Димка, довольный произведенным впечатлением, спрятал телефон в карман и пошел к своей парте на третьем ряду.

– А тебе, наверное, даже попу мама до сих пор подтирает? – раздался вдруг звонкий, чуть дрожащий женский голосок. Все обернулись на Полину. – Мыть пол, вообще-то, это полезное занятие, в отличие от разглядывания тупых роликов в телефоне.

Если бы можно было провалиться сквозь землю, то Пашка сделал бы это прямо сейчас. Его что, защищает девчонка? То есть сам он даже не в состоянии за себя постоять и прячется за женскую юбку? Это еще хуже позорного видео.

Пашка поднялся, набросил рюкзак на плечо и пошел по проходу между партами. Минуя Полину, он тихо сквозь зубы прошипел:

– Не лезь, сам разберусь.

Полина лишь широко открыла глаза, покраснела и отвернулась.

Уже почти подойдя к выходу из класса, Пашка вдруг развернулся и в один миг подскочил к Димке, который все это время смотрел на Пашку с выражением полного своего превосходства, вздернув наверх жирный прыщавый подбородок. Ловким движением ноги Пашка сделал подсечку и повалил Димку в проход между партами. Класс шумно охнул, Димка тонко ойкнул, а Пашка, усевшись на врага сверху, четко и громко сказал:

– Лично к твоему подъезду, свинья вонючая, я на пушечный выстрел не подойду. Хватит мне твоей вони в школе, еле сдерживаюсь, чтобы не сблевать.

После этого Пашка встал и, ни на кого не глядя, вышел из класса.

От хорошего Пашкиного настроения не осталось и следа. Как обидно, ведь день так неплохо должен был пройти. Завтрак был вкусный и сытный. В кармане у Пашки лежали деньги на продукты – парень с самого утра предвкушал, как купит на обед пельменей и съест их со сметаной и кетчупом, прямо целую пачку сварит и съест. Вечером они с Ваньком пойдут на самбо, которое Пашка просто обожал, ведь там все были равны и только твоя сила, ловкость и сноровка имели значение. Даже полы сегодня мыть было не надо. И вот тебе пожалуйста – настроение не просто испорчено, оно рухнуло камнем на самое днищенское дно без возможности хоть чуть приподняться обратно. Да даже не камнем – огромным куском говна, забрызгав при приземлении стенки воображаемого колодца.

И почему-то, идя по улице и вспоминая эту до жути отвратную сцену в классе, Пашка видел перед собой не мерзкое отребье Димку, а Полины глаза, полные боли и обиды. И без того паршивую ситуацию Пашка собственноручно сделал еще паршивее, и Димка тут уже был ни при чем.

Глава 4. Вечер плачет.

Наташа пыхтела перед открытым холодильником в попытках впихнуть туда все принесенные только что курьером продукты, и оказалось, что сделать это практически нереально, поскольку холодильник и до курьера был заполнен почти полностью. Больше всего места занимала кастрюля с супом, который Наташа сварила вчера сразу на три дня, а также половина арбуза. Женщина знала, что муж считает покупку арбуза зимой неразумной блажью, но так любила эту ягоду, что все равно покупала. В итоге остальные продукты нужно было как-то распихать по углам. Пора еще один холодильник покупать, вечно приходится играть в тетрис.

Входная дверь открылась и захлопнулась с таким громким звуком, что Наталья аж подпрыгнула.

– Поль, ты? – крикнула она.

Никто не ответил, но через несколько секунд дочь Полина вихрем ворвалась на кухню, схватила с полки чашку и плеснула туда воды из графина. Затем буквально за пару секунд, шумно глотая, осушила свой бокал полностью.

– Дочь, иди руки с улицы помой сначала, – сказала Наташа, продолжая манипуляции с продуктами у холодильника – четыре вишневых питьевых йогурта удалось поставить рядом с кастрюлей, а вот два злаковых не желали помещаться в холодильник категорически.

– Господи, как же вы меня все достали! Почему мне все говорят, что мне делать?! – грохнув стакан об стол, Полина выбежала из кухни.

Наташа пораженно повернулась на звук необычно громкого для Поли голоса, но той уже и след простыл. Вот это новости! Ее тихая, милая, ангелоподобная доченька может, оказывается, закатывать истерики? Наташа была уверена, что самый опасный подростковый период их уже миновал, причем спокойно и безболезненно, но, видимо, рано радовалась. Положив пакеты с помидорами и огурцами, которые держала в руках, на стол, Наташа отправилась в комнату дочери.

Приоткрыв дверь, заглянула в комнату и спросила:

– Поль, что-то случилось? В школе?

Полина лежала на кровати, уткнувшись лицом в розовую пушистую декоративную подушку.

– Ничего не случилось. Можно мне просто побыть одной?

– Ну ладно… – Наташа нерешительно потопталась на пороге комнаты несколько секунд и вышла, закрыв за собой дверь.

И что теперь прикажете делать? Сделать вид, что ничего не было и ждать, что само рассосется, или срочно звонить психологу? Надо спросить совета у двоюродной сестры, у той была дочь, которая к семнадцати годам успела и тату сделать, и из дома пару раз сбежать, и в школе кабинет химии затопить – и это только за полгода. Явно сестренка должна быть в курсе, как нужно обращаться с подростками – мятежниками. Хотя, наверное, пока можно подождать, по сравнению с побегом из дома единоразовое повышение дочерью голоса выглядит не так уж страшно.

Со вздохом Наташа вернулась на кухню, точнее, в зону кухни – в их светлой большой недавно отремонтированной квартире кухня была совмещена с гостиной. Женщина продолжила колдовать с продуктами, и в конце концов уместила в холодильник практически все. Но настроение ее от этого совсем не улучшилось – отношения с мужем все хуже, сын в школе постоянно хулиганит и треплет нервы и маме, и учителям, а теперь еще и ненаглядная дочка решила взбрыкнуть. Маловато поводов для радости. Пожалуй, единственное, что хоть как-то не давало Наташе повесить нос окончательно, была ее работа, точнее, занятия репетиторством с одним ее учеником, а если уж быть совсем точными – то общение с его папой после занятий. Общение как раз было по графику сегодня. Точнее, занятие английским.

Когда Наташа сама себе задавала вопрос, а правильно ли она делает, сближаясь с отцом ребенка, которого учит английскому, то ответить сама себе не могла. Было ли плохо поболтать пятнадцать минут после урока с приятным человеком на отвлеченные темы? Нет. А полчаса пить с ним чай, когда его ребенок ушел гулять? Да тоже вроде нет. А выпить по бокалу вина, проговорив аж два часа кряду? Скорее всего нет. Определенно, Наташа пока не сделала ничего плохого. Уже четыре месяца три раза в неделю она ходила на соседнюю улицу к восьмилетнему мальчику Севе, которого воспитывал папа, заниматься английским, и ни в чем, кроме внеурочных разговоров с приятным образованным деликатным мужчиной, ей упрекнуть себя было нельзя, да и разговоры разве заслуживали упреков? Тем не менее, когда Наташа собиралась на занятия с Севой, более тщательно, чем обычно, подбирая одежду, нанося макияж и крутясь около зеркала десять минут вместо двух, в душе у нее зарождалось тревожное чувство. Как будто она шла по льду куда-то, сама не зная, куда, и рисковала однажды, сделав шаг, пробить ногой тонкий слой льда и провалиться в черную неизвестность.

В половине пятого Наташа, немного подумав, вытащила из шкафа серое платье. Оно было повседневным, даже скорее строгим, но так необыкновенно Наташе шло, что, когда ей нужно было поднять себе настроение, она надевала именно его. Это платье входило в число тех немногих вещей, которые семья Ликиных привезла из Штатов домой и было особенно ценным еще и тем, что прекрасно скрывало три лишних Наташиных килограмма, также привезенных из-за границы. Точнее, привезено было аж семь килограмм, но четыре Наташа благополучно оставила в спортзале, куда записалась сразу по приезду. В Штатах даже с семью лишними килограммами она выглядела очень неплохо в общей массе, на Родине же были другие представления о красоте.

Одевшись, уложив короткие волосы и освежив макияж, Наташа еще раз взглянула на себя в зеркало. Объективно для женщины в статусе «под сорок» выглядела она очень и очень неплохо.