, попросту сбежали. Спрятались. Спустя сотни лет они начали всплывать то тут, то там. В конечном итоге эти… существа объединились, сумели пролезть вначале в советники короля Мантерры, а потом, спустя долгое время, серию браков и политических хитростей, самим сесть на трон.

Сандакай едва уловимо нахмурился. Он любил понимать ситуацию и жалел, что не смог построить верную картину исходя из смутных намёков, которые бросал его повелитель.

— Не все из них хотят возвращения бывших хозяев. Многие считают, что без них живётся гораздо лучше. А потому нам необходимо объединиться. Кто, как не бывшие рабы, знают своих владельцев?

Герцог не успел даже моргнуть, как подошедший сенешаль объявил о прибытии посольства.

— Держи в уме мои слова, — тихо прошептал ему Дэсарандес. — Прости им их странности…

В зал зашло трое человек, укутанных в длинные плащи, которые скрывали фигуры и лица.

— И берегись их красоты, — добавил император.

Один из делегации вышел вперёд, встав возле трона, а потом отбросил свой плащ, свободно упавший на пол. Сандакай сразу же уставился на его лицо, начав жадно изучать взглядом. Сколько историй он слышал о Великой войне, а сколько раз его повелитель, будто бы мимоходом, упоминал то или иное событие! Наконец-то и его советник сумеет коснуться настоящей легенды. Хотя бы взглядом.

У человека, изменённого гисилентилами, была бледная лысая голова, которая блестела, как холодный рыбий жир. Его лицо вызывало тревогу, как своим совершенством, так и сходством с изысканными масками. Оно ощущалось неживым, искусственным, словно вылепленным из глины. Такое лицо можно было увидеть у статуи, но никак не у человека.

Одет незнакомец был в красивую кольчугу, которая одновременно служила его единственной одеждой. Тонкость её плетения поражала воображение: бесчисленные цепочки в виде змей размером не более полусантиметра каждый.

— Я — Фирренталь, — объявил этот человек на языке яха-тей, который Сандакай изучал с самого детства, желая больше узнать о Великой войне, что захватила его ещё тогда. — Отверженный сын Хладриэса, посланник его неувядающей славы. Прибыл от лица Нериламина, короля Мантерры, — поклон был коротким и весьма смазанным. — Мы долго добирались до этого места.

Дэсарандес изучал его, рассматривая так же, как любого другого дипломата, прибывшего к нему. Отчего-то посланник показался герцогу слабым, одиноким и печальным. Как грешник, который, спотыкаясь на пороге и спасаясь от ледяной вьюги, забрался в тёплый дом, усевшись рядом с печью.

Вместе с тем, Сандакай осознал, что подошедший «низший» стоит перед ними обнажённым, прикрытый лишь собственной искусной кольчугой.

— Ты удивлён, — произнёс император. Его голос изменился, став на октаву тоньше и выше, словно подстроившись под наречие необычного эмиссара. — Ни ты, ни твой король не ожидали, что я запрошу переговоров.

Посланник дёрнулся, но не от слов Дэсарандеса, а по иной причине. Его внимание привлёк широкий гобелен, на который он уставился, почти не открываясь. Свет заиграл на змееподобных чешуйках его кольчуги.

«Ясно теперь, о чём говорил император, упоминая их странности», — осознал герцог. Поведение «низшего» откровенно выбивало из колеи.

— Нериламин готов к переговорам и шлёт тебе свои наилучшие пожелания, — произнёс Фирренталь. — Даже в наш тёмный век Империя сияет силой и славой, побеждая всех своих врагов.

Дэсарандес кивнул, принимая эти слова.

— Значит, Мантерра согласна на союз? — сходу, без каких-либо расшаркиваний, спросил император.

Короткая растерянность посла сменилась наглым взглядом. Проигнорировав вопрос, Фирренталь осмотрелся вокруг, будто бы только сейчас заметил, что находится в тронном зале, а потом пристально оглядел собравшихся здесь людей. У герцога сложилось ощущение, что он изо всех сил скрывает отвращение, особенно когда взгляд мужчины остановился на нём самом.

Сандакай сдержал гнев, но ощутил встревоживший его укол собственной неполноценности, словно являлся слугой, стоящим в тени своего знатного господина, полный понимания, что телесно и умственно хуже него. Впервые в своей долгой жизни герцог в должной мере осознал слова Дэсарандеса о том, что гисилентилы создавали по настоящему красивые произведения искусства. На их фоне людские маги казались криворукими неучами, с трудом умеющими управляться собственной энергией.

Вся троица оставшихся с древних времён реликтов стояла гордо и неподвижно, подобно ангелам ныне умершего бога. С какой-то стороны это было именно так. Однако… картину портил вид императора, чьи манеры и выражение лица обращали их в нелепых шутов, кривляющихся перед сильными мира сего. Дэсарандес был словно солнцем для их луны.

Сандакай подавил улыбку.

«Верно. Гисилентилы пали, поверженные людьми. Их творения, безусловно, пережили своих господ. Но мир уже никогда не станет прежним, никогда не будет открыт для этих безумцев, ожидающих и опасающихся возвращения хозяев. Кто знает… может, они и правда дождутся этого момента?»

— Ты участвовал в войне, которую сейчас зовут Великой, — произнёс посланник. — Маленькая мошка, ставшая императором. Твоя долгая жизнь ведь их заслуга, верно?

Инсурии, стоявшие по бокам трона Мираделя сделали шаг вперёд, направив дула собственных артефактных ружей на дипломата, но Сандакай торопливо махнул им, останавливая от необдуманных решений. Герцог понимал, что «низший» говорит с высоты своих веков, для которых поколения людей ничего не значат. В этом он немного напоминал Дэсарандеса, только не обладал его же умом и дисциплиной. Простой человек, может обычный землепашец, которого сорвали с собственного поля, наделили уникальными возможностями и бросили в бой. Бросили, чтобы потом навсегда забыть.

Император ничем не выдал своего оскорбления. Он просто наклонился вперёд, рассматривая дипломата, словно полевую мышь, незнамо как пробравшуюся в зал.

— Мантерра согласна на союз? — повторил Дэсарандес тем же тоном и с тем же видом.

Взгляд Фирренталя стал холодным и изучающим. Он уставился прямо в глаза императора, будто бы что-то в них выискивая. Между тем, двое его спутников, напротив, опустили головы, словно испытывая стыд.

— Да, — спустя, наверное, минуту, произнёс посланник. — Нериламин, король Мантерры, добавит свой голос и свой меч к твоему. Но… — короткая пауза, — только если ты захватишь республику Аспил. Если принесёшь ему голову канцлера Исайи Ашара. Никакого мира с предателями! — неожиданно яростно махнул он рукой. — Никакой пощады! Республика должна пылать, их жители должны истечь кровью, а голова Ашара — насажена на пику!

Неожиданное проявление эмоций удивило Сандакая. Конечно, республика и ранее считалась для них угрозой и непримиримым врагом, но чем интересно она сумела так насолить Мантерре?

«Он сказал „предатели“, — задумался герцог. — Может ли так сложиться, что этот Исайа Ашар — один из них? Один из „низших“, оставшихся с давних времён? Всё-таки республика и Мантерра не так уж далеко расположены друг от друга, правда через приличных размеров залив… Надо навести справки».

Тем не менее, условие заключения союза было обоснованным. Логично, что с них потребовали гарантий. Тем более, что республика являлась весьма крепким орешком, который тоже не сидел на месте. Насколько знал Сандакай, в данный момент их многочисленная и весьма профессиональная армия воевала в Землях Свободы, принуждая их к повиновению.