– Впервые в Константинополе?
– Нет.
– Нравится Город?
– Вы знаете, у меня, как ни странно, ощущение, что я здесь как дома.
– Это не странно.
– Вы так считаете? Так было в первый раз, и сейчас тоже. Мне, например, это кажется странным.
Он не ответил. Миновав отель Four Seasons, через три минуты мы оказались в большом ресторане. Велий провёл меня через него на задний двор и остановился перед ступенями, ведущими в яму наподобие погреба. В глубине виднелась освещенная лампочками сводчатая византийская арка. Я спросил у своего спутника:
– Что это?
Велий ответил:
– Останки Магнавры. Это здание имеет непосредственное отношение к моему рассказу. Давайте спустимся вниз.
Шагнув за арку, я оказался в высоком сводчатом зале. И беглого взгляда было довольно, чтобы понять, насколько древние эти стены и своды. Велий заговорил:
– Я поведаю вам историю о любви.
Старинные своды, выложенные византийским кирпичом, вдруг преобразились, и я оказался в высокой галерее, украшенной мраморными колоннами. В ушах прозвучал голос Велия:
УЛЫБКА ЛЮБВИ
К полудню на небольшой площади перед Магнаврским дворцом собралось несколько клириков – стояли два служки, два дьяка, архиерей и монах. К ним примкнули три человека из челяди – те, кому удалось отлучиться из дворца. Поодаль расположились в тени три тучных синклитика. Их слуги помахивали над ними опахалами, стараясь уберечь господ от жары, но сенаторы все равно то и дело стирали пот с лиц. Собравшиеся изредка негромко переговаривались между собой. Хранила молчание только стража, расставленная у дверей Магнавры и на площади. Наконец, со стороны церкви Спасителя по узкой каменной лестнице поднялась ещё одна группа, состоящая из трех священников в золототканых ризах и сопровождавшей их охраны. Впереди выступал грузный шестидесятилетний священнослужитель с окладистой белой бородой. Темные глаза смотрели властно и гневно. При его появлении люди почтительно склонили головы. Он бросил быстрый взгляд на синклитиков, не удостоив вниманием дьяков и архиерея с монахом, и подошёл к дверям Магнавры. Архиерей и дьяки пошептались, но отчётливо прозвучали только слова патриарх и Николай. Стража безмолвно раскрыла высокие створы, и священнослужители прошли в просторный зал, свод которого опирался на удивительной красоты колонны из приконесского мрамора. Сиренево-синие прожилки бежали по светлому полированному камню, а свет, льющийся из-под купола, заставлял мрамор сверкать. В центре зала полукругом расставили двенадцать золоченых кресел. Седобородый уселся в центральное и обвел сопровождавших тяжёлым взглядом, а затем низким зычным голосом приказал:
– Позовите синклитиков.
Вошедшие сенаторы, кланяясь, припадали к его руке, а он лишь повелительно кивал им. Когда они заняли свои места, патриарх бросил обеспокоенный взгляд на пустующие кресла и спросил:
– А где же остальные синклитики?
Священнослужители вдвоём отправились к начальнику стражи. Их негромкая беседа эхом отдавалась в сводах. Наконец они вернулись к патриарху. Явно робея, один из них тихо доложил:
– Ваше святейшество, остальных синклитиков не будет. Кто-то сослался на болезнь и не явился, а некоторых нет в Константинополе.
Чёрные глаза патриарха гневно сверкнули, но ответить он не успел, так как двери распахнулись, и в колоннаде появился толстый коротышка в роскошном парчовом одеянии. За ним плелся долговязый молодой человек с такими рыжими волосами, что, когда по ним пробегали солнечные лучи, казалось, будто на его голове пылает костёр. Стражники, стоящие внутри зала, поклонились вошедшим. Коротышка поцеловал протянутую патриархом руку и неожиданно высоким голосом спросил:
– Ваше святейшего, блаженный август Александр прислал меня проследить за низложением.
Седобородый священник проговорил сквозь зубы:
– Здесь только три синклитика, препозит.
Коротышка озадаченно уставился на него:
– Низложение не состоится, ваше святейшество?
Патриарх рявкнул:
– Как бы не так!
Он сделал знак начальнику стражи, и, когда тот подошёл, приказал:
– Приведи с улицы людей! Десятка будет достаточно.
Офицер, не поднимая на него глаз, ответил:
– Ваше святейшество, я не имею права приводить людей во дворец.
Чёрные глаза патриарха изучали его несколько секунд. Затем прозвучали слова:
– Сын мой, ничего другого я и не ожидал услышать. Однако сейчас на патриаршем престоле ещё остается распутник и властолюбец Евфимий. Я не могу приказывать тебе, но моими устами сейчас с тобой говорит сам базилевс Александр. Повинуйся ему, сын мой.
Сказано это было спокойно, но в голосе звучало столько власти, что стражник опустил глаза ещё ниже. Патриарх посмотрел на одного из священников:
– Иди с ним и приведи людей. Любых людей, кто первым попадётся под руку. Объясни им, что нужно сделать, и не скупись.
Священник кротко обратился к офицеру стражи:
– Пойдём, сын мой, пойдём.
Двери снова отворились, и в зал вошёл один из стоящих снаружи дьяков. Он решительно шагнул вперед, но стража остановила его. Тогда он выкрикнул:
– Николай, что ты задумал сделать с патриархом, заточенным тобой в подвале? Кто ты такой, чтобы так поступать?
Николай исподлобья взглянул на него и бросил страже:
– Уберите этого человека.
Дьяк снова выкрикнул:
– Отступники! Что же вы делаете?
Стражники вытолкали его из зала. Патриарх хмуро оглядел колоннаду и людей вокруг него. Препозит молча уселся в кресло, а его рыжий сопровождающий встал у него за спиной. Снаружи послышался шум, и в открытые створы стража ввела семерых горожан. Следом вошёл священник и, подойдя к патриарху, доложил:
– Ваше святейшество, вот этих семерых я нашёл у ворот Халки.
Николай оглядел вновь прибывших, а препозит вдруг воскликнул:
– Так это же измаилиты!
Патриарх пожал плечами:
– Не важно.
Он повернулся к священнику:
– Ты объяснил им, что нужно делать?
Тот с поклоном ответил:
– Да, ваше святейшество.
Николай, откинувшись на спинку кресла, приказал начальнику стражи:
– Приведи сюда Евфимия.
Через некоторое время в колоннаду солдаты привели старца. На вид ему было около восьмидесяти лет, довольно высокий и худощавый, седые волосы и борода. Шёл он, несмотря на возраст, твердо и с большим достоинством. Поверх простой рясы на плечах у него был омофор – лента с вышитыми православными крестами. Стражники поставили его перед полукругом кресел и отошли. Старец оглядел присутствующих. Тёмные глаза смотрели строго и серьёзно. Николай, хищно прищурившись, воскликнул, обращаясь к собранию:
– Взгляните на этого бесстыжего!
Священники, сидящие рядом, закричали, вторя ему:
– Распутник!
– Отступник!
Один из них подал знак приведённым измаилитам, которые немедленно заголосили:
– На колени, несчастный!
– Моли о пощаде!
– Мерзавец!
Старик посмотрел на Николая и спокойно сказал:
– Я – Евфимий, патриарх Константинопольский. Сам базилевс Лев Мудрый просил меня принять предстояние. По какому праву со мной так разговаривают?
Николай поймал на себе любопытный взгляд препозита и подался вперед:
– На основании того, что сам великий базилевс Александр, да продлится правление его тысячу лет, попросил меня принять предстояние и занять патриарший престол! Видно август сильно устал от творимых тобой бесчинств! Ты позоришь Святую Церковь!
Евфимий возразил:
– Низложить патриарха может только Собор. Я же вижу здесь трех членов синклита, которые явно ищут твоей благосклонности и потому готовы на все. А где же остальные синклитики? Где архиепископы?
Николай ответил, еле сдерживаясь:
– Вот это твой Собор! Другого не будет.
Старец снова спокойно возразил:
– Николай, я однажды уже принимал твоё отречение. Зачем же ты снова идёшь в эту реку? Неужто бес властолюбия овладел тобой настолько?
