– Вот почему Родионов сказал о том, что преступник может быть как-то связан с медициной.

– Возможно, поэтому, – уклончиво отвечает Дмитрий. – Он почему-то привязал это к способу совершения убийства.

– Может, так проще, – предполагаю я.

Ростовцев усмехается в ответ. Так и есть – я еще днем приметила, что они с майором не очень ладят.

– В аптеке есть камеры? – спрашиваю я.

– Понимаю, к чему ты клонишь. Увы, конкретно в этой аптеке камера висела для вида. Либо преступник знал это, либо ему очень повезло.

Ростовцев достает из папки фото тела Марины Резник. Она раздета и лежит на боку. Одна рука стеснительно и кокетливо прикрывает грудь, другая в истоме тянется к неизвестному любовнику, остающемуся за кадром этой композиции. Полагаю, примерно так это выглядит в глазах этого неуловимого выродка.

– Чем-то напоминает картины Валеджо, – говорю я. – На стыке фэнтези и эротики. Демонические, насыщенные сексом образы. Не бог весть какое искусство, но в девяностые частенько мне попадались.

– То есть ты понимаешь, что он хочет сказать? – удивленно спрашивает Дима.

– Не уверена. Может быть, угадываю. Я в статье написала, выслала тебе и Родионову. Скорее всего, ты уже прочитал.

– Значит, для него это – своего рода искусство?

– Не называй эту мерзость искусством. Но да – он что-то пытается донести окружающему миру. По крайней мере, мне так кажется. Есть еще какие-нибудь особенности с ее смертью?

– Как легко ты привыкаешь, – как будто с упреком говорит Дима. – Есть особенности. Любящий муж и осиротевший ребенок. Одинокая мать, мгновенно состарившаяся на десять лет. У всех этих женщин – свои особенности. Довольно обыденные, впрочем.

– Мне удивительно, как ты не привыкаешь.

– Наверно, просто не хочу привыкать. Боюсь быстро очерстветь. Цинизм очень заразителен, Лиза.

Говорит прямо как Макс. Видимо, это один из моих неосознанных страхов.

– Впрочем, одна особенность есть – именно после этой жертвы руководителем группы был назначен майор Родионов. Подсидел предыдущего начальника. Не знаю, почему он рвался на эту должность – можно преуспеть, а можно и все потерять.

– Полагаю, надеется преуспеть.

– Насколько я его знаю, он не амбициозен. Если честно, я сомневаюсь, что он продержится во главе группы достаточно долго.

– А когда привлекли тебя?

– Ты же читала материалы по делу. После пятой женщины. Дело не двигается, грозит слишком большой резонанс, никому не нужный, особенно в предвыборный год. В этот раз у оппозиции есть серьезный кандидат, который может протащить людей в областную думу, вот местная власть и задергалась. Нужен результат. В узких политических кругах хорошо знают талантливого внештатного сотрудника.

Ростовцев улыбается, не в силах сдержать тщеславное самодовольство.

– С полицией мне как-то проще было работать, чем с СК, – продолжает он, – там меня недолюбливают. Считают каким-то местным выскочкой. Но когда убили Леру Ионову, меня им безальтернативно навязали. Возможно, это просто совпадение, но в СНТ, где ее убили, в это же время на своей даче отдыхал председатель Иркутского областного суда, буквально через три дома. А у него есть внуки, внучки. Я его лично знал еще со времен, когда работал в полиции. Нормальный, честный мужик.

Дима грустно вздыхает.

– Если бы я подключился с самого начала, возможно, часть этих девушек осталась бы жить…

Ростовцев прикалывает на стену очередное фото.

– Итак, Валерия Ионова, двадцать лет. Студентка Энского государственного университета, училась на архитектора. Есть жених, в этом году они планировали свадьбу. Убита пятнадцатого июля на территории садового товарищества «Ангара». В ее теле нашли большое количество снотворного – очевидно, из украденного в аптеке во время убийства Марины Резник. Убийца опоил Ионову, затем связал, заткнул ей рот и несколько часов хладнокровно убивал среди бела дня в дачном поселке. Никто ничего не видел, не слышал, не запомнил. Ну и в довесок шокирующая подробность, которая так тебя задела – на момент смерти Ионова находилась на третьем месяце беременности.

– Как думаешь, убийца знал об этом? – тихо спрашиваю я.

– Каких-то особенных травм, указывающих на это, не найдено. Срок не такой большой, чтобы быть очевидным.

Ростовцев молча добавляет на стенку фотографии, потом говорит:

– Лиза, я не уверен, что в этом человеке осталось хоть что-то человеческое. Мог и знать.

Он тычет в очередную жуткую фотографию. Фотографию с мертвым телом. Да, я вижу. У меня пятеро детей, я сразу поняла.

– На что похожа ее поза? – спрашивает Дима.

– «Ложки». Самая безопасная поза для секса во время беременности.

Ростовцев кивает.

– Я исхожу из того, что он знал. Скорее всего, понял уже, когда опоил и начал истязать. Но это его не остановило.

– Может, он знал ее лично? Любовник?

– Общий для всех? – недоуменно спрашивает Ростовцев. – Не думаю, что у них были любовники, если честно. У меня сложилось впечатление, что те из них, кто был замужем, были счастливы в браке. По крайней мере, не слишком несчастны. Я читал протоколы допросов… Много горя, Лиза.

– Кем была шестая? – спрашиваю я. Разумеется, я знаю, но мне нравится, как Ростовцев организует нам рабочее место для мозгового штурма и систематизирует информацию в моей голове.

– Виктория Деркач.

Дима достает фотографию полноватой и улыбчивой хохотушки.

– Тридцать один год, четверо детей. Образование среднее специальное, бухгалтер. Работала по специальности на продовольственной базе, но периодически и непродолжительно. Многодетная мать. На момент смерти как раз находилась в отпуске по уходу за ребенком. Сиротами остались трое сыновей восьми, шести и трех лет и маленькая дочка, два года. Двенадцатого августа, в субботу, оставила детей с мужем, пошла гулять с подругой. Домой уже не вернулась. Ее тело тоже нашли в лесном массиве. Убийца усадил ее у дерева, рядом положил яблоко.

– Навевает чем-то историю о грехопадении.

– Скорее всего. Другой вариант, к которому мы пришли: дерево часто является символом плодородия, а яблоко – типичный плод, пусть и «греховный».

Это было всего два месяца назад. Я смотрю на эту женщину, совсем некрасивую, если по правде, но вижу что-то такое солнечное в ее сощуренных от улыбки глазах. Не сомневаюсь, что муж ее обожал, что дети любили, и это было взаимно.

Думаю о ее детях, не получается сдержать слезы. Ростовцев деликатно подает мне носовой платок, ничего не говоря.

– Не могу себе представить, как сказать детям, что их мамы больше нет…

– Они еще маленькие, Лиза. На данный момент, их вполне устроит «мама ушла на небо», «она в лучшем мире». Вот потом… Пройдет несколько лет, и старший сын проснется среди ночи, заливаясь слезами, которые не сможет сдерживать. Когда через это пройдут все ее дети, невинный детский смех навсегда покинет эту семью. Здесь многое зависит от отца. Я общался с ним, думаю, он справится.

Ростовцев говорит, как будто знает не понаслышке, что такое потерять мать. Интересно, почему я наделила его образ такой деталью?

– Осталась только Анна Точилина. Тридцать восемь лет, по профессии акушер-гинеколог…

Возраст удивляет меня. Женщина на фотографии выглядит моложе.

– Это свежее фото? – перебиваю я.

– Да.

– Она очень молодо выглядит.

– Скорее всего, именно поэтому она и оказалась в этом ряду. Наш маньяк предпочитает женщин помоложе. Разведена. Детей нет. Работает в женской консультации. Отзывы с работы самые положительные – вежлива, аккуратна, заботлива к пациентам. Убийца напал на нее в парке Металлургов двадцать шестого сентября.

– Довольно смело, парк небольшой.

– Да. Видимо, хотел повторить убийство Крамаренко, оно тоже было рядом с городом. Толкнул жертву, она сильно ударилась головой при падении. По счастливому совпадению рядом оказался наш удачливый руководитель следственной группы и спугнул его. К сожалению, как свидетель Анна бесполезна – она находится в коме.