— Не думай так глубоко. В любом случае, это все напоказ.

Она выпрямляется, ее глаза метают в меня кинжалы. — Как я могу не считать это проблемой, когда ты говоришь мне, что не доверяешь моим профессиональным навыкам?

— Дело не в этом. Дело в том, чтобы делать то, что лучше для клиента.

— Если я поставлю диагноз машине, а другой механик меня не послушает, кто будет выглядеть идиотом?

— Знаменитость хочет, чтобы ты работал вместе с ее механиком.

— И ты был счастлив принять это, не так ли?

— Дон.

— Тебе даже в голову не пришло указать, что я могу починить ее машину самостоятельно. Нет, потому что это означало бы, что ты действительно веришь, что я могу это сделать.

— Разделить ответственность с другим механиком — это неплохо. Это снимает напряжение с Stinton Group, сохраняя при этом возможность сотрудничества с Милой Дюбуа. — У меня снова начинает болеть голова. Я потираю переносицу. — Если ты не хочешь этого делать, просто скажи.

— Я могу починить машину. Для этого не нужно второго мнения.

— Нет.

— Тогда мне это неинтересно. — Она складывает руки на груди.

— Разве не ты говорила, что не забудешь, кто держит в руках нити? — Я огрызаюсь.

Она напрягается. В ее глазах горит пламя, а ноздри раздуваются.

Сожаление охватывает меня сильно и быстро.

Уже слишком поздно.

Она резко поворачивается и выходит в облаке своевольной гордости и терпкого отвращения.

В тишине я вздрагиваю и тянусь за аптечкой первой помощи. Теперь моя рука действительно начинает болеть, а голова сжимается, как будто металлический зажим пытается выдавить мой мозг, как дети выдавливают тесто для игр.

Боль началась в полицейском участке, когда я в очередной раз зашел в тупик. Информация о местонахождении Тревора оказалась от кого-то, кто гонялся за быстрыми деньгами.

Мой брат все еще пропал, и чем дольше мы его ищем, тем больше я беспокоюсь, что что-то действительно пошло не так.

Тревор привык, что ради него решаются все проблемы. Ему никогда не приходилось сталкиваться с миром без семьи. Без меня. В одиночку он мог совершать ошибки, связываться не с теми людьми, и все могло обернуться опасностью.

У меня жужжит телефон.

ХИЛЛС: Правление созывает экстренное заседание. Они недовольны твоей женщиной-механиком, Макс.

Боль усиливается, и я стискиваю зубы.

Мне просто нужна минутка.

Одна минута, и я займусь сначала самыми насущными проблемами. Я буду перечислять их по очереди. Никто другой этим не займется, кроме меня.

К моему удивлению, дверь снова распахивается.

Дон возвращается в комнату.

У нее в руках пакет со льдом.

Сначала я думаю, что она собирается швырнуть этим в меня, но она останавливается в дюйме от меня. — Разожми руку.

Мои брови взлетают к макушке, я медленно разминаю пальцы.

Пакет со льдом опускается и касается моей кожи с шипением боли и приливом облегчения.

Ее взгляд отводится от меня, и она постукивает ногой по земле.

— Дон.

— Я делаю это не потому, что согласна с тобой. Тебе причинили боль из-за меня. — Ее слова резкие, но прикосновения нежные.

— Я не…

— Помолчи. — Ее глаза сужаются. — Ты не единственный, кто знает, как брать на себя ответственность, Стинтон.

Не только ее доброта заставляет меня сдерживать невольное восхищение.

Когда в последний раз кто-то заботился обо мне?

Что я знаю, так это слепое повиновение, а иногда и принуждение. Что я знаю, так это то, что люди спешат делать то, что я хочу, потому что я плачу им за это или потому, что им нужно что-то от Stinton Group.

Дон ничего от меня не нужно. Черт возьми, она предпочла бы, чтобы я держался от нее на расстоянии. На нее не влияют деньги, и ей наплевать на мой статус в компании.

На что было бы похоже, если бы она по-настоящему заботилась и уважала тебя?

Я понимаю, что снова пялюсь, только когда чувствую, как она хмуро смотрит на меня. Она склоняет голову набок.

Я быстро отвожу глаза. — Съемочная группа хочет начать завтра утром.

— Прекрасно.

— Это будет та же команда по прическам и макияжу. Мы разошлем уведомление, чтобы люди знали, что магазин закрыт в это время.

— Неважно. — Она перекладывает пакет со льдом в другую часть моей руки, и я шиплю.

Она даже не смотрит на меня.

— Я позабочусь о том, чтобы он принял во внимание твой диагноз.

— Ты не можешь заставить его сделать это. Механики — гордые люди. Если у нас разные мнения, он будет придерживаться своего.

— Тогда я не позволю этому случиться перед камерой.

— Ты думаешь, меня волнует камера? — резко спрашивает она.

— Тогда о чем ты заботишься?

Дон смотрит в стол. Когда она страстна, ее глаза становятся темно-черными, от темно-карих до сияющих обсидиановых.

— Я забочусь о клиенте, который выезжает на своей машине в пробку или на дорогу поздней ночью и верит, что она у него не сломается. Я хочу, чтобы моя работа ассоциировалась с совершенством и честностью. Это не просто одна работа на кону. Это моя репутация. — В ее голосе звучит стальная решимость. — Но я понимаю. Такие вещи, как хорошая репутация и порядочность, не имеют большого значения для Stinton Group.

— Я…

— Поскольку ты заплатил за куклу, я исполню свою роль завтра. Тебе не нужно беспокоиться об этом.

— Дон.

— Прими обезболивающую таблетку, если позже у тебя начнет болеть рука. А если ты не сможешь с этим справиться, иди в больницу. Не пытайся вести себя жестко, потому что ты никого не обманешь.

Ее гнев безмолвен, но тяжел, как кнут, опаляющий воздух между нами. Она снова выходит из комнаты и хлопает дверью с решимостью, которая говорит мне, что она не вернется.

Сон мне не друг.

В хороший день я буду работать до изнеможения и паду в постель, где подремлю несколько часов, прежде чем встать пораньше, чтобы пойти в спортзал.

Но сегодня ночью сон — гиблое дело, и все из-за нее.

Мои глаза закрыты, но Дон нарисована на тыльной стороне моих век.

Этот взгляд подавленного разочарования.

Такое чувство, что она сожалеет о своем соглашении со мной.

Эта уверенность в том, что я бы не отпустил ее, даже если бы это было правильно.

Действительно ли она совершила невозможное? Она порылась в моей черной дыре сердца и нашла мою пропавшую совесть?

Хотел бы я сказать, что она сильно ошибалась на мой счет. Что у меня есть приоритеты, отличные от Stinton Group, но я не могу. Компания — это моя девушка, моя жена и моя любовница.

Я жонглирую всеми мячами, все время.

Если я не буду держаться железной рукой, у меня все это могут отнять.

Правлению просто не терпится оказать честь.

Я стону, когда думаю о срочном собрании, которое они назначили на завтра. Папа не осмеливается прийти. Он не посещает собрания, которые могут обернуться для него негативно. Я буду там один, с мишенью, привязанной к спине, пока команда будет делать свои выстрелы.

Вот почему мне нужно поспать.

И почему я не должен думать о раздражающей женщине-механике, которая продолжает заставлять меня искать ту единственную крупицу человечности, которая у меня еще осталась.

Наступает утро, а мне едва удалось отдохнуть два часа.

Не имеет значения. Я хожу в спортзал, как обычно.

Ярко светит солнце, и в комнате царит полная тишина.

Качать железо в одиночку и без посторонней помощи — единственный раз, когда мир чувствует себя хотя бы наполовину прилично.

— Похоже, тебе есть над чем поработать, — произносит знакомый голос.

Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, кто стоит передо мной.

Мы называли Даррела ‘психотерапевтом’ нашей группы задолго до того, как он бросил финансы и пошел работать психоаналитиком. Он бросил бы один взгляд на нашу саморазрушающуюся неразбериху в жизни и сказал бы нам правду без обиняков.

Многие дети в нашем кругу не любили Даррела за это, но я уважал его честность. Просто не хватало людей, которые удосужились быть честными со мной после смерти мамы.