– А мы с собой принесли! – хихикнули в ответ.

Рита с Инкой примостились на хлипкие фанерные ящики.

– Хорошо сидим!

– Мы, вообще-то, Наташку искали, – «главная жена» осторожно заерзала на шатком седалище. – А то пошла-а куда-то, одна, и вся такая подавленная…

– Как пюре, – натужно пошутила Талия.

– Это ты из-за этого… – вполголоса спросила Инна. – Из-за Дерагази?

– Да наверное… – промямлила Наташа, непроизвольно напрягаясь. – Представляете, я до сих пор «Лезвие бритвы» не читала! Так только, пролистала местами… Как попадется его паскудное имя, так у меня внутри всё прямо переворачивается!

Она смолкла, и в зыбкой тишине были слышны лишь смутные голоса за холмом, да потрескивание костра. Я крепко задумался, глядя на пламенеющие язычки, а Ивернева заговорила, глуховато и негромко:

– Мама рассказывала, как Ефремов приезжал к нам… Целый вечер просидел, всё выспрашивал – и записывал в тетрадь. Мамулька ничего не скрывала, просила только, чтобы Иван Антонович изменил в романе ее имя… Впрочем, вру – ни писателю, ни даже мне она так и не открыла, как Дерагази сумел завлечь ее в свои темные дела. Моя мама… Она сама родом из сибирских казаков с Алтая, из Шерегеша. И звали её вовсе не Наталья Черных, а Таисия Абрамова…

Наташа отстегнула подвеску, и протянула мне.

– Те самые серые камни… Князь Витгенштейн купил эту вещь у Денисова-Уральского… Только автор «Лезвия бритвы» немного напутал. Я читала пролог, там он пишет, что подвеску украшал ярко-желтый топаз, а это неверно… – Талия проговаривала слова замедленно, словно оттягивая неизбежное признание. – Тот ювелир… Он использовал только русские самоцветы, а желтые топазы добывают в Бразилии. Здесь вот – уральский гелиодор. Красивый, правда? Его еще «золотым бериллом» называют…

Я задумчиво держал украшение на ладони, покачивая так, чтобы слабый свет костра преломлялся в гранях – крупный гелиодор будто копил в себе чистое янтарное сияние, а льдистые серые кристаллы рассыпали неожиданно теплые выблески.

Давняя тайна Наташки, мучительная для нее, взволновала меня. Войти в соприкосновение с живыми героями любимой книги! Каково? Ты-то держал их за прекрасную выдумку, а они – живые, чувствующие радость и боль!

Сдерживая эмоции, я жадно внимал Наташе.

– Мама реально приехала в Ленинград… году так в пятьдесят пятом – поступать в ЛГПИ, где ей и промыл мозги «археолог» Вильфрид Дерагази, – проговаривала подруга голосом, немного отстраненным, словно вчуже. – Он тогда добыл для мамы липовый паспорт на имя Натальи Павловны Черных, и велел втереться в доверие к Мстиславу Иверневу… Проникнуть к нему на квартиру и похитить дневники его отца, умершего в блокадном сорок втором.

А дальше, как и в романе, что-то в сказочке пошло не так. Мстислав Максимилианович понятия не имел, что был паранормом, а «Тата Черных» тем более не знала про доставшуюся ей по наследству «закладку» в геноме. Факт в том, что, лишь встретившись взглядами, они оба испытали дофаминовый шок такой силы, что противостоять ему было невозможно…

Я молча кивнул, отлично помня ту нещадную тягу к Наташе, что мучала меня. Мои ноздри дрогнули, словно улавливая чудный аромат «кофе по-бедуински». Какое счастье, что Наташа переложила тогда запретные прянности! Или дело вовсе не в «эликсире любви»?..

Талия вытянула руки к костру, вяло пошевеливая пальцами – ветерок из Негева долетал зябкий.

– Дерагази, узнав, что «Тата» реально влюбилась в Ивернева и собралась замуж по липовому паспорту, пришел в бешеную ярость, стал маме угрожать, гад такой… Ясное дело, «Тата» вынуждена была бежать, перед этим рассказав всю правду Евгении Сергеевне, матери Мстислава…

Гибко изогнувшись, «златовласка» разворошила костерок гибкой веткой, затем и ее бросила на угли. Вспыхнули синие огонечки, глодающие лозу.

– Через пару недель, когда мама вернулась в родные пенаты, выяснилось, что её скоротечный роман с Иверневым без последствий не остался… – Ната слабо улыбнулась. – Родилась я. А дальше всё развивалось совсем по иному сценарию – никакой чёрной короны итальянцы не нашли, а Вильфрид Дерагази неожиданно исчез, вместе с украденными «серыми камнями»…

– А Мстислав? – выдохнула Инна, кругля глаза. – Он искал твою маму?

– В романе – искал, – с горчинкой улыбнулась Талия, и вздохнула. – Мамулька, убедившись, что «гипнотизёр» реально не вернётся, и ни мне, ни ей самой ничего не угрожает, написала Иверневу в Ленинград, но он так и не смог простить «Тате» её обман, хотя факт своего отцовства не отрицал. Только году в семьдесят пятом году я, послушав маму, взяла фамилию отца. Ему самому это уже было безразлично, он пятью годами ранее пропал без вести во время экспедиции… где-то в горах, на границе с Ираном и Афганистаном… Вот только похвалиться новым паспортом перед мамой я так и не успела…

– Она умерла? – тихонько спросила Рита.

– Мамулька – паранорм, – грустно улыбнулась Наталья Мстиславовна, – она и в сорок два выглядела, как студентка третьего курса. Мама погибла. В аварии…

Наташа замолчала, а Инна, погладив ее по рукаву куртки, прошептала жалостливо:

– Бедненькая…

Внимательно глянув на Дворскую, я подпустил к губам скупую улыбку.

– А ведь ты меня обхитрила, Наташка, когда уверяла, будто программа «АмРис» – творение целой группы из Новосибирска. Каюсь, поздно я исходники «АмРис» просмотрел, и не сразу понял, что писал один человек, а не несколько! У каждого разработчика свой стиль, своя манера написания программного кода, а уж со вставками на ассемблере… Там вообще всё индивидуально. А мне, видать, дофамин вконец синапсы залил! Вместо того, чтобы тащить гениальную блондинку в МГУ, на вычтех пристраивать, я ее в секретаршах мариновал, дурака кусок… Колись, давай! Ты ведь сама писала прогу? На коленке, в перерывах между вызовами «скорой»?

Я нарочно взял путанный, прокурорско-адвокатский тон, чтобы смягчить скорбь и тщету воспоминаний.

– Ну… да, – созналась Талия. – Мне было очень стыдно, только… А как еще? Хвастаться, что ли?

– Не хвастаться, а гордиться! – с чувством парировала Рита.

Вместе с Инной они подсели поближе, обнимая Наташу.

А я, как человек черствый и лишенный «романтизьму», решил, что к этой «сцене из семейной жизни» очень подошел бы сентиментальный, умилительный смайлик…

* * *

Легли мы поздно, и угомонились не сразу. Последний костер полуночников догорал, засвечивая полог палатки.

– Хорошо, хоть не шумят, – зашептала Рита, тискаясь.

– Не говори…

– А тут точно нет всяких… этих… букашек-таракашек?

– Да какие тут букашки… Так, скорпионы, разве…

– Ми-иша!

Тут за входом замаячили тени, «змейка» зашуршала вниз, и к нам забрались Наташа с Инной, держа в руках одеяла.

– Пусти-ите переночева-ать!

– Хотите, чтобы помощника режиссера обвинили в аморалке? – кротко вопросил я.

– Нам хо-олодно! – заныла Инна. – И Наташка с меня постоянно одеяло стаскивает!

– Вот на-аглая… Миш, ну пусти-и! Мы только на одну ночку, правда-правда!

– Да ложитесь уж, – проворчала Рита, улыбаясь.

Подруги захихикали, завозились… Наташа живо залезла ко мне под одеяло, крепко прижимаясь «нижними девяноста», и стихла.

Покой длился недолго.

– Ната-аш! – громким шепотом позвала Инна. – Спишь?

– Не-а… – глухо отозвалось у меня под боком.

– Получается, что история твоей мамы – главная в «Лезвии бритвы»?

– Ну-у… Я бы так не сказала. Там же еще, вроде, о том индийском скульпторе, о докторе Гирине… Хм… Только сейчас до меня дошло, что нашего моремана зовут точно так же – Иван Родионович Гирин!

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.