Разговор, как говорят в таком случае, назрел и, Пётр Алексеевич решил всё же побеседовать с Алексом на чистоту. Сделать попытку, в приватной беседе, узнать, что так тревожит его “любимца”? Существует ли угроза его психическому и, физическому здоровью?

Где – то в середине марта, после очередной лекции, Пётр Алексеевич как бы невзначай предложил Алексу почаёвничать у него в деканате, ни словом, ни жестами, не обмолвившись о цели предстоявшей встречи. Алекс, как ни странно, быстро согласился на беседу тет-а-тет, но только на конец апреля.

В ранее обговоренное точное время стук в дверь нарушил царящую тишину в кабинете.

–– Входи Алекс. Я знаю, что это ты. – Тихий и почти всегда спокойный голос седовласого, и с густой шевелюрой профессора, был сейчас наполнен волнением, что делало его похожим на представителя высшего церковного духовенства, который инкогнито приехал в город с тайной миссией.

Декан, как обычно, сидел за своим любимым рабочим, дубовым столом и, как всегда, занимался своими повседневными обязанностями. Дверь отворилась, и их взгляды моментально пересеклись, один глубокий и задумчивый, другой прямой и жёсткий.

–– Пётр Алексеевич, доброго вам вечера! Я пришёл, как и договаривались, – раздался в ответ мягкий баритон. Алекс вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь, а профессор быстро отложил в сторону бумаги, поправил очки и, встав с кресла, пошёл навстречу.

–– Здравствуй Алекс! – Он широко улыбнулся и не много прищурил глаза. Они обменялись рукопожатиями, и как старые, закадычные друзья, похлопали друг друга по спине.

–– Хорошо, что нашел время и пришёл. Никак не могу привыкнуть к тому, что у тебя крепкая и очень холодная рука.

–– Видимо физиология такая. – тихо ответил Алекс, и отошёл не много назад.

–– Я так и думал, – задумчиво произнес профессор, но быстро отогнав тревожные мысли, продолжил, – Проходи пожалуйста, располагайся. – Он снова улыбнулся, и указал рукой на стоящий, рядом с его рабочим столом, стул.

Алекс же, соглашаясь на беседу, уже точно знал, о чём его хочет расспросить Пётр Алексеевич. Загадочно немного улыбнувшись, он удобно расположился на стуле полностью готовый к диалогу. За тринадцать лет он научился доверять своим внутренним чувствам никогда его не подводившие. Пётр Алексеевич откашлялся и снова сел за стол. В своём кресле он чувствовал себя очень комфортно, что конечно же располагало к беседе.

–– Я прекрасно помню тот день, – мечтательно, и несколько растягивая слова, начал профессор, – когда вы все вчетвером пришли сдавать экзамен по математике. Ты, Макс, Софи и Андрей, как четыре мушкетёра Александра Дюма. Не буду скрывать, но я был сильно удивлён тем спокойствием, которое излучал каждый из вас. Все волновались, а вы нет. Со стороны это выглядело как-то странно. Но только ты Алекс, превзошёл все мои ожидания. Человек – монолит, словно вылитый из холодной стали, как скала, которой всё не почём. Спокоен и уравновешен, холодный ум, горячее сердце, сосредоточенный взгляд. С тебя нужно было брать пример всем абитуриентам.

–– Вас особенно поразило время профессор, за которое была полностью сделана вся моя работа. Я поставил рекорд, ведь до меня ещё никто и никогда не писал экзамен так быстро. Но скажу вам по секрету, я даже и не торопился и признаюсь честно, проявил даже некую беззаботность и лень.

Пожилого профессора всегда поражала эта удивительная привычка Алекса говорить о, своих громких успехах без пафоса и хвастовства. Многим молодым, и не очень людям, следовало бы брать с него пример в этом.

–– Если это было так, как ты говоришь, то никто этого даже не заметил. Но всё же, ровно двадцать минут и, блестящий результат! – Чуть ли не воскликнул профессор. – Ты писал так быстро, как будто заранее знал ответ. Все, кто присутствовал на экзамене, до сих пор находятся под впечатлением. У тебя не было ни одной ошибки и ни одной помарки! Не было даже шпаргалки! Почерк, ровный и красивый. Ваши все четыре работы я бережно храню, они мне очень дороги. В чём твой секрет?

–– Спасибо! – Алекс улыбнулся. – Такое всегда приятно слышать. А секрета никакого нет профессор, просто всё было предельно просто. Это подтвердят и мои друзья. Скажу честно, я бы несколько усложнил задачи, сделав их таким образом более интересными. Делать ошибки в таких лёгких заданиях для меня было бы первостепенной глупостью, вот и всё.

–– Понимаю. – Покачал головой профессор в знак согласия. – Скажи, а решение было у тебя в голове? Я правильно понимаю? Многие тебя считают экстравагантной личностью и даже гением, и с ними трудно спорить.

–– Вполне допускаю такую интерпретацию факта. – Алекс ненадолго задумался, посмотрев в окно. – Что до решения, то это была симфония, написанная самим создателем. Меня захлестнуло непередаваемое чувство истинного наслаждения и комфорта. Другие бы сказали, что это благословение небес, но – Алекс снова посмотрел на профессора, – лучше будет, если все эти скучные вопросы о вере, мы оставим в стороне. Я слушал высшее творение и писал. Понимая язык Вселенной, я всего лишь переписал его на бумагу в виде математических символов. Профессор, я предлагаю сосредоточится на главном. Я склонен считать, что наша беседа будет проходить в форме психотерапевтического интервью. У вас на лице написано, о чём пойдёт речь, и так, я вас внимательно слушаю.

–– От тебя всегда было трудно скрыть мотивы и желания. – Профессор снял очки и положил их на стол. – Ты импонируешь своим слушателям, в том числе и мне. Алекс, я хочу поговорить с тобой вот о чём. – Тут профессор сделал небольшую паузу. Он всё снова взвесил, переложил очки на другое место и, продолжил. – Виктор Антонович очень обеспокоен твоим душевно-эмоциональным и физическим состоянием, как, впрочем, и все, кто тебя очень хорошо знает, включая и меня конечно же. Вот я и решил проявить инициативу и поговорить с тобой с глазу на глаз. Скажи, что за напасть с тобой происходит? Мне далеко не безразлична твоя судьба, поверь мне. Не кривя душой, скажу – ты гений, и для меня большая честь быть твоим учителем. Скажу больше, я сам многому у тебя учусь.

–– Я польщён таким большим вниманием к своей персоне. – Алекс загадочно улыбнулся. – Вам, конечно, виднее кто я, но считать себя гением даже претит моему самолюбию. И, как бы странно это не звучало с моей стороны, я больше склонен считать себя человеком, с нестандартными методами мышления и работой ума. Я не отвергаю общество и принимаю, по большей части, морально-нравственные устои, принятые в нём. Людей не сторонюсь и это общеизвестный факт. Скорее наоборот, это общество, в некотором смысле, боится меня, потому что не понимает то, о чём я говорю и, какой образ жизни веду. Да, я особенный и, резко отличаюсь от всех вас. Я очень ценю уединение и покой, люблю холод и полумрак, отвергаю власть денег и богатство в том смысле, в котором его понимают большинство людей. У меня уже давно сложилось свое видение этого мира и, никто и никогда меня в этом не разубедит. Именно не понимание априорных истин рождает в сердцах людей страх, а не любопытство перед неизвестным. Я всё это прекрасно вижу и чувствую. Тот океан истины, в котором Ньютон лишь промочил ноги, стал для меня вторым домом. С одной стороны, это великое счастье, но с другой, нестерпимая мука. Поверьте, мне с этим очень тяжело жить, но я привык.

–– Я не понимаю тебя Алекс. Все три года, я честно пытаюсь понять и изучить твой внутренний мир, прикладываю максимум усилий, но всё безрезультатно. Мои коллеги тоже разводят руками. Твой IQ …

Пётр Алексеевич не смог договорить, так как сразу заметил, как быстро и недобро блеснули глаза Алекса. Это был всего лишь небольшой всплеск энергии Мрака, прошедший по лицу Алекса в виде быстрой ряби ни на что непохожей гримасы ужаса и боли. Но даже этого было вполне достаточно, чтобы профессор испытал дикий, очень сильный страх. Его души словно коснулась божественная сила, указав человеку на его место в мироздании.

–– Не говорите мне об этом Пётр Алексеевич. – Алекс резко сменил тон голоса, который теперь стал грубым и холодным как камень. У профессора на мгновение промелькнула мысль о скрытой тёмной сущности всё это время существующей по ту сторону сознания Алекса и о которой упоминала в своих дневниках Виктория Андреевна Звягинцева. – Эта шкала слишком примитивна и несовершенна. Она не может в полной мере охватить и измерить человеческий интеллект. Разум человека необычайно сложен и многообразен. Ваших знаний явно недостаточно, чтобы сделать рабочую модель коннектома. Никто из вас не может.