Глава I

С самого утра, опохмелившись пивом, бухал валенками Захар, высматривал в окно соседей, готовых высыпаться на Старую улицу, чтобы обсудить случившееся.

Не спалось ему всю ночь. То тут, то там на ум приходили разные сорные мысли, и вместо того, чтобы отогнать их, лысеющий пятидесятилетний мужик раскрывал глаза и угрюмо пялился в потолок. За стенкой громко сопела жена. Захар грустно вздыхал, подсчитывал, сколько они не спят вместе. Наверное, с тех самых пор, как подросла Оленька и стала забираться в кровать к матери. Пряталась под крылышко – там и засыпала.

Захар вставал, гладил ноющие после долгого лежания бока и продолжал пить. Неоконченные «Пять озер» вперили свои бездонные очи в мужчину. Стоило ему вытянуть волосатую руку со смугловатой кожей и пигментным пятном в форме сердца, как по всему телу разливалась боль. Кажется, он пил больше недели, и вот теперь совсем не мог взять в рот. Водка показалась вязкой, как жижа, даже скисшей какой-то. Не спирт, а уксус самый настоящий. И от него начало мутить.

Ходил с тошнотой по избе Захар больше часа. Катерина спала непробудным сном, прижавшись к стене. Тяжелая смена в «Пятерочке» сказывалась: сегодня они с Ленкой, лучшей подругой, принимали товар. И разгружали, и вносили в компьютеры, и готовили новые ценники. Все за раз не сделаешь, особенно не напечатаешь и не расклеишь ценники. Однако за несколько часов после смены успели управить полдела, а потому спалось хорошо, легко и приятно. Младше Захара почти на десять лет, Катерина радовалась, что ее не одолевали те болезни, которые медленно подкрадывались к мужу. Но он пил как не в себя, словно конь на водопое. Каждая следующая рюмка давалась лучше предыдущей, но после двенадцатой что-то просилось наружу, и оно порой прорывалось, но не в унитаз, а прямо на пол.

Ночью Катерина не вставала. Знала, что засохнет, что провоняет на всю избу, но после тяжелого рабочего дня спокойно спала. Ототрет, отмоет утром. Конечно, всплеснет руками, обматерит Захара, но все равно уберет, выкинет по дороге на работу бутылки и забудет об этом до конца дня. Ей еще ценники клеить и на кассе товары пробивать. Перед глазами женщины плыли мутные образы уродливых, невоспитанных обывателей, швыряющих на ленту колбасу по скидке, йогурт с кончающимися сроком годности и шоколадки с пальмовым маслом. Зато отечественные!

«Пакетик нужен? Нет? Хорошо. Карта магазина будет? Баллы копим, списываем? Триста тридцать рублей, пятьдесят копеек. Наличка или по карте?».

И так каждый день, по одному и тому же кругу. Во сне она невольно разжимала рот, и с губ слетали вызубренные до головной боли фразы. Вымученная улыбка появлялась на морщинистом лице, возникала из ниоткуда в ночной тишине, изредка прерываемой буханьем Захара. Мучимый видениями и воспоминаниями, не в силах осилить еще одну-две рюмки, он шатался из угла в угол, громыхал посудой на кухне, вливал в себя кипяченную воду стаканами.

А после просиживал по полчаса в туалете. Зайдя в него, вспоминал, что снова забыл поменять лампочку. Раньше то, когда еще держали электриком, он никогда бы не забыл про нее. Пандемия выкосила Русь. Те же, кто выжил, подобно Захару, стали пребывать в странном состоянии. Кому-то полставки убрали, кого-то, как Водкина, сократили. Он стоял в очереди первый. Подвела беленькая.

Размышлял в темном туалете о своем, о насущном. Чесал волосатый пивной живот, народившийся больше двадцати лет назад. Тогда он баловался русским, затем перешел на чешское, а теперь вот, нисколько не экономя, жадно наслаждается любимыми марками беленькой.

Поглядел на старые круглые часы, кажется, дореволюционные, перешедшие по наследству от деда: четыре часа наступило.

Спать никак не получалось. Только возвращался в постель, укрывался с головой одеялом, как тут же откидывал назад. Горячий пот струился по колючему лицу, испещренному родинками. Захар утирал большой грубой рукой испарины, дышал с одышкой и вновь возвращался к мокрому лбу. Шершавым языком водил по сухим губам, тихо скулил, изможденный бессонницей.

Единственным утешением и хорошим ночным компаньоном был телевизор. По кабельному крутили разные передачи. Захару с лихвой хватало тридцати каналов. Смотрел он больше всего новости, документально-историческое, изредка переключал на программу про дикую природу. Манили Захара темные леса, полные леших и старинных преданий. Непролазные, густые, где в годы войны укрывались партизаны, готовившие диверсии против немцев, они вставали в воображении мужчины и укрывали хвойными лапами. А он пригибался к мшистому настилу, вслушивался в дыхание земли, подбирал что-то с нее: шишки еловые, ягоду красную и черную, хрустящие под ногами веточки.

До леса от избы Водкиных далековато, но гораздо ближе, чем от городской площади. Через окно открывался изумительный вид на ночную Волгу. Вышедшая из-за облаков луна проливала ярко-желтый свет на надтреснутый лед. В последние недели февраля выдалась теплая погода, почти ноль градусов, и лед, прогретый солнцем, начал истончаться. Под воду ушло уже двое подростков. А после морозы ударили с новой силой.

«Зима не спешит уходить. Куда ей – еще март на носу!» – размышлял вслух Захар, высовывая лысую голову в окно.

Находил студеный ветер. Метельный вихрь промчался по Старой улице и припорошил оттаявшую несколько дней назад землю. На грязных лужах образовалась тонкая кромка льда. Птицы, нечаянно плюхнувшиеся на нее, провалились в лужи, и, всполошенные, взмыли в воздух. Захар, завидев в свете фонаря недовольных галок, посмеивался, а после возвращал голову обратно в дом.

Включил телевизор, чтобы не помереть от скуки. Спать он не мог, да и не хотел, пожалуй, а потому, укрывшись одеялом, согревался и потел одновременно, глядел «Россию 24». Там повторяли дневное политическое шоу, так любимое тещей Водкина, что у него оно, наоборот, вызывало отвращение. Но так как обсуждали Украину, тему насущную, актуальную и очень болезненную, особо важную для сердца простого русского мужика, Захар решил остановиться и не переключать. Слушал с замиранием, глотал воздух и чесал затылок, вспоминая, как на его глазах терзали Югославию, потом – Ирак, а затем и Ливию.

«Вот же ж американцы: не сидится им все. Давно бы поделили, как прежде, сферы. Че ж им сдалась Украина? Нашей всегда была и будет. Все равно ж под нас ляжет, а толку сопротивляться? Нравится, не нравится – терпи, моя красавица. Какие тут разговоры могут быть? Только если силой решать вопрос, но это ж возможно разве? Нет, не решатся. Силенок не хватит. Собаки лают – караван идет» – так рассуждал он, ставя в голове на паузу крикливых экспертов и велеречивых аналитиков.

В некоторых пунктах Захар поправлял их, вслух излагал собственное видение итогов развала Советского Союза. Припоминал и русско-японскую, и Николая Кровавого, при котором его прадед дом сложил. В нем теперь они с Катериной и живут. Смотрит на чету Водкиных Афанасий Петрович, наблюдает за бытом и днем и ночью, а правнуку постоянно мерещится дух предка, что ходит вместе с ним, бухает сапогами.

Неожиданно передача прервалась. Вмиг на экране возник он – Президент. Устало, пренебрежительно уставился в камеру и через голубой экран взглядом доставал каждого, кому довелось увидеть Его в прямом эфире. Захар от испуга привстал и вновь посмотрел на часы: перевалило за пять. Верховный главнокомандующий, прочитав длинную лекцию об истории, наконец перешел к главному. Захар схватился за бутылку, словно предчувствовал что-то важное.

«Мною принято решение о проведении специальной военной операции».

Машинально, не понимая, как так вышло, Захар избавился от водки в считанную минуту. Президент еще не кончил речь, а пустая бутылка оказалась на полу. Не разбилась – значит крепкая. Крепкая, как и воля главнокомандующего, но не такая мощная и непробиваемая, как череп Захара.

Остаток речи он слушал сидя. В голове крутились воспоминания о военной службе, о том, как его лучший друг погиб в Первой Чеченской, о том, как брали Грузию и горел Донбасс в четырнадцатом году. Внутри надрывно пела любимая доченька Оленька, уехавшая на Урал, подальше от него, «алкоголика и кровопийцы». Захар засмеялся, вспомнив, как она покрывала его матом. Тут же побежал к окну, в которое принялся высматривать соседей. Ему чудилось, что и у них в домах, сложенных из красного кирпича, вещал Президент.