Вероятно, слова эти сильно задели Николая, и он выкрикнул:
– Хватит! Замолчи!
Затем он резко вскочил со своего места и, подбежав к Евфимию, сорвал с его плеч омофор. И вдруг, закричав, другой рукой вцепился в бороду старика. Евфимий вскрикнул, схватившись за лицо. В это время к старцу подскочили горожане и два священника, которые повалили его на пол и принялись бить ногами в живот, по голове и рёбрам. Они продолжали кричать:
– Нечестивец!
– Отступник!
– Сластолюбец!
Горожанин склонился над ним и, плюнув в лицо, заорал:
– Поделом тебе, развратник!
Несчастный старик пытался прикрыть лицо, но безрезультатно. Один из горожан уселся на него сверху и стал хлестать ладонями по щекам. Священник, которого отправляли за людьми, сказал:
– Остановись, ещё убьёшь!
Наконец люди отступили. На полу Магнавры лежало без движения тело бывшего патриарха Константинополя. Николай, тяжело дыша, вернулся в кресло и знаком подозвал начальника стражи. Едва тот оказался перед ним, патриарх отдал приказ:
– Убедись, что он жив, сын мой!
Препозит, до сих пор не проронивший ни слова, добавил:
– Если жив, то отправить его в Агафов монастырь немедля.
Онемев от увиденного, я стоял, наблюдая, как бедного старика окатили водой. Он слабо застонал, и в этот момент у меня за спиной послышался знакомый звук. Так стучал деревянный кубик о кружку нищего. Я обернулся и увидел непонятно откуда появившегося здесь слепца, которому вчера подал милостыню. Он знаками показывал следовать за ним. Затем, не дожидаясь меня, нищий скрылся за колонной в галерее. Я шагнул в его сторону и неожиданно оказался в темном помещении, освещенном догоравшей свечой…
Сознание постепенно возвращалось, но рывками – как в ощущениях, так и в воспоминаниях. Сначала пришла боль. Болели руки, ноги, лицо, грудь и спина. Евфимий попробовал приподнять голову и осмотреться, но в полузабытьи сумел увидеть лишь огонёк свечи и освещенную ею стену кельи, как память вернула его в прошлое…
Свеча, стоявшая на изящном столике, освещала небольшой участок стены. Прижавшись к ней спиной, на выложенном узорчатой плиткой полу сидел, спрятав лицо в ладонях, молодой человек. Давно нестриженные черные волосы лежали на голове огромной копной. Евфимий, присев рядом, произнес:
– Твой духовник пришел! Как ты, сын мой?
Юноша вдруг зарыдал. Потом, не показывая лица, глухо спросил:
– Отец казнит меня, да? Или ослепит? И все из-за того дурацкого ножа?
Евфимий молчал, собираясь с мыслями, а затем тихо сказал:
– Сын мой, ты ведь уже третий год не выходишь из дворца.
Молодой человек поднял к нему заплаканное, измученное переживаниями лицо:
– Что ты хочешь сказать этим?
Монах пожал плечами:
– Если бы твой отец хотел ослепить тебя, то давно сделал бы это. Дело не только в твоём ноже и словах Сантавариноса.
Евфимий вздохнул, задумавшись. Конечно, базилевс Василий, прозванный в народе Македонянином, сына всегда недолюбливал, что уж тут скрывать, Большую роль сыграла и крайняя подозрительность августа. Опять же, а чего ожидать от того, кто сел на престол, убив своего покровителя? Базилевс Михаил, хоть и вёл безбожную жизнь, напиваясь в стельку чуть ли не каждый день, но такого конца не заслуживал. А мать Льва? Михаил-то и женил Василия на своей любовнице Евдокии Ингерине, вот Македонянин и бесился, подозревая, что Лев не от него, а от августа рождён. Игумен Сантаваринос, мерзавец, зная о подозрительности августа, нашептал ему, будто Лев носит в сапоге нож, чтобы при случае отца зарезать. И на охоте базилевс вдруг возьми и попроси у сына нож, а тот и вытащил его из сапога. Отец, увидев это, лишил Льва всех знаков царского достоинства и бросил в темницу. Изначально Василий даже хотел ослепить сына, но патриарх Фотий вместе с синклитом вступились за Льва. И, он, Евфимий, тоже бросился в ноги и умолял не трогать наследника. Василий внял уговорам и заточил сына вместе с женой в Маргерите, есть такое помещение во дворце. Вот уж кто действительно безвинно страдал, так это бедная Феофано! Она – воплощенная Добродетель! Преданная, любящая и такая несчастная. Словно любовь, которую следовало разделить между супругами, вся досталась только ее мужу. Бедная, бедная девочка!
Святой отец закрыл глаза. Он хорошо помнил, как в Магнавре Василий и августа Евдокия Ингерина проводили смотр невест, чтобы выбрать Льву будущую супругу. По традиции в одном из залов собрали дюжину самых красивых девушек ромейской империи. Они сидели в ожидании появления базилевса, а того все не было. Девушки громко разговаривали и смеялись, стараясь скрыть, что они сильно нервничают. Одна гречанка предложила:
– Давайте погадаем, кому же предстоит выйти замуж за сына августа.
Девушки столпились вокруг:
– Давай! Давай!
Гречанка объяснила правила:
– Сейчас мы все садимся на пол и снимаем туфли. Когда войдут базилевс и августа, нужно будет обуться, встать и поклониться им. Та, кто сделает это первой, выйдет замуж за сына базилевса и станет августой.
Удивительно, но первой это сделала действительно Феофано Мартинакия. Девушка была знатного рода и необыкновенно хороша собой. Она так понравилась Василию и Евдокии, что те сразу и остановились на ее кандидатуре. Евфимий обнаружил также, что Феофано ещё и очень набожна. Зимой молодых обвенчали. Феофано любили за мягкий характер. Она проводила много времени в молитвах и знала большое количество псалмов. Особенно же почитали её сирые, убогие и вдовы. Всем этим людям она постоянно раздавала деньги. Её любили все. Все, кроме собственного супруга. Лев как-то на исповеди открылся, и слова эти глубоко задели Евфимия. Молодой человек вдруг тихо сказал:
– Святой отец, я хочу тебе признаться…
– В чем же, сын мой? Что за грех ты совершил?
Лев помолчал и ответил:
– Я ведь совсем не люблю её.
В ответ на недоумевающий взгляд духовника он пояснил:
– Мою супругу Феофано. Не люблю, но разве это грех, святой отец?
Евфимий воскликнул:
– Зачем же ты женился на ней?
Лев, оглянувшись по сторонам, хотя они здесь были одни, зашептал:
– Разве ты не знаешь нрав моего отца? Как можно было перечить ему? Он, если что возьмёт на ум, то не отступится.
Монах долго молчал, но потом ответил:
– Нет, сын мой, это не грех. У любви много лиц. Кто-то любит и любим в ответ – и тогда он видит улыбку Любви. А кому-то менее счастливому видится суровое, а то и уродливое, искаженное ужасной гримасой лицо. Ты можешь не любить свою супругу, но не лишай её уважения.
Евфимий дотронулся до плеча Льва:
– Не печалься, сын мой. Отец не тронет тебя. Видится мне, как стоишь ты в пурпурных одеждах, и все склоняются пред тобой.
Молодой человек посмотрел на него полными надежды глазами:
– Только ты и есть у меня, мой единственный друг. Ты да матушка моя.
Старик попробовал повернуться набок, превозмогая боль во всем теле. Ему это удалось с таким трудом, что он бессильно закрыл глаза и снова погрузился в воспоминания.
Любовь… Потом Евфимий сильно пожалел о тех словах, увидев их последствия. Лев истолковал все по-своему. Через некоторое время базилевс смягчился и оказал сыну милость, заново провозгласив его наследником. А виной тому стал промысел Божий, не иначе. Был у Льва попугай, обученный разговаривать. Вышло так, что базилевс обедал с магистрами в том самом зале, где висела клетка с птицей. В разгар трапезы попугай вдруг закричал:
– Лев – господин! Лев – господин!
Синклитики отстранились от еды и молча сидели с печальным лицами. Базилевс удивленно поинтересовался, в чем причина их внезапной грусти. И магистры ответили:
– Неразумная птица и то кличет господина своего! Как нам пировать, государь, если мы разумны и господину преданы? Ты либо скажи, что сын твой виновен, и мы убьём его, либо отпусти, коли вины на нем нет.