Именно это творческое ноу-хау мы и хотим оставить в пространстве терапии. Очень часто взрослые, направляемые профессионалами, следуют универсальным, «проверенным временем» советам и не придают значения воображению. Складывается ощущение, что идей (касающихся, например, структуры, установления границ, позитивного подкрепления, исследования психического состояния, особенностей восприятия) становится все меньше и меньше и рекомендуют их все более широкой аудитории, не учитывая при этом всего разнообразия семей и сообществ. Влияние такого, одинакового для всех, подхода может оказаться плачевным как для семей, так и для специалистов.

Черпая вдохновение у Алисы, мы полагаемся на молодых людей, которые, с нашей помощью и поддержкой близких, могут показать нам что-то невиданное. Мы пытаемся взращивать умение видеть множество возможностей и подходить к проблемам творчески. Для этого мы делаем следующее:

• Выясняем, в чем «уникальность»[2] ребенка и каковы его уникальные творческие умения.

• Заменяем клинические термины неформальными и необычными описаниями.

• Задействуем воображение и ставим его на службу ценностям детей и их видению жизни.

• Определяем, как лучше всего встречать проблемы и как лучше обращаться с ними с учетом умений и знаний ребенка.

• Признаем творческие умения и знания ребенка самыми подходящими для этого конкретного случая.

• Призываем окружающих засвидетельствовать успехи ребенка на пути к избавлению от проблемы.

Все описанные в этой книге процедуры основываются на одних и тех же принципах. Следуя традициям нарративной терапии, мы опираемся на широкий спектр научных дисциплин – на принципы феминизма, социологию, антропологию, постструктурализм и нарративную теорию, и все эти теоретические знания имеют прямое отношение к практике. На первый взгляд это может показаться удивительным. Какое отношение все эти дисциплины имеют к детям, их воображению и возникающим в их жизни проблемам? Как много мне в действительности нужно знать, чтобы начинать с детьми нарративную терапию? А можно проскочить всю теорию и сразу перейти к практике (к главе 2)? Ответ: и да и нет. Конечно, можно просто позаимствовать техники и элементы нарративной терапии, добавив в свой арсенал набор словесных трюков (например: «Я люблю экстернализовать проблемы!»), не углубляясь в философские и политические причины отхода от более привычного взгляда – от интернализации и присвоения проблем (Epston, 1998; Tomm, 1989; White, 1988–1989). Хотя нет необходимости бежать в приемную комиссию ближайшего вуза и подавать документы на обучение французской теории постструктурализма, было бы хорошо рассмотреть основы нарративной теории, потому что наша практика существует в рамках определенных принципов. Тем не менее мы постараемся максимально оживить повествование, сопровождая изложение примерами из практики. В итоге мы надеемся достичь необходимого баланса между вашим и нашим воображением (которое, конечно, может произвести впечатление, но все же небезгранично).

Теперь несколько слов о каждой из дисциплин, лежащих в основе нарративной терапии, и об их влиянии на практические стороны взаимодействия с детьми и их семьями:

• Феминизм напоминает, что нужно стремиться к равноправию разных групп, а не только мужчин и женщин. Доминирование одной из групп (например, взрослых или профессионалов) над другой (например, над детьми или семьями) подавляет воображение и выдвигает на первый план целый набор предубеждений и шаблонов, которым придается видимость истины. Имея это в виду, мы пытаемся сглаживать иерархию профессионального статуса и поколений.

• Социология демонстрирует нам швы и разрывы в ткани социального порядка. Само развитие социологических наук – пример того, как мысли и идеи, существующие на границе общепринятого и маргинального, пробиваются через все щели условностей и обретают силу. В нашей непосредственной практике мы ориентируемся на пограничное пространство, где уже поджидает воображение, а молодые люди играют важные роли.

• Антропология напоминает нам о разнообразии мира и важности изучения других культур, не только западной. Мы приучаемся рассматривать наши культурные феномены как некую «экзотику» (Bourdieu, 1988), а не ставить их в центр, как будто мы – солнце, освещающее всем путь. Антропология, насколько это возможно, учит смирению и не дает смотреть на другие культуры со снисхождением, как на «неполноценные». Мы можем быть могущественнее детей, мы можем знать то, чего они пока не знают, но если мы последуем за ними по пути воображения, то можем прийти к чему-то поистине впечатляющему.

• Постструктурализм утверждает, что существует множество способов «толкования себя». Такой взгляд на мир освобождает нас от власти научного взгляда, который утверждает, что существует некий незыблемый остов вещей. Когда мы встречаем детей, на которых висит ярлык, мало чем отличающийся от ярлыков на спортивных костюмах или полотенцах (мы имеем в виду диагнозы типа ОКР, ОВР, СДВГ, ПТСР, БАР и т. д.) мы будем менее склонны консолидироваться вокруг кажущихся стабильными медицинских взглядов; вместо этого мы станем искать противоречия и разнообразие. Только когда мы заменяем свою уверенность любопытством и свое научное мышление «ощущением чуда, которое может пробудить шаман» (Bracken & Thomas, 2005, p. 193), мы раскрываем свое воображение и готовимся взаимодействовать со множеством проявлений идентичности.

• Нарративная теория указывает на то, что мы состоим из историй. Мы в центре внимания в историях, которые мы рассказываем о себе, и в историях, которые другие рассказывают о нас. Когда мы стремимся разобраться в проблемах детей, мы стараемся отстраниться от холодных научных объяснений, потому что «в логике есть бессердечие» (Bruner, 1986, p. 13). Борьба и победы молодых героев могут динамически вписываться в историю и двигать сюжет. Таким образом, мы вдыхаем жизнь в наши новые рассказы о себе, мы «оформляем их как произведения искусства» (Bruner, 1986, p. 13). Как только повествование набирает обороты, оно становится правдоподобным и начинает жить своей жизнью. В главе 1 мы расскажем о нарративе намного больше.

В этой книге мы беремся продемонстрировать, каких впечатляющих изменений могут достичь дети с помощью воображения, принимая на себя определенные роли и обязательства. Тот опыт, который они в результате получают, скорее вдохновляющий, чем тягостный, поскольку в семейной жизни они становятся равноправными участниками, а не ведомыми или, что хуже, пустыми сосудами, ждущими, когда их кто-то наполнит. Мы берем пример с Алисы, а ей приходится быть непослушной, блуждая в опасном мире. Подобным образом мы зависим от способности детей занимать хорошо продуманные, устойчивые позиции, когда они сталкиваются лицом к лицу хоть с матерыми, хоть с совсем неопытными проблемами. Наши вопросы помогают им создавать надежный тыл, обеспечивающий решительные действия. Таким образом они становятся очень убедительными героями разворачивающейся драмы.

Давайте посмотрим, как создаются истории. Мы обращаемся к повествованию тогда, когда случается что-то неожиданное или когда кто-то пренебрегает привычными ценностями и нам нужно об этом рассказать, придать этим событиям смысл. «Нарратив начинается с явного или неявного указания на стабильное, каноническое состояние мира, затем переходит к сообщению о том, как оно было нарушено, описывает природу и последствия нарушения и завершается сообщением об усилиях по восстановлению первоначального канонического состояния и возмещению ущерба» (Bruner, 1996, p. 166). Увлекательнее всего те истории, в которых есть сюжетная арка: что-то происходит, и в результате все идет не так, как должно было бы. Развитие событий может привести к серьезным последствиям, и развязку трудно предсказать.