– Мне кажется, ты параноишь, – улыбнулся Ростовцев.

– Если ты параноик, это не значит, что за тобой не следят.

Ближе к двенадцати мы подъехали на место. Выйдя из машины, Дима направился ко мне, чтобы галантно открыть дверь, но не успел. Я не собиралась принимать знаки внимания.

– Куда ты меня привез? – я в недоумении оглянулась на какое-то полузаброшенное промышленное здание. Ржавые буквы под крышей гласили: «Энскэлектротранс». Похоже, здесь раньше располагался ремонтный цех для трамваев или депо.

– Не была в подобных заведениях? – следователь кивком головы указал на старую ржавую дверь с наполовину выцветшей табличкой с названием заведения общепита и часами работы. Столовая называлась «Столовая». Открыв скрипящую дверь, внутрь быстро зашли несколько человек.

Мы последовали за ними и оказались в темном коридоре с низким потолком, заканчивающимся металлической лестницей, ведущей на второй этаж. Большой промышленный лифт не нуждался в табличке «лифт не работает» – все было видно и так. Место было довольно популярным – навстречу нам шли усталые, на скорую руку поевшие люди труда.

Оценивающие мужские взгляды не слишком меня радовали – я прекрасно понимала, что вызываю скорее удивление своим несоответствием окружению, чем интерес.

Толкнув очередную дверь, мы, наконец, попали в помещение, где принимали пищу. Небольшой зал, плотно заставленный столами с дешевыми скатертями, стандартная конвейерная раздача блюд на подносы. Три умывальника сразу у входа.

Я помыла руки, взяла поднос и оглядела столовую, пытаясь угадать Родионова среди деловито обедающих рабочих, но это не удалось. Очевидно, он прекрасно вписывался в это место.

Решила поесть от души – все равно хоть сколько-нибудь пополнеть мне не удавалось – и набрала на поднос полный комплект. Дима провел меня в самый угол зала, где мы подсели к одиноко сидящему мужчине. Перед ним стояла наполовину заполненная кружка с компотом и две пустые тарелки.

– Давно вас жду. Тетки с раздачи скоро начнут на меня косо смотреть.

– Лиза, это майор Родионов. Александр Семенович. А это Елизавета Иванова.

Я протянула руку майору, которую он неохотно пожал. На вид Родионову было лет пятьдесят. Уже седой, с короткой стрижкой, угрюмый. С крупными и неприятными чертами лица. Крепкие подкачанные руки позволяли делать вывод, что майор все еще не чужд оперативной работе. Заметные следы от заживших травм костяшек пальцев говорили о том, что когда-то – видимо, в девяностые – он работал с полной отдачей.

– Как вам наш город? – спросил он. Слова он говорил отрывисто, как будто чеканил.

– Я местная. Уехала в Иркутск пять лет назад.

– После взрывов… Понимаю. Кто?

Несмотря на свою грубоватую внешность, Родионов оказался довольно проницателен.

– Муж.

Он кивнул и допил компот.

– Соболезную. Ладно, давайте к делу. Уже познакомились с нашей рок-звездой?

– Саша, ну зачем ты так?

Родионов только усмехнулся.

– Я не люблю, когда его привлекают, – сказал он мне. – Но Дмитрий эффективен и приходится его терпеть. Хотя он и не настоящий следователь.

Я удивленно посмотрела на Ростовцева. Тот пожал плечами.

– Покажи ей свой документ, – сказал Родионов.

Дима вытащил из кармана удостоверение. Оно было серого, а не красного цвета. Внештатный сотрудник.

– Окружающие как-то принижают мой статус, – как бы извиняясь, сказал он. – Поэтому я стараюсь вести себя как обычный следователь. Тем более что такова, по сути, моя работа.

– Ну да. Протоколы не оформляет, отчеты не пишет, на совещания не ходит, начальство не трахает. Простите, Елизавета Лазаревна, – он извинился за грубость, но было видно, что ему плевать. – Никакой настоящей работы. Потому и рок-звезда.

– Не думаю, что все перечисленное – основная часть вашей работы, – попробовала возразить я.

– Конечно, но без этого никуда. Должен быть порядок. А Дмитрий не подчиняется дисциплине. Но ему позволяют. Я не знаю, как он это делает, но большинство его дел раскрыты. Жаль, что наше дело – пока что одно из исключений.

– Я хотела бы о нем поговорить.

– Пожалуйста. Можете дать мне свой телефон?

Ход со стороны Родионова неправильный – если бы я хотела его записать, нашла бы, как это сделать. А вот стену недоверия между нами он поставил зря. Усилил и без того неприятное впечатление.

Я отдала ему телефон, он выключил его и положил на стол, чтобы тот был на виду. Затем сказал:

– Я считаю эту задумку глупой, бессмысленной и даже вредной. Но не буду возражать. Все согласовано с большим начальством, а оно ждет волшебного решения проблемы. Потому что уже забыло, не понимает, как все работает.

– А как работает? – спрашиваю я, одновременно начиная есть. Это такой прием – я делаю вид, что занята и едва отвлекаюсь, но на самом деле полностью поглощена разговором.

– Вы же не берете у меня интервью? Не хочу говорить это публично.

– Ну что вы, это останется между нами.

Если, конечно, не подойдет к материалу, подумала я. Но промолчала, естественно.

– Мы не сможем поймать его с тем, что имеем. У нас почти ничего нет. Идея Димы – это не передовые методы, не озарение какое-нибудь. Это жест отчаяния.

– Да, он говорил.

– Надо же, не соврал, – удивленно сказал майор. – Но писать этого не надо, конечно, – тут же добавил он.

– Тогда какой же план? – спросила я.

– Я уже почти его поймал. Нужно работать в этом направлении – предугадывать. У нас получается.

– И сколько времени это может занять?

– Понимаю, к чему вы клоните. Но, боюсь, здесь не получится ускориться.

– А если он снова убьет?

Родионов пожал плечами.

– Не для печати. Простите за цинизм, но для нас это будет не так уж и плохо. Каждое новое убийство – это потенциальные свидетели, улики, ошибки. Рано или поздно он ошибется, оставит след. Такие попадаются на ошибках.

– Только вот жертвам от этого не легче, – ответила я.

– Поверьте, мне жаль их, как и вам.

Очень сомневаюсь.

– Вы читали текст Дмитрия, который он предложил мне напечатать? – спросила я.

– Она сказала – никуда не годится, – расстроено добавил Дмитрий.

– Профиль преступника – курам на смех, – я изложила свою основную претензию.

Родионов сухо кивнул.

– Я согласен. Но это не моя затея и я не отвечаю, так что развлекайтесь. Только постарайтесь мне ничего не испортить.

Майор достал откуда-то снизу стандартную картонную папку с надписью «Дело №» и передал мне.

– Я собрал то, что вы просили. Вернете, как только сдадите материал в газету. Обращаю ваше внимание – что бы вам в личных разговорах не говорил товарищ Ростовцев, вам запрещается печатать информацию сверх того, что я передал.

Я открыла папку и бегло ее пролистала. Описание мест преступлений, несколько фотографий – без натуралистичных подробностей.

– Здесь нет психологического профиля, – заметила я.

– Естественно, – спокойно ответил Родионов. – Эта информация представляет для следствия огромную ценность. Результаты экспертизы, метод убийства – субъект знаком с этим лучше нас. Но я не собираюсь давать ему информацию, в какой мере мы к нему подобрались. Поэтому вы не найдете там и отчетов криминалистов. Я даже устно вам не скажу, без записи. Слишком многое на кону.

– Я прекрасно вас понимаю, – с жаром сказала я. – Я лишь хотела использовать профиль как образец, чтобы было от чего оттолкнуться. Мои выводы будут такими же неверными, как у Дмитрия, но противоположными.

– Как это? – спросил Ростовцев.

– Вспомни, что ты написал. Это даже не «желтуха», это уже «чернуха». За пределами объективных данных, которые могут быть определены криминалистической экспертизой – я не знаю, в какой мере ты добросовестно ей следовал, у тебя просто кошмар. Убийства совершены на сексуальной почве, это очевидно…

– Елизавета Лазаревна, – строго сказал майор, привлекая мое внимание, и кивнул мне за спину. Скучающая кассирша в отсутствии посетителей тщательно прислушивалась к нашему разговору. За соседним столиком на нас косились двое работяг в спецодежде газовой службы. Очевидно, я не заметила, что увлеклась и начала говорить в полный голос. Зал постепенно начинал пустеть, и стук вилок о тарелки перестал заглушать наш разговор.