– Прошу прощения, – пробормотала я и продолжила на два тона тише: – Дима, ты зачем хотел выставить на посмешище себя и своих коллег? Которых, прости за неприятную метафору, имеет закомплексованный извращенец, женоненавистник и импотент, компенсирующий сексуальным насилием свою половую слабость. Возможно, девственник. Еще бы написал, что его мама никогда не любила. Ты серьезно хотел, чтобы это напечатали?

Ростовцев пожал плечами.

– Мы должны заставить его отреагировать. Оскорбить.

– Ах, так это троллинг такой… Ты еще поучись панчам у Славы КПСС, если баттл еще не смотрел.

По непонимающим взглядам я поняла, что у них либо нет детей-подростков, либо они с ними недостаточно близки. Садясь смотреть со Львом «легендарный» баттл Оксимирона и Гнойного, я морально подготовилась к самому настоящему дну… Но была приятно удивлена, и даже матюки меня не смутили. Оказалось, что ребята неплохо владеют словом.

– Неважно, проехали. Ты мне лучше ответь, если наш маньяк такой дегенерат, то кто тогда вы такие?

– А что вы предлагаете, Елизавета Лазаревна? – спросил Родионов.

– Из того, что я знаю, вам противостоит опасный и безжалостный психопат. Почему бы не написать, что преступник имеет высокий уровень интеллекта? Как Ганнибал Лектор.

– Лиза, это расхожий миф. Психопаты не умнее обычных людей, – снисходительно возразил Ростовцев.

– Я знаю. Дело не в этом. Смотри, я напишу, что он успешный в жизни человек, возможно, творческой профессии. Его метод убийства – извращенно-утонченное социальное высказывание на тему танатической привлекательности полового акта как последствия сексуальной революции XX века. Такой перформанс оппонирования Фрейду – танатос, приходящий через эрос. Мы не будем оскорблять его, мы ему польстим. Мы почешем его ЧСВ, ведь люди склонны иметь о себе высокое мнение. Усыпим бдительность. Кто знает, вдруг он сам захочет что-нибудь о себе рассказать.

Дима не смог сдержать скептическую усмешку. Да, я, конечно, сильно разогналась.

– Что-то я путаюсь, – сказал Родионов. – Разве изначальная задумка была не в том, чтобы он как-то напрягся, засуетился, разозлился? А теперь мы с ним играть собираемся.

– Если он образован и хорошо себя контролирует, то напрягать его неразумно. Он может надолго затаиться. Или вовсе уехать в Иркутск и продолжить убивать там. Я понимаю, что энские полицейские в этом случае выдохнут с облегчением, но у нас ведь другая целевая функция?

– Другая, – спокойно ответил Родионов.

– А если он эгоцентричный самовлюблённый нарцисс, то может наделать массу ошибок от повышенного внимания к своей персоне. В любом случае, лучше так, чем как у него, – я кивнула в сторону Ростовцева.

– Хорошо. Делайте, как считаете нужным. Перед отправкой статьи в редакцию, согласуйте ее со мной. И ещё… Добавьте, пожалуйста, в профиль для публикации запись примерно следующего содержания: несмотря на сексуальный подтекст, удары ножом нанесены с высокой точностью, хладнокровно, с большими временными промежутками, что может указывать на отсутствие у преступника возбуждения в момент убийства, а также на его возможное отношение к медицине.

Фраза была стройная и стандартная, будто из полицейского протокола. Видимо, сказывался опыт, и подобные фразы выскакивали сами собой, как по накатанной.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я. Информация была действительно ценной и важной.

– Пара слов не для печати, – сказал майор. – Возможно, ваш подход имеет смысл. Наш субъект, безусловно, жестокий садист, но, к сожалению, при этом не дурак. С какой-то особо мерзкой выдумкой, не каждый додумается.

Я поблагодарила его за согласие с моими доводами. Оказалось, он не так уж и неприятен. Дима молча слушал наш разговор.

– Значит, на том и порешили, – обговорив ещё несколько мелочей касательно публикации, Родионов, наконец, поднялся, пожал нам руки и вышел прочь.

– Пойдем, – сказала я Ростовцеву, задвигая стул.

– Ты не будешь есть? – удивленно спросил он.

Действительно, на столе были расставлены тарелки с недобитой едой.

– Теперь я понимаю, почему ты такая худая, – с улыбкой сказал он.

Нет уж. Если взялась, обязательно доем. Я молча села за стол и схватилась за ложку. Еда уже остыла и оказалась далека от моих стандартов, но они, по правде, весьма высоки. Если смотреть объективно – вполне съедобно.

После обеда Дима подвез меня домой, и я приступила к работе над статьей. На фоне включила телевизор – никак не могла избавиться от привычки создавать на заднем фоне какой-нибудь шум. Работа шла хорошо – доступных мне материалов было достаточно.

Но не все было так просто. Нужно ведь отложить что-то на потом – на случай, если придется делать продолжение, а новых материалов мне не сольют. Да и фантазию приходилось прикладывать старательно – издание может быть не готово к излишне натуралистичным подробностям, а времени на переделку нет. Конечно, меня подредактируют и подцензурят, но все же я не люблю, когда мои статьи переделывают. Предпочитаю сразу делать, как требуется.

Пока я работала, наступил вечер, и столь неожиданно, что я едва спохватилась – сегодня еще не звонила детям. К счастью, они были заняты своими делами и не скучали. Даже Максим говорил рассеянно, будто куда-то спешил.

Может, это не к счастью, а к сожалению?

Меня коснулась тень черной меланхолии. Пройдет еще несколько лет… Не старение меня пугает. А то, что дети вырастут, заведут свои семьи. Это здорово, я очень хочу, чтобы они были счастливы. Но они покинут мой дом. И тогда я останусь совсем одна. В первый раз за всю сознательную жизнь.

Надо быть оптимисткой. У меня будет много внуков. Они будут настолько шумными, что я буду мечтать об одиночестве. И умру, мечтая об этом, так и не познав, что такое настоящее, абсолютное одиночество.

Когда закончу дело, куплю себе бутылку красного. Я заслужила.

После общения с детьми я не стала возвращаться к статье сразу. Все равно осталось немного, попробую причесать перед сном, если что – доделаю завтра. Пока что отправила черновой вариант на согласование Родионову и на ознакомление Ростовцеву.

Поужинала. Чтобы себя занять, решила посмотреть телевизор в кой-то веки внимательно. Шла местная передача, что-то политическое. Я загуглила телепрограмму. «Серьезный разговор», ну и название. Есть даже канал на Ютубе. Современный подход. Коллектив программы старался изо всех сил, но, несмотря на их усилия, от провинциальной маленькой студии так и отдавало какой-то наивностью и скромностью. Казалось бы, маленькой студии – маленькие проблемы, но гость передачи имел другое мнение.

Титр гласил, что я имею удовольствие слушать Олега Некрасова – аж целого депутата иркутской городской думы. Молодой относительно своих коллег – около сорока лет. Гладко выбрит, носит аккуратные круглые очки, слегка полноват, но по сравнению с иными депутатами, можно сказать, стройный. Внешне он чем-то напоминал Филиппа Нуаре из фильма «Старое ружье».

Несмотря на весьма скромную должность – городская дума Иркутска, это не бог весть что – депутат Некрасов за словом в карман не лез и спокойно излагал свое мнение по самым широким вопросом. Он представлял крупную оппозиционную политическую партию, что давало ему широкие возможности для критики власти, чем Некрасов и пользовался. Однако мне импонировала та форма, с которой он это делал. Вместо лозунгов, сколь громких, столь и бесполезных, неизвестный мне до этого депутат грамотно излагал свое видение проблем области, терпеливо объяснял, почему у такого-то конкретного чиновника не получается их решить, предлагал четкие шаги для исправления ситуации. Как модно сейчас говорить, «дорожную карту».

Говорил Некрасов уверенно, но легко, непринужденно захватывая внимание аудитории. Он как бы подмигивал зрителям – я умный и грамотный, но я ваш, народный, понимаю ваши чаяния. Складывалось впечатление, что он уважает собравшуюся у телевизоров аудиторию, да и в целом простых людей. Привлекал отсутствием высокомерия и чванства.