– Это очень важно, то, что ты сейчас сказал, – почему-то веско произнес Окулист. – Знаешь, Генка, у меня есть неожиданное предложение. Понимаешь, есть опасность того, что из фирмы происходит утечка информации. Возможно, это совершенно напрасные подозрения, но не хочется зря рисковать. Нам нужны надежные помощники. Те, за кого можно поручиться, как за себя.

– Ты имеешь в виду Майонеза и Лося, – догадался Цубер.

– Да, именно их я и имею ввиду. У тебя в кейсе были пакеты документов по четырем направлениям, каждое из которых тянет на правду. Проверить каждое из них по отдельности – долгая история. Дадим каждому из нас по направлению работы – и вперед, на мины, как говориться. А где надо, там и сообща подключимся.

– Ничего не имею против такого подхода. Да и пообщаться с друзьями – святое дело! – радостно согласился Смирнов.

– Тогда надо их высвистывать из их палестин, – деловито сообщил Окулист.

– Естественно, – пожал плечами Цубербиллер и начал копошиться в баре в поисках самого приличного коньяка.

Если вы мужчина – шерше ля фам.

Если нет – не шерше!

Борис Замятин

Вторые сутки после происшествия на теплоходе глава фирмы по производству новых технологий «Биоллюстрейд» Геннадий Николаевич Смирнов и начальник охраны его персоны и всей фирмы Евгений Александрович Фролов не выходили из кабинета руководителя предприятия. Нет, они не решали деловые вопросы. Они пили водку. Почему пили водку? Потому что коньяк закончился часов десять назад.

Два старых друга, два бывших курсанта спортроты военного училища спротсмен-универсал Женька Фролов, больше уже известный как Окулист, и мастер спорта по шахматам Генка Смирнов, ученый и бизнесмен с мировым именем, на автопилоте выруливали на финишную прямую промежуточного служебного запоя.

– По долинам и по взгорьям

Шла дивизия впе-е-ред, – скверным фальцетом выводил Цубербиллер.

– Не-а! – противился Окулист. – Эту песню мы уже пили, тьфу ты, пели четыре стакана назад! Давай лучше эту, душевную, попсовенькую… Ну, которые девчонки когда-то пели… как их… «Тату»:

– Я совершаю простые движенья,

Ты продолжаешь мои продолженья.

– Здорово! Это из раздела общей физики – механика, – догадался образованный Цубер.

– Не механика, а эротика! – вступил в научную дискуссию Окулист.

– Такого раздела в механике нет, я точно знаю!

– А в сексе – есть. Там без нее никуда.

–Секс, секс, поморщился Смирнов, – кому нужны эти бессмысленные движения?!

– Как кому? – изумленно посмотрел на друга Окулист, – нам, молодежи!

– Это ты-то молодежь? Ты уже лет двадцать как стародежь! Хотя… – Цубер с отеческой заботой посмотрел на друга, – знаешь, Фрол, вот что я тебе скажу: жениться тебе надо!

– Мне?! Жениться?! Нет, я не создан для блаженства… А тебе, похоже, плохо, когда другим хорошо, да? Ты посмотри кругом: где ты видел нормальных женщин?! Повывелись как вид! Красная книга по ним изрыдалась! Мало того, что все с разросшимся мозжечком вместо мозгов, так еще и сплошные крокодильчики. На них без слез глядеть-то нельзя!

– Как учил Марсель Пруст, – веско поднял указательный палец вверх профессор, – оставим красивых женщин людям без воображения.

– Вот ты и оставлял бы! А то женился на Людмиле, по сравнению с которой мисс Вселенная – калика перехожая.

– Да, с Людмилой мне повезло, – просиял Смирнов. – Только, знаешь, что самое страшное? – С этой наукой и этим бизнесом нет у меня времени на работу души… А без души все остальное глуповато как-то…

– А ты брось науку и бизнес и, как сказал бы наш боевой товарищ отец Олег, да возрадуется душа твоя!

– Очень горячатся те, которые горячатся! – со значением произнес Цубер.– Бизнес и биология – это мои интеллектуальные и не только интеллектуальные владения. А зоопсихологи утверждают, между прочим, что самец, если его лишить владений, сходит с ума. А я самец, Фрол! Хреновый, но самец!

– Генка! – Окулист посмотрел на друга с пьяным обожанием. – Ты непревзойденный мастер формулировки! Формулировки по-военному четкой, но совершено бессмысленной. У-ва-жа-ю!

– Не надо оваций и поздних признаний, – решительно запротестовал Смирнов. – Хотя, по сути, ты, конечно, прав. Вот меня, Окулист, часто спрашивают: «Профессор, как вы достигли такого успеха?!» «Скромность, скромность и еще раз скромность», – отвечаю я.

– Похвально, – одобрил Окулист.

– Но я тебе, Фролушка, больше скажу. Был в природе еще один уникум. Ты вспомни нашего старшину Федю Безобразова. Бывало, как выйдет перед строем, оглядится поверх себя, задумается решительно и как гаркнет на всю казарму: «Проверить готовность к обеду на предмет чистки сапог!..» Поэзия! Какой там, на хрен, Маяковский? И рядом не стоял!

– А я, – поддержал устную мемуаристику Окулист, – больше его философские команды любил. Особенно когда он всех нас после увольнения строил и орал: «Командирам отделений проверить наличие отсутствия!»

– Ага, – возрадовался Смирнов. – А сержант Пастушенко в ответ подобострастно докладывал: «Среди присутствия нет ни одного отсутствия!»

– Да, высокий слог… Сейчас так не говорят…

– Не та военная порода, с болью сделал глоток из стакана Окулист.

– Дык, и армии в России больше нет. Стыдно сказать, единственное боеготовное подразделение на все Вооруженные силы – ансамбль песни и пляски имени Александрова!

– Ага, поразвалили все на свете, да еще и поем! Кстати, давай споем.

– А мы-то с тобой что развалили?

– Мы – ничего. Мы просто так споем, для души.

Друзья обнялись и затянули старинную солдатскую песню «Взвейтесь, соколы, орлами».

По щеке Геннадия Николаевича скатилась слеза размером с кабачковую семечку.

– Ты чего это, Генка? – забеспокоился Окулист.

– Все хорошо, Окулистик, – успокоил друга Смирнов. – Просто я осентименталел.

– Чего ты?! – выдохнул Евгений.

– Ну, в смысле, охренел от воспоминаний, – пояснил профессор.

– Есть от чего, – согласился начальник охраны. – Талантливые люди нас окружали. Помнишь, был подполковник топограф – мы его еще звали Миша Фвойные Леса? Он почему—то вместо «х» букву «ф» говорил.

– Фуевенько, но припоминаю, – сквозь слезы умиления по-военному пошутил Геннадий. – Он у нас два семестра читал курс «Устройство саперной лопатки». Но так и не открыл военную тайну: где хранился прилагавшийся к ней запасной шуруп.

– Слушай, – запоздало спохватился Окулист, – а который теперь час?

– До дури! – отмахнулся Цубер.

– Утра или вечера? – на всякий случай уточнил собутыльник.

– Дня, – избрал компромиссное решение мудрый Цубербиллер.

– Ты не знаешь в таком случае, почему мы сегодня столько пьем?

– Потому что йул йук, – веско заметил Смирнов.

– А-а, – с пониманием закивал Окулист. – Тогда, конечно, это целесообразно. Это объясняет абсолютно все. Тогда давай еще по одной.

– Нет, – запротестовал вдруг Геннадий. – Нам нужна ясная голова. Хоть одна на двоих, но яс-на-я.

Неожиданно дверь смирновского кабинета открылась и на пороге появилась его жена Людмила. Она была действительно ослепительно хороша: непривычное единство внешней красоты и очевидного ума подтверждало знаменитое петровское «небываемое бывает». Она внимательно посмотрела на друзей, перевела взгляд на заставленный пустыми бутылками стол и горько по-женски вздохнула:

– Привет инвалидам интеллектуального труда. Стало быть, началось в деревне утро!

– Уже утро? – хором поинтересовались собутыльники.

– Уже вечер следующего дня, – уточнила Генкина жена. – Вы бы хоть закусывали, что ли.

– Еду в пищу не употребляем! – тоном хроника заявил Цубербиллер.

– Да уж вижу – экономите на мурцовке.

– На чем, на чем? – засомневался Окулист.

– На хавчике, – перевела со старинного на современный Людмила.