- Что? Подобные поборы унизительны, - скривился Антуан, и, хотя его отец был с ним отчасти согласен, сказал он совсем другое.

- Смотря как это преподнести, сынок, а у нашего короля, уж поверь мне, мастера слова без дела не сидят. Кроме того, только дурачьё, - выразительно посмотрел он на сына, - не может понять - Верлония должна увидеть не то, как Его величество Ричард Пятый, трясясь от страха, забывает про радости жизни. Нет. Верлония, благодаря празднеству, узрит уверенность своего короля в победе. Или ты думаешь, отнюдь не показной хвальбой будет предстоящий военный парад?

Ему было приятно, что сын, хотя и поджал губы, всё же прекратил спорить. Это внушало надежду, что карнавальное время в столице семейство Грумбергов проведёт не так уж плохо.

- Как бы то ни было, я прошу разрешение в этот год дать мне покинуть ваше общество, - вдруг огорошило обоих родителей их любимое чадо. Желая доказать серьёзность своего намерения, Антуан даже закрыл альбом для рисования.

- Какая нелепость. Антуан, о чём ты говоришь? – не поверила своим ушам леди Каролина. – Все так ожидают твоего приезда. Её величество даже рассказала твоему отцу по секрету, что миледи Элеонора испытывает нетерпение от желания увидеть тебя вновь. Герман, подтверди.

Герман Грумберг едва глаза не закатил от глупости жены. Его взгляд на неё прямо‑таки кричал: «Дура!». Как можно было убеждать Антуана в глупости желания отдохнуть от светской жизни, если упоминать при нём миледи Элеонору?

- О, выходит я прекрасно научился нравиться восьмилетним девочкам. Но, думаю, миледи Элеонора утешится, когда вы вручите ей какой-нибудь подарок. Пусть это его она ломает, а не мою гордость.

«Великие Стихии, как же с ним сложно стало», - с грустью и раздражением подумал Герман Грумберг, но всё же мысленно одобрительно улыбнулся, когда услышал продолжение гневной речи.

- Среди моих одногруппников только я один занимаюсь такой глупостью, как завоевание расположения дурно воспитанного ребёнка, – горячо возмутился Антуан. – Пока вы предрекаете мне трясти погремушкой, Тварь, к примеру, несёт службу не где-либо, а на Стене Мрака. Даже эта никчёмная нищенка занята чем-то стоящим.

Увы, леди Каролина обратила внимание не на достойное содержание прозвучавших слов, а на уже сводящее её с ума имя. И в результате, пока Герман Грумберг открывал рот для похвалы, его жена, едва не визжа, прокричала:

- Да сколько можно упоминать эту несносную женщину! Со стороны можно подумать, что это она твоя невеста, так много я о ней слышу.

Антуан оторопел. Он, конечно, сам не замечал за собой привычки любую тему до обсуждения одногруппницы свести, но добрым отношением там даже не пахло.

- А разве похоже, что я лестно о ней отзываюсь? – скептически поднял он брови.

- Да ты и о своей настоящей невесте лестно не отзываешься! – прикрикнула леди Каролина, когда с гневом швырнула стоящую возле неё вазу на пол. Прекрасная фарфоровая древность (кажется, она была подарком на свадьбу прапрабабушки Германа Грумберга) разлетелась вдребезги.

Подобное экстравагантное поведение леди Каролина не позволяла себе с тех времён, когда ей раз эдак в четвёртый довелось узнать про супружескую измену. Именно тогда она окончательно охладела к мужу и смирилась с тем, что её брак никогда не будет таким, каким он ей виделся. Но это было много лет назад, и по этой причине Антуан нисколько не помнил, сколь горяча в гневе может быть его мать. Из-за этого он замер, недоверчиво на неё глядя. Но леди Каролину это нисколько не остудило. Она, дрожа от ярости, сказала:

- Я прекрасно понимаю, отчего ты так противишься обществу миледи Элеоноры, но, поверь, от этого понимания мне дурно! Дело не в её возрасте, а в том, что ты сам ещё не понял, как этой Милой Свон болен. Даже в родном доме тебе не забыть про её существование, а всё потому, что ты влюблён в эту хабалку.

- Какая чушь!

- Чушь? А как ещё тогда назвать подобное внимание с твоей стороны к этой, так сказать, неприятной для тебя особе? Мне, как женщине, видится, что тебя, сынок, ловко провели. Женский флирт ведь не всегда явен, зачастую это не томные взгляды и не стыдливо оброненный платок, а именно что доведение мужчины до лёгкой степени раздражения. Это твоя Мила Свон незаметно для тебя самого выбила у тебя землю из-под ног, не оставила в твоей голове места для кого-нибудь другого, и о, благодарение небесам, что ты у меня таким твердолобым вырос. Будь ты немного мягче, так уже бы стелился перед ней.

- Я? – горячо возмутился Антуан. – Мама, да вы совершенно не понимаете, о чём говорите. Между мной и Тварью в принципе быть ничего не может, мы едва терпим общество друг друга.

- Тогда прекращай уже разговаривать о ней! – строго приказала леди Каролина, прежде чем грозно топнула ногой. – И бросать меня на карнавальные празднества я тебе не позволю, даже не думай! Достаточно того, что, ссылаясь на свою службу, меня ради распутных девок бросит твой отец.

«Какая прекрасная неделя нашему семейству предстоит», - кисло подумал Герман Грумберг, но гораздо важнее была другая мысль в его голове. Услышав горячую речь жены, он подумал, что, в принципе, она может быть и права.

«А что, если Антуан действительно болен не ненавистью, а любовью? Недаром говорят, что от одного до второго всего один шаг», - принялся всерьёз рассуждать граф, когда остался один. При этом, подумав, он развернул вложенный в портсигар портрет, что летом его рукой был вытащен из камина. Лицо повторяло нынешний рисунок Антуана, но выглядело более примитивно. Всё же особого таланта к рисованию и музицированию младший из Грумбергов никогда не проявлял. Не иначе, он долгое время раз за разом рисовал одно и тоже, раз его сегодняшняя работа вышла так хороша.

Подумав, Герман Грумберг решил не вырывать из альбома сына новый рисунок. Он всмотрелся в тот, что уже держал в руках. Несмотря на горящие гневом глаза, лицо незнакомки выглядело миловидно, и, собственно, по этой причине граф некогда и сохранил рисунок. Ему тогда захотелось подумать, на кого из гостий пикника похож сей портрет, вот только заботы так захватили королевского советника, что портрет на долгое время остался лежать в портсигаре, и уже даже начал напоминать Герману Грумбергу некий талисман.

«Быть может, это Мила Свон? – впервые предположил он, и эта мысль заставила его начать думать в другом направлении. – Странно, что её отправили на Стену Мрака. Но, если она действительно там, то у меня есть возможность невзначай увидеть её. А что, как не личная встреча, лучший способ составить непредвзятое мнение? И что, как не выслушивание второй стороны, способно дать наилучшее представление о происходящем?».

Неожиданно в дверь постучали.

- Да?

- Мой лорд, вам срочное донесение, - сообщил слуга.

Вынужденно Герман Грумберг убрал портрет обратно в портсигар и поспешно спустился в холл. Ему было не в первой принимать гонцов в тёмное время суток, а потому он знал – по тривиальной причине за полночь его никто не побеспокоил бы.

«Неужели война началась?» - панически прозвучало в его голове.

- Послание от Её величества.

- От Её величества? – искренне удивился граф, а затем суетливо взял протянутое ему письмо и поспешно, даже без ножа, вскрыл конверт. Как назло, в этот самый момент в холл вошла леди Каролина. Не иначе кто-то сообщил ей о приезде гонца, и она поспешила узнать новости. Вдруг муж доверил бы узнать о чём-то.

- Что там? – побледневшими губами спросила она. – Война началась?

- Нет, хуже, - покачал головой граф и, отпустив гонца, взял супругу под руку. Он повёл её туда, где бы их никто из слуг не услышал.

- Хуже? – едва они остановились, прошептала леди Каролина. - Да что может быть хуже войны, Герман?

- Её величество сообщила, что торжества на карнавальной неделе будут сведены к минимуму, и причиной тому королевский траур. Миледи Элеонора скончалась.

- Как скончалась?

- Наледь на смотровой башне. Миледи поскользнулась и ударилась затылком. Мгновенная смерть.