Беспомощная, я оглянулась на Страбомыслова.

— С Божьей помощью ты сумеешь, — проговорил тот. — Надо помочь избежать именно нечистоты. Сын вельможной дамы подался за границу и уж третий год от него ни слуху ни духу. Надо помочь. Передать денег. Может быть, что-нибудь ещё…

— Амаль Меретук всё сделает, — вздохнула я.

Страбомыслов направился было к выходу. Но какая-то мысль, какая-то надоба остановила его у самой двери, за которой уже бурлила обычная цирковая суета: слышались громкие возбуждённые голоса, тявкали собаки, репетировали оркестранты. Медвежий рёв диссонировал со звуками гобоя.

— Амаль?..

Сейчас он опять станет спрашивать об этом. Всегда выжидает подходящего момента, когда я слишком занята — как сейчас — или расстроена, или устала. В таком состоянии люди склонны к неуместной откровенности.

— Амаль Меретук торопится. Её номер первый в программе, — отозвалась я, делая вид, будто наношу на лицо грим.

— Люба Пичуга не могла обучить тебя такому. Люба просто гадала на картах, в то время как ты…

— Что я?

— Ты видишь…

Он смотрел на меня с тем умилительно алчным выражением, с каким смотрят дети на витрину кондитерской лавки.

— Я вижу. Да. Амаль Меретук видит. Маленькой девочкой она испугалась. Впервые это случилось от испуга как раз перед тем, как её спас русский солдат.

— Я так и думал… Я предполагал, что это у тебя врождённое!

От радости Страбомыслов принялся скакать на моей крошечной гримёрке. Флаконы на моём столике звенели, соударяясь друг с другом. Костюмы на вешале трепетали, как под порывами ветра.

— Я знал! Я чувствовал заранее!!! — громовым голосом пропел он, прежде чем я, вконец обозлившись, хлопнула ладонью по столу.

— Выход Амаль Меретук! Мой выход! — вскричала я.

Страбомыслов угомонился, но встречи с серпуховской предводительшей было не избежать.

Пожилая и по столичному элегантная дама явилась в мою скромную гримёрку после представления. И сразу же в руках Амаль Меретук оказалась пухлая пачка банкнот.

— Вы не подумайте, что С.-кий уезд — это какая-то провинция… иначе говоря, дыра… мы с мужем состоятельные люди… по-настоящему состоятельные. Понимаете?

Я кивала, ожидая продолжения. Как тут не понять? Дама между тем продолжала. Оказалось, что она осведомлена о планах цирка Страбомыслова, который направляется через Галицию в Европу, где ему предоставлен хороший ангажемент. Дама надеется, что Амаль Меретук разыщет в Европе её сына и убедит его принять деньги на содержание.

— По глупости, по молодости он связался с неправильными людьми, бежал и теперь объявлен в розыск. Но я надеюсь, что он в Европе. Все-все бунтовщики бегут в Европу…

Она выжидательно посмотрела на меня и добавила:

— Бежал, не простившись с матерью и отцом…

— Он в Лондоне, но цирк Страбомыслова окажется там не скоро, — проговорила я, предпринимая первую попытку вернуть ей пачку банкнот.

— Ах, оставьте себе! — она оттолкнула мою руку.

— Возможно, я смогу найти нарочного, который передаст деньги вашему сыну, когда мы будем уже за границей, в Австро-Венгрии.

— Отчего же вы уверенны, что он именно в Лондоне?.. Откуда вам знать?.. Впрочем… Умоляю найти его и передать, но тайно! Мой управляющий доставит вам деньги… Мы хотели перевести деньги через банк, но мой управляющий против. Он толкует об конфиденциальности. Да мы и не знаем куда переводить. И как сообщить ему о переводе. Уже второй год ни одного письма!

— Но эти деньги?..

— Ах, эти лично вам! За беспокойство…

Я провела пальцем по обрезу банкнот.

— Но тут… Это слишком много! Слишком щедрая плата за такую услугу.

Ничего не ответив на моё возражение, дама снова спросила:

— Так вы сказали, что он в Лондоне?

— Именно Лондон.

— С ним всё хорошо?

Как ответить на столь прямой вопрос, если он задан страдающей матерью?

— Он здоров, — ответила я и от всей души взмолилась Господу о скорейшем окончании разговора, но моя собеседница желала обрести полную уверенность.

— Прошу вас. При помощи денег жизнь его совершенно наладится.

Её глаза заискрились слезами. Сердце Амаль Меретук сжалось от жалости.

— В Лондоне тоже можно жить. Город как город. Кого там только нет! И русских бунтовщиков немало. Ручаюсь, не пройдёт и полугода, как сын напишет вам.

— Вы говорите так уверенно… Вы вселяете в меня надежду… Может быть, что-то нужно ещё?

— Вот это, — Амаль Меретук указала пальцем на кулон, блиставший бриллиантами меж тонких ключиц госпожи предводительши.

— Это подарок мужа. Но если угодно, я могу заказать точно такой же и пошлю его вам… или лично?

— Подарок мужа — это очень хорошо. Я должна отдать его вашему сыну.

— Но зачем? Зачем ему женский медальон?

— Это связь, якорь, который привяжет вашего сына к вам. Амаль Меретук знает, как это сделать.

Вот вкратце и весь разговор. Жена уездного предводителя отправилась в Серпухов, а я осталась под цирковым шатром с бриллиантовой подвеской и пачкой денег. Действительно, в последнее время дела цирка шли не так, чтобы очень уж хорошо, а скорее вовсе плохо. Публике приелись акробаты и дрессированный медведь на велосипеде. За год ресурсы хлебной Московской губернии исчерпались. Кассовые сборы начали падать. Выходя на арену, я всё чаще видела в зрительном зале пустующие места, и их с каждой неделей всё прибавлялось. Переезд в Галицию требовал неимоверных затрат. А потом нас ждали Трансильвания и Вена. В Австро-Венгрии у Страбомыслова был хороший антрепренёр, письмо Страбомыслову прислал, дескать, в Трансильвании своих цыган мало — подавай ему наших. Страбомыслов собирался не долго. Так мы покинули Московскую губернию навсегда.

А сына предводительницы Амаль Меретук разыскала в Лондоне без труда. Он поразился, получив письмо от циркачки, и сразу же мне ответил. Стоит ли упоминать о том, что к письму прилагалась бархатная коробочка с медальоном? Вскоре между матерью и её потерянным сыном завязалась переписка. Гастролируя с цирком Страбомыслова по Австро-Венгрии, я окольными путями узнала о счастливо окончившемся визите С.-ской предводительши в Лондон.

Добрые дела заслуживают награды, не так ли? Вот и Амаль Меретук получила своё. Но об этом я расскажу чуть позже.

Мне едва минуло 30 лет, а уже перевидала многие страны и тысячи людей. Казалось, Амаль Меретук знает о жизни всё. Я сопоставляла, сравнивала, но в сердце жили первые детские впечатления: старый солдат, спасший меня от одинокой смерти, его товарищи и их тяжелая служба неласковому Отечеству. Само это Отечество, наш дом, наш мир, его бескрайность, чистосердечие и отвага. Его лень, босячество, безалаберность, вороватость. И это странное смирение перед несправедливостью и в то же время осознание собственной исключительной правоты, и упорство, и мужество в отстаивании её. Амаль Меретук всё время думала о России и всегда мечтала туда вернуться. Тем не менее наше европейское турне длилось нескончаемо долго. Артисты цирка Страбомыслова стремились вернуться в Россию, но Великий Клоун на европейских гонорарах богател. Испытывал ли он тоску по плакучим берёзкам и раскисающему по осени чернозёму, кто знает? Чёрно-белая маска клоуна, цветной колпак, полосатый балахон и огромные, с загнутыми носами ботинки обеспечивают приватность чувств лучше самых толстых монастырских стен.

Для мадьяр, чехов, словаков, словенцев, хорватов и сербов, а впоследствии и поляков, наши выступления являлись чем-то exotic. Это обстоятельство и обеспечивало нам головокружительный успех, значительная часть которого неизменно выпадала на мою долю.

Делая annonce перед каждым моим выступлением, Страбомыслов без преувеличения именовал меня черкесской княжной. Высокопарные объявления эти он делал на всевозможных языках. Да-да, мой Страбомыслов являлся настоящим полиглотом, и в каком бы краю мы ни оказывались, в любом городе от губернской Варшавы до обильно воспетой Вены, всюду великий клоун Страбомыслов общался с публикой на понятном ей языке. Казалось, всему миру смешны его шутки.