– А что бы ты мог продавать?

– Те же цветы. Знаешь, сколько денег эти бабки заколачивают на сорняках? Страшно суммы называть. И потому-то у них налоги выше моего.

– Ты теперь не платишь, потому что покинул район?

– Сектор, – я поправил товарища. – Нет, просто я больше не живу на Тимирязевской. Мне никто не запрещает жить в секторе. Но просить деньги или ночевать в местах, где работают другие, я не могу.

– И где ты теперь будешь ночевать?

Я пожал плечами.

– Там да сям. В секторе много мест, о которых никто не знает и где можно перекантоваться. Особенно эти места выручают в непогоду. Правда признаюсь, что без денег сложно. Иногда ведь хочется чего-то вкусного.

– Но ты не можешь попрошайничать, прости, просить деньги без разрешения вашего главного?

– Вроде того. Можно втихую работать где-нибудь во дворах или на отшибе, где почти не бывает людей Магистра. Но в многолюдных местах – нет. Если меня заметят за работой и у меня не будет разрешения Магистра, могут и пришить.

– Серьезно? Пришить?

– Да. Для Магистра это бизнес. Он следит, чтобы район мирно существовал. А чтобы он существовал мирно, нужно, чтобы все соблюдали правила: просить деньги там, где разрешено, спать в тех местах, за которые платят и не чинить беспредел.

– Но как он умудряется за вами следить?

– У него есть помощники. Есть Слесарь – отличный мужик. Он руководит работой на рынке. Есть еще товарищи вроде Болта – они почти всегда в городе, помогают, кому нужно, проверяют новичков и старожил, собирают дань, успокаивают дебоширов и даже из ментовки могут вытащить.

– А тебя вытащат?

– Я не знаю. Я ведь больше не плачу налог.

– И не будешь?

– Нет. Меня выжили из моего перехода. Теперь я снова свободная птица.

– А если податься в другой район?

– Сектор! Что же, я думал об этом, это не запрещено. Но другие сектора я плохо знаю. В тех, что ближе к центру города, жить легче, но и народ там сволочной. Поэтому я стараюсь оставаться здесь. Тем более всегда можно оказаться в Надпочечнике.

– А что это?

– Надпочечник? Один из худших секторов города. Скорее даже секторов, да-да, целый ряд секторов, почти район.

То было правдой. О Надпочечнике ходили самые разные байки, большинство из которых не имело ничего общего с действительностью, но одна была правдивой – бездомные в Надпочечнике заканчивали плохо.

Несколько лет назад бездомные из Надпочечника стали массово пропадать, а позже их тела находили в других секторах, на окраинах или вовсе за чертой города. Господа с медицинскими дипломами из соответствующих инстанций вначале не придавали этому значения, пока не сопоставили факты: у найденных отсутствовали внутренние органы. У кого-то вырезали почки, у кого-то поджелудочную. Чаще всего недоставало почек. Отчего сектор и получил свое название.

Репортеры быстро разнюхали, в чем дело, и превратили новость о мертвых бездомных в сенсацию про маньяка. На деле все обстояло не так прозаично: те, кто задолжал местному Магистру, отправлялись на хирургический стол. А учитывая, как легко люди в Надпочечнике попадали в должники, подпольный хирургический кабинет превратился в настоящий конвейер, где бездомных разбирали на запчасти.

Через некоторое время хирургию прикрыли, кого-то посадили, кто-то погиб при задержании. Магистр вышел сухим из воды и стал вести свой бизнес с меньшим размахом. История напоминала сюжет дешевого хоррора, и потому о ней вскоре забыли даже репортеры, нарывшие ее. Не забыли только те, кто жил на улицах сектора. Бездомных в Надпочечнике стало меньше – остались лишь те, кто был уверен в своих способностях приспосабливаться. И наркоманы.

Наркотиков в Надпочечнике хватало. Не самого высокого качества, но достаточно, чтобы заткнуть ноющую боль. Именно те, кто употреблял, в конечном счете и становились расходным материалом в хирургии Магистра. Мне всегда казалось, что ценны органы только здоровых людей. Как выяснилось, и самый пропащий из нас чего-то да стоил.

Местные власти не раз пытались вычистить район, но раз за разом терпели неудачу. У чиновников вечно не хватало денег, зато их всегда хватало у Магистра, с чьей легкой руки кормились местные главы социальных служб, депутаты, их любовницы, жены и дети от первых браков.

– А есть еще Ватикан, – встрял в разговор третий обитатель нашей камеры. До того он молча слушал мои рассказы.

– Ватикан? – переспросил прилично одетый сокамерник.

– Не обращай внимания. Ватикан – байки.

– Не байки. Говорю тебе, я там был.

– Конечно. Ты был в свободном городке из палаток и шалашей, где все живут в мире и согласии, поют песни и на обед всегда получают горячий суп?

– Ты сейчас хиппи описал, – он прокашлялся, а после наклонился к нам и прошептал, – я же был в Ватикане. Он находится далеко за Черташинским сектором, почти на отшибе города. Там немного палаток, всего одна, но большая, на сотню человек. Туда часто приезжают врачи и социальные службы. К попавшим туда относятся по-человечески, помогают с документами и медицинскими осмотрами и даже находят родственников.

Я поднялся. Было тошно слушать про вымышленный лагерь, который, даже не будь вымыслом, несомненно, был бы спален дотла людьми вроде Магистра из Надпочечника. Никому такая инициатива не была нужна: ни мученикам, ни главам других секторов.

– Уважаемый, если выберешься раньше меня, загляни на Черташинский рынок, спроси Слесаря и передай ему следующее: Моне сожалеет и хочет вернуться, сейчас он в аквариуме, – я обратился к опрятно одетому господину.

К вечеру его выпустили, оставив меня в камере наедине с наркоманом. Разговор у нас не клеился, мой сосед почти все время спал, изредка издавая протяжные стоны, сигнализирующие об охватившей его дурноте.

На следующее утро меня отвели в кабинет, где я был днем ранее. Там меня ждали старлей и пара молодых человек. Девушка морщилась, всем своим видом демонстрируя отвращение к этому месту. Казалось, что ее роскошные белоснежные волосы теряли свой блеск с каждой проведенной в помещении минутой. Рядом с ней стоял рослый мужчина, ее хахаль, усердно печатавший что-то в телефоне. Когда я зашел, он подскочил и махнул в мою сторону рукой.

– Этот?

Блондинка внимательно всмотрелась мне в лицо, а после закачала головой. Старлей приблизился и протянул лист бумаги, вверху которого было написано «Заявление».

– Узнаешь эту девушку?

Я закачал головой.

– Точно? В том же месте и в то же время, когда ты находился под мостом, у Игнатовской Елены был украден телефон марки «Эйпл». В золотом чехле. На сто двадцать восемь гигабайт.

– На двести пятьдесят шесть, – поправил мужчина, – четырнадцатая модель.

Я молча их слушал, не понимая и половины сказанного. У меня-то и телефона не было, так что их разговор казался мне чем-то заумным. Зато чувство, что мне шьют дело, было до боли знакомым.

– Посмотри на него. Присмотрись хорошо. Он это? – парень не унимался. Видимо, он хотел поскорее найти виновного и вернуться к своим важным делам.

– Говорю же, что нет. Тот был рыжим.

– Но, может, ты обозналась? Там ведь было темно!

– Нет, милый, на него падал свет от фонаря, и я видела его ухо. Оно было как бы… ну такое…