***

В университете попытался нарисовать схему регулируемой по высоте трости, чтобы заказать образец Карнабеде с Приборостроительного завода, но застрял на ручке. Она может быть пластиковой, а может быть деревянной. Надо где-то купить простых тростей и поснимать с них ручки. И наконечники резиновые, кстати. Иначе, из чего я соберу образцы? А прежде, чем рисовать схему для Карнабеды с размерами и диаметрами, надо иметь ручки и наконечники, чтобы под них образцы и заказывать. Придётся, сначала, побегать по аптекам.

***

Святославль. Горком КПСС.

– Палыч! У меня прокуратура из Брянска в управлении, – ворвался в кабинет к первому секретарю Филимонов.

– А я тут причём? Я тебя, что ли, с Шанцевым стравливал? Ты сам во всё это вписался.

– Вписался, не вписался! Это уже не важно! Что теперь делать?

– Ты эту кашу заварил, тебе и расхлёбывать. Я не знаю, что теперь делать… Просто отпустить и извиниться вряд ли получится?

– А если денег дать?

– Кому, Шанцеву? – с усмешкой спросил Ваганович. – Он мужик принципиальный…

– А что ты ухмыляешься? Если за меня возьмутся, то и твоего зятя несостоявшегося выпустят.

– Да и чёрт с ним. Дочь уже замужем давно. В Москве живёт и не вспоминает об этом уркагане.

– А ты не боишься, что он расскажет кому-нибудь, как свои сроки получил?

– Пусть рассказывает. Кто ему поверит?

– А если я расскажу?

– Что расскажешь? Как сфабриковал дело против невиновного? А потом ещё в колонии ему срок добавил? Рассказывай. Прокуратура очень обрадуется, когда пошлет твоих же подчиненных тебе наручники надевать. Но я тут причём?

– Ну, ты и сволочь!

– А вот это ты сейчас зря, – изменился в лице Ваганович.

– Да пошёл ты! – прошипел Филимонов и выскочил из кабинета первого секретаря.

***

Святославль. Городское управление милиции.

Измученного изнурительными допросами Ахмада опять привели в допросную и оставили одного за столом. Но в этот раз следователь почему-то пока что не появлялся. Опять что-то придумали, гады, чтоб заставить меня признаться в том, чего не было, – с опаской подумал Ахмад и покосился на милиционера, стоявшего у входа в допросную, и с беспокойством поглядывающего куда-то в конец коридора. – Что же делать? Что же делать?.. – в отчаянии думал Ахмад. – Посадят же… Как пить дать, посадят! Как Поля это переживёт? Как она одна будет?

Вдруг где-то в коридоре послышались шаги и голоса. Милиционер у двери вытянулся и в допросную вошёл плотный седой мужчина в синей форме. Прокурорское начальство, – догадался Ахмад, – небось, решили показательный процесс устроить…

– Здравствуйте, Ахмад Нурланович, – сел прокурор за стол напротив Ахмада, внимательно присматриваясь к нему. – Первый заместитель прокурора Брянской области Красин. Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – настороженно глядя на него, ответил Ахмад.

– Работники милиции не допускали по отношению к вам незаконных действий?

Взгляд Красина был внимательным и озабоченным. Ахмаду показалось, что все эти вопросы задаются прокурором не для проформы и у него в душе затеплилась надежда.

– Не предпринимали, если не считать того, что арестовали ни за что. Не виновен я в том, в чем пытаются меня обвинить.

– Мы во всём разберемся, – уверенно пообещал Красин и поднялся, – потерпите совсем немного, и скоро уже будете дома.

В коридоре собралась уже целая толпа из работников местной милиции. Когда Красин вышел из допросной и направился куда-то по коридору, они все послушно последовали за ним, испуганно переглядываясь между собой. Все это настолько не походило на предыдущее дни, когда милиционеры ходили по коридорам вальяжно и неспешно, с ощущением собственной значимости…

Ахмада вернули в камеру и больше не трогали, что само по себе уже было необычно, потому что все предыдущие дни его допрашивали по шестнадцать часов в сутки, специально выматывая. Надежда разгорелась в душе Ахмада ещё сильнее. Неужто прокурор не соврал? Не может же все это быть инсценировкой, устроенной для того, чтобы вначале его обнадежить, а потом сломать, сказав, что на самом деле надежды нет никакой? Он слышал, что и такие представления иногда в милиции устраивают…

***

Москва. Министерство автодорог РСФСР. Управление мостов и искусственных сооружений.

– Степан Михайлович, – подошла к Быстрову секретарь начальника управления Зоя Михайловна, – вас Варнава к себе вызывает. Я звонила, но вы куда-то выходили, наверное?

– Вызывает? Зачем? – удивился Быстров.

– Не знаю.

– Спасибо, иду! – поднялся он и направился к начальнику управления. Секретарь шла рядом.

Дела по отделу, вроде бы, в порядке, все по графику идет. Неужто кого-то из сотрудников поймали с перегаром?

– Разрешите? – заглянул Быстров в кабинет.

– Проходите, Степан Михайлович, – показал ему на стул начальник управления. – Вопрос у меня к вам будет личного характера. Поверьте, мне очень неловко вам об этом говорить… Но ваша дочь, пользуясь своей связью с секретарём ВЛКСМ МГУ, третирует дочь начальника управления капитального строительства Костенко Николая Ивановича… Которая учится курсом старше.

– Не понял, вы про кого сейчас говорите?

– Про вашу дочь.

– А причём здесь секретарь ВЛКСМ?

– Она же его любовница. Вы не знали? – поспешил уточнить Варнава видя, как Быстров начал стремительно бледнеть. – Мне, правда, очень неловко, Степан Михайлович, – проговорил он и поднялся, чтобы налить несчастному отцу воды из графина. – Но не могли бы вы поговорить с дочерью, чтобы она оставила дочь Костенко в покое? Поверьте, мне нет дела до ее личных отношений с секретарем, но ссориться с Костенко нашему управлению не с руки. Между нами говоря, его прочат в замминистры, когда вакансия появится…

– Да-да, конечно, – прошептал чуть живой от стыда Быстров и поднялся. – Извините… Я поговорю с дочкой…

***

Москва. МГУ.

– Мартин, можно тебя на минутку? – подошёл к земляку Хуберт во время большого перерыва и отвёл его немного в сторону от Аиши и Илмы, с которыми Мартин шёл в столовую. Встав перед ним, потупился и сказал, глядя на свои ботинки:

– Прости меня, я был не прав. Меня выгоняют из МГУ. Я не хочу уезжать из Москвы. Помоги мне остаться… Пожалуйста.

– Но я не могу ничего сделать, – растерялся Мартин. – Тебе не ко мне надо.

– Я везде уже был, – умоляюще посмотрел на него Хуберт. – Попроси за меня.

– Кого? – удивлённо уставился на него Мартин.

– А кого ты сам просил, чтобы остаться?

– Мне надо подумать, – ответил Мартин и вернулся к девушкам.

***

Брянск. Кабинет первого секретаря обкома КПСС

Дождавшись от Соловьёва звонка, что его заместитель Красин уже в Святославле и держит ситуацию под контролем, Лютов позвонил в горком.

– Ваганович, твою мать! Ты что творишь, сволочь! Ты там совсем мух не ловишь? Мне из Москвы уже звонили! Про зелёнку рассказали! Обещали проверку из ЦК по всей области! Ты что там, совсем рехнулся?! Так подставил нас всех! Кто тебе этот начальник милиции? Кум? Брат? Почему ты ему такое позволяешь?

– Валерий Владимирович! Да у меня и в мыслях не было! – начал оправдываться Ваганович. – Он пришёл за разрешением… Кто ж мог подумать, что это из-за такой ерунды? У него же показания на Шанцева были…

– Прокуратура разберётся с вами со всеми! Заигрались вы, товарищи! – зло ответил Лютов и положил трубку.

***

МГУ

В перерыве между парами ко мне подошёл Мартин.

– Паш. Ко мне Хуберт подходил, его выгоняют из МГУ. Он просит простить его и помочь остаться в МГУ. Может, пожалеть его и попросить дядю, чтобы Хуберта не высылали из Советского Союза?

– Ты что? Зачем? – воскликнул я. – Это же твой враг. Причем гнилой совсем человек – вспомни, ты же его не трогал, это он вдруг захотел тебя унизить и растоптать, чтобы получить удовольствие! Такие уже не меняются, это ядовитая змея, которая всегда будет жалить, не разбирая, и уважает только силу. Ты чуть домой не уехал его стараниями, хотя вообще ничего плохого не сделал, ему просто захотелось свою власть другим показать, унизив и растоптав тебя, испортив тебе карьеру. Таких добивать надо, а не сопли им вытирать и сочувствовать! Долг каждого порядочного человека, наткнувшись на такую гниду, притормозить ее карьеру. Потому что если он наверх выберется, страдать будут люди уже сотнями!