Тешу себя надеждой, что книга в чем-то дополнит описание великих деяний советского народа, ценой неимоверных усилий и бесчисленных жертв приведшего войну к победе. Надеюсь также, что будет внесено несколько новых черт в образ крупнейшего полководца Второй мировой войны – Г.К. Жукова.

В заключение немного о себе, то есть об авторе. Я – участник Великой Отечественной войны. Мне довелось видеть ужасные картины неудач войны, но также и белые флаги в окнах Берлина. Был ранен. Мой брат и двое близких друзей погибли. Как и у большинства моего поколения, годы войны оставили самое яркое и самое тяжелое впечатление в жизни. С первых послевоенных лет я изучаю всю доступную отечественную и зарубежную литературу о войне. В ее освоении оказались полезными знания, полученные в Военно-медицинской академии. При изучении военных дисциплин в методическом отношении мне помогали также занятия медицинской наукой (я доктор наук, профессор). Постоянная длительная работа по овладению этим кругом знаний фактически приобщила меня ко второй специальности – военной истории.

На протяжении целого десятилетия – с 1962 по 1973 г. – мне доводилось неоднократно бывать у Г.К. Жукова. Двери его дома открыла мне совместная работа с женой маршала – военным врачом Галиной Александровной Жуковой. Мы служили в Главном военном клиническом госпитале им. Бурденко. Галина Александровна пришла в госпиталь в 1953 г. С 1960 г. мы работали в одном отделении.

Хорошо известно, что с конца 1957 г. Г.К. Жуков был в опале, точнее – во второй опале. С момента снятия его с высоких должностей можно было ожидать неприятностей по службе и его жене, тогда Семеновой. По должности Галина Александровна была всего-навсего скромным госпитальным ординатором, тем не менее судьба ее решалась самим новым министром обороны – маршалом Р.Я. Малиновским[5]. Тот относился к Г.К. Жукову – по крайней мере в конце 1957 г. – резко отрицательно. Несмотря на свое отношение к опальному полководцу, вопрос о продолжении военной службы Галины Александровны он решил справедливо: приказал работникам Центрального медицинского управления выяснить, соответствует ли капитан медицинской службы Г.А. Семенова занимаемой должности, и далее поступать в зависимости от выявленного ее служебного соответствия или, наоборот, несоответствия.

Галина Александровна была серьезным, профессионально грамотным врачом, никогда не манкировала своими обязанностями – ни в момент успехов мужа, ни в период его опалы. Держалась ровно, хорошо относилась к больным, умела отстаивать их интересы. Командование госпиталя, в первую очередь его начальник генерал-майор медслужбы Николай Михайлович Невский, подошло к аттестации Г.А. Семеновой объективно, по совести преодолев искушение подыграть известным настроениям начальства. Галина Александровна продолжала служить. Правда, в самом конце 50-х – начале 60-х годов, в период «расцвета» опалы Жукова, на нее неоднократно подыскивался компрометирующий материал. Но никого из врачей госпиталя не удалось подбить на такое неблаговидное дело. Впоследствии ряд врачей ГВКГ им. Бурденко, ее товарищей по работе (О.В. Шныренкова, Г.К. Алексеев), бывали в доме Жуковых чаще меня.

Должен подчеркнуть, что почти всегда я видел маршала только в домашней обстановке и лишь однажды – на полигоне. Все встречи проходили в период его опалы. Правда, с момента прихода к власти Л.И. Брежнева опала стала существенно менее заметной, и жизнь жуковской семьи приблизилась к нормальной. Брежнев относился к Жукову лучше, чем Н.С. Хрущев.

Что можно сказать о Жукове в домашней обстановке?

Маршал отлично понимал, что переступающий порог его дома, особенно совершающий это паломничество впервые, волнуется совершенно невероятно. Видимо, подобное волнение новичка столь закономерно, что у Георгия Константиновича выработалось особое поведение для начала первого приема: он совершенно не замечал волнений новичка и становился необычайно простым и доступным.

Проходило полчаса, сверхволнение гостя сходило на нет, и Жуков становился обычным для дома – подчеркнуто гостеприимным, но всегда сохраняющим с вами некоторую дистанцию.

Обычно Георгий Константинович охотно выступал в роли рассказчика, останавливаясь чаще всего на значительных обстоятельствах собственной жизни, а значит, по большей части – на обстоятельствах войны. Он явно не любил направляющих вопросов и тему рассказа выбирал обычно сам. Вопросы уточняющего характера принимались спокойно, по-деловому.

Рассказы о войне касались как Первой мировой и Гражданской, так и Великой Отечественной. Львиная доля рассказов, естественно, падала на Великую Отечественную. Этой темы он касался особенно охотно, правда, в основном отсчет как бы велся с Московской битвы. Самое начало войны, Ельню, Ленинград, вспоминал сравнительно мало.

Я не слышал ни одного пространного рассказа маршала о первой половине 1941 г., непосредственно примыкающего к войне. Думаю, это не случайно. Жуков, как это видно из его мемуаров, был во многом не удовлетворен своей деятельностью в первые семь месяцев 1941 г. В его пользу можно напомнить, что начальником Генштаба он пробыл перед войной менее полугода. Также следует уточнить, что ранее он никогда не был на штабных должностях. Конечно, возглавляя Генштаб, Жуков терял в определенной мере свои важнейшие преимущества – быстрое проникновение в суть боевой обстановки и необычно плодотворное понимание существа боя. Все это так. Но, видимо, червь сомнения маршала все-таки грыз. Ему казалось, что он как начальник Генерального штаба что-то недоделал. А недоделок Жуков не прощал никому, включая себя. Слабым утешением была высказанная кем-то мысль, что вряд ли К.А. Мерецков[6] сделал бы за то же время больше. Я уверен, что полноценный начальник Генерального штаба непосредственно перед войной обязан был набраться мужества и еще многого, многого и перестать обожествлять Сталина. Необязательно демонстрировать этот отказ от отожествления. Но надо опираться только на интересы дела. Тогда, бесспорно, мы и войну встретили бы по-иному. Конечно, при условии, что подобному начальнику Генерального штаба, то есть переставшему обожествлять Сталина, была бы сохранена жизнь. По словам Жукова, он расстался с обожествлением Сталина лишь к Московской битве.

Наверное, поэтому Георгий Константинович любил вспоминать войну именно с обороны Москвы. Кроме исторического значения этого сражения примешивалось и личное: с этого времени воевал уже «полностью самостоятельный» Жуков. Маршал знал цену своим словам, тем не менее был щедр на исторические зарисовки. Как-то в конце встреч (было это в 1965 г.), чуть иронически улыбаясь, он обратился ко мне:

– Сегодняшних разговоров, пожалуй, на две статьи хватит…

Я был смущен, но возражать не стал. Спустя четверть века выполняю этот совет Георгия Константиновича.

Вернемся к его гостеприимству. Приглашенного к себе на дачу Жуков встречал у машины и провожал до нее. Любил застолья, но не переносил пьяных: теряющих над собой контроль людей больше никогда не приглашал. Любил поднимать тосты за гостей, особенно впервые вошедших в дом. С интересом слушал удачные тосты соседей по столу. Чаще других хозяин дома предпочитал коньяк «Тбилиси».

За столом, как правило, царила добрая, достаточно непринужденная обстановка. Во многом она определялась теплотой отношений хозяина и хозяйки. Обычно было не принято надолго останавливаться на отрицательном.

Нельзя пройти мимо постоянства оценок маршалом людей и событий. Конечно, с годами какая-то эволюция происходила, но эти изменения, скорее, касались отдельных лиц и частностей. С другой стороны, должен отметить, что если эти факты говорили однозначно против его оценки, то он отказывался от прежней позиции. Особенно заметны такие перемены были при работе над книгой «Воспоминания и размышления»[7]. Правда, в случаях, когда вопрос относился больше к области оценок, маршал менял свою позицию крайне неохотно. И совершенно неистребимое постоянство бросалось в глаза при общих оценках России и Советского Союза. Без преувеличения их можно относить к его святыням. Этими именами он пользовался редко – не терпел трепать их всуе. Очень трезво видел слабости и проблемы своей Родины. Готов был их обсуждать и обсуждать. Но человек, задевавший, по его мнению, честь России или Советского Союза, сразу становился врагом. Такие люди, как правило, не попадали к нему в дом. Речь шла обычно лишь об их печатных выступлениях. Высказывания маршала на их счет были резки, несдержанны, а нередко – просто грубы.