От услышанного леди Каролина прижала ладонь ко рту и даже задрожала всем телом. Она была бледна, как смерть, когда произносила:

- Но ведь это конец… конец нашему союзу с короной.

- К сожалению, да, - угрюмо подтвердил Герман Грумберг. – Нам придётся подыскивать для сына новую пассию, и в преддверии войны это будет очень проблематично. Если в Их величествах я был уверен, то предусмотреть какой верлонский род сохранит своё положение, пока невозможно.

- И что нам делать? Быть может, не торопиться и подождать, во что выльется война по итогу?

- Каролина, да в своём ли вы уме? – с возмущением посмотрел на неё муж. – Я рассчитывал, что Антуана его помолвка не столько возвысит, сколько убережёт. Миледи Элеонору обязательно бы увезли как можно дальше от военных действий и кому, как не её жениху, быть для неё сопровождающим? Но теперь об этом можно забыть. Оба (и он, и я) должны будем играть в солдатиков, и далеко не факт, что из-за вашего нежелания рожать детей, на этом моменте род Грумбергов не прервётся.

- Вы рассуждаете о вашем собственном сыне, как о племенной скотине. Все мои подозрения были небеспочвенны. Вы нисколько не любите Антуана, раз думаете не об его безопасности, а о том, как бы он дал вам потомство. Какого-либо малыша, которого вы в силу его малого возраста, сможете спрятать для того, чтобы он плодился и плодился.

- Каролина, да замолчите вы! – гневно прикрикнул на жену Герман Грумберг. – От вашей непроходимой глупости и острого языка я за тридцать лет брака более чем устал.

- О, так вы помните сколько мы уже вместе? Что же я не дождалась никакого подарка на годовщину?

- Ваш подарок то, что я ещё не придушил вас вот этими руками, – потряс перед её лицом руками Герман Грумберг. И, так как несмотря на его возраст, мужчиной он был по прежнему крепким, леди Каролина высокомерно задрала нос, но благоразумно промолчала. - Я не в восторге от изменения в наших планах, и всё же подобная предусмотрительность необходима. Антуана нужно женить.

- Только не в ближайший год, это оскорбит Их величеств.

- Разумеется, - не задумываясь, подтвердил Герман Грумберг. – В любом случае нам нужно время, чтобы присмотреться к возможным пассиям.

- И исходя из чего к ним присматриваться, раз уж война может разрушить положение любого древнего рода?

Вопрос был сложным, но ответ на него граф знал. Некогда его предки уже принимали аналогичное решение. Он не был бы первым Грумбергом, кто богатству или же значимому происхождению невесты предпочёл бы для сына другое.

- Личные качества, - твёрдо сказал он. – Супруга Антуана должна внести в наш род то, что никакая война отнять не сможет. В ней должна течь сильная кровь.

***

Мила могла бы посмеяться над стараниями командора довести её до отчаяния. Всё же терпеть холод ей было привычно, да и, смех и грех, кормили на Стене Мрака в разы лучше нежели в академии. Тут вон, ни разу ещё не было такого, чтобы в похлёбке куска мяса не плавало.

Да, Мила бы посмеялась над командором, если бы эта образина не имела все шансы на успех. Увы, унижать женщин сея зверюга умела знатно, и большинству здешних мужчин это было по нраву.

Начать с того шока, что Мила испытала, когда увидела местный бордель. Им оказался длинный и плохо отапливаемый барак, треть которого была отведена под расположенные вдоль стен трёхъярусные нары. От спёртого воздуха там, казалось, было нечем дышать, женщины ютились в этом маленьком помещении, как муравьи в муравейнике. При этом выйти оттуда они имели право, только когда их поимённо вызывали одну за другой для понятно какого дела. Даже справлять нужду они были вынуждены в не так часто выносимые вёдра. Они томились взаперти сутками, лишь раз в неделю их закованной в наручники толпой выводили в баню для мытья и стирки. С ними обращались хуже, чем со скотиной. Насильно стерилизованные, им даже разговаривать, кроме как друг с другом, было строго-настрого запрещено. Наказания не заставляли себя ждать. Этих женщин нещадно секли, Мила своими глазами видела это. Она тогда, глядя на исполосованную спину, вмиг подумала, что уж лучше закончить жизнь самоубийством. Увы, вскоре ей поведали, что за подобное наказали бы весь барак, а потому женщины сами пристально следили, чтобы такого не произошло. Это была страшная круговая порука, которой никто не возмущался. Женщины права голоса не имели. Рядовых мужчин (а отправляли насильно служить на Стену Мрака только отпетых негодяев) всё устраивало. Вместо положенного четвертования их добротно кормили, да ещё за свой труд они получали право занимать время от времени одну из каморок борделя. Отказывался от заслуженной привилегии редко кто. А офицеров и магов, вроде совестливых или же брезгающих «скотиной», давно уже крепко сдавила рука командора. Да и не могли они не признать, что благодаря такому вот изуверству отребье в узде держать получается. И стараться в работе им стимул есть, и ссориться не из-за чего – тут чьей очередь женщины подошла, та тебе и достанется…

Собственно, из-за написанного уже понятно, что едва ли не мгновенно пожалела Мила о своём неумении язык за зубами держать. В академии как-то никто не заставлял её с утра до вечера стоять на подъёмной платформе (пронизываемой ветром и опасно кренящейся то ниже, то выше) ради того, чтобы муторно ледяную кладку магией укреплять. И никто там не отпускал столь откровенные сальные шуточки, стоило ей пройти мимо. Ведь слух, что она женщина, быстро разлетелся, и солдатне захотелось всласть погоготать над практиканткой. Какое никакое, а это было для них развлечение. И ещё веселее им стало, когда после пятого утреннего построения в её жизни несчастную Милу отрядили тренировками заниматься. Именно так началась для молодой женщины и окружающих её негодяев неделя традиционных карнавальных празднеств.

При этом стоит сказать, участи быть привлечённым к физическим тренировкам никто на Стене Мрака не мог избежать, будь ты хоть маг, хоть офицер. Минимум дважды в неделю (а то и больше в качестве наказания) приходилось раздеваться до кальсон и рубах и, для начала, бегать под надрывный ор одного из четырёх помощников командора. Скудность одежды обеспечивала старания, потому что сбившимся с шага никто одеваться не разрешал. Они должны были валяться на снегу, пока не смогут продолжить тренировку.

- Не вздумай упасть, - шикнул на Милу бегущий подле неё Кириан, – иначе завтра опять на плацу окажешься.

Уняв желание матюгнуться, Мила крепко стиснула зубы и собралась. К счастью, второго дыхания ей хватило, чтобы закончить экзекуцию наравне со всеми. Помощник командора объявил десятиминутный перерыв, и все люди скопом ввалились в предназначенную для отдыха избу. Многие мужчины при этом, несмотря на усталость, откровенно пялились на Милу. Из-за того, как вспотело тело, рубаха плотно прилипла к её груди, а кальсоны и так более чем хорошо очерчивали зад и ноги.

- Хватит вам сюда пялиться! – отдышавшись, прикрикнул на солдатню Кириан, но, само собой, некий храбрец нашёлся:

- А не то что, целитель? Чего ты мне, сука, сделаешь?

- Да вот именно, что ничего тебе не сделаю. Как нежить тебя укусит и в лазарете окажешься, сам уж поймёшь отчего чернеешь и легче тебе не становится.

Злить целителя в таком месте, как Стена Мрака, действительно себе дороже было, а потому мужчины заворчали, но всё же больше старались не смотреть в тот угол, куда вжалась Мила. Кириан тем временем набрал в ковш воду и, поднеся его Миле, спросил:

- Всё хорошо?

- Нет, - кисло ответила она, прежде чем тихо зашептала со злостью. – Было бы хорошо, если бы ты подтвердил, что у меня дни женские и не могу я поэтому тренироваться вместе со всеми. Сложно было солгать, что ли?

- Во-первых, не та причина, чтобы командор к ней прислушался. А, во-вторых, с него сталось бы ради смеха штаны с тебя стянуть. Для личной проверки типа. И уж тогда, кабы не над чем смеяться было, он бы мне ещё пару нарядов вне очереди за Стену впаял. А я уже нет, я поумнел как-то.