Мне кажется, или я услышала в его голосе неприятную усмешку, когда он говорил о Родионове?

– Что-то не так? – спрашиваю я.

Ростовцев криво улыбается.

– Я не люблю такие совпадения. Лиза, опыт работы подсказывает мне, что совпадения – очень редкая вещь. Да и странное поведение маньяка – вряд ли у него было много времени, чтобы мучить ее и что-то изображать с телом. Боюсь, с этим случаем в парке не все чисто. Думаю, майор Родионов нам что-то недоговаривает.

– Что тебя смущает?

– То, как он упустил убийцу. Предпочел оказать помощь пострадавшей. Он не производит впечатление сентиментального человека. На помощь быстро пришли случайные прохожие, но убийца уже успел скрыться.

– Прохожие? – удивляюсь я.

– Да, было не слишком поздно. Вообще, эта попытка убийства в парке – очень рискованная. В предыдущих случаях убийца был намного осторожней. Возможно, пошел в разнос, перестал себя контролировать. Или иная причина. В любом случае, думаю, маньяк скоро ударит снова. У нас не так много времени.

Мы отступаем на два шага назад, и осматриваем стену, увешанную фотографиями и документами.

– Что общего у этих женщин? Помимо ужасного конца? – спрашиваю я.

– Я понял, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, у него должен быть какой-то профиль с точки зрения выбора жертв. Давай пройдемся по каким-то общим чертам.

– Они довольно молоды.

– Если мы учтем, что Анна Точилина выглядит моложе своих лет, а Елена Крамаренко чуть старше, то можно сказать, что возраст жертв находится в диапазоне от двадцати до тридцати лет.

– Возраст как возраст.

– Ну, не совсем, – возражает Ростовцев. – Это возраст, когда женщина наиболее привлекательна.

– Самый хороший возраст, чтобы рожать детей, – добавляю я.

– Давай по детям. Крамаренко и Точилина – бездетные, Деркач – многодетная, четыре ребенка, Титова – двое, Царева, Резник – один, Ионова – детей нет, но беременна. Видишь закономерность?

– Нет, – честно говорю я. – Но в статистике, чтобы лучше оценить картину, иногда убирают «выбросы» – крайние результаты.

– Ты считаешь, что в данном случае можно применить статистические методы?

– А почему нет? Все хорошо, что поможет нам понять преступник, а значит, и приблизиться к его поимке. Ты считаешь это неэтичным?

– Нет, совсем нет. Ты не поняла. Выборка очень маленькая. Для статистики нам нужно не шесть, а двадцать шестьдесят убийств.

– Боже упаси… Надеюсь, вы поймаете его раньше.

Ростовцев разворачивается к стене и, указывая на лица, жертв, говорит:

– Если уберем бездетных и многодетных, получится, что нашего убийцу привлекают молодые матери с одним-двумя детьми. Лиза, мы об этом думали. Большинство матерей заводят детей в этот промежуток времени и большинство от большинства – заводят одного или двух. Думаю, количество детей для убийцы ничего не значит.

– Что насчет национальности?

– У нас шесть русских и одна бурятка. Примерно соответствует этническому составу области. Какой-то корреляции по национальности нет. Присмотрись к фотографиям и данным по жертвам внимательнее. У нас здесь есть русые, брюнетки, одна блондинка и одна рыжая. Одна полная, две худые, остальные – среднего телосложения. С карими и серыми глазами, с худыми и полными губами.

Я понимаю, что он хочет сказать.

– Они абсолютно разные, – говорю я. – Но при этом похожи этой «разностью». Как будто эти женщины набраны совершенно случайно.

– Если судить по внешним данным – именно так.

– А так бывает?

Дима качает головой.

– В моей практике – нет, Лиза, никогда. Всегда есть что-то общее. И здесь оно есть, просто выпадает из нашего поля зрения.

Я еще раз прохожу вдоль стены, изучая материалы по жертвам. Образование и профессии – разные. Найдены в разных местах…

– Что насчет места жительства? Воткни черные кнопки в карту.

Ростовцев выполняет мою просьбу.

– В этом что-то есть… – задумчиво говорит он. Четыре из семи жертв жили в Зареченском районе города. Еще две на правом берегу и одна в центральном районе.

– Может быть, они где-то пересекались? Знали друг друга?

– Да, следствие очень быстро нашло эту связь, но она имеет естественные причины. Так как они жили в одном районе, то во время беременности наблюдались в одной и той же женской консультации.

– Где работает Точилина?

– Да.

– Вы проверяли сотрудников?

– Да. Никого подозрительного.

– Возможно, что другие женщины жили в этом районе раньше, но переехали?

– В материалах дела эти данные есть, но если честно, я не помню их.

Разумеется. Среди документов, которые мне дали, этой информации не было.

– Значит, есть некоторая вероятность, что убийца живет в этом районе города.

– Скорее не живет, а работает, – усмехнулся Дима.

– В каком смысле?

– Ты не обратила внимание на даты преступлений? Они совершались только на выходных.

Мне нужно немного подумать. Я не спеша просматриваю созданную Ростовцевым информационную стену.

– Знаешь, что я думаю? – спрашивает он.

Еще бы.

– Мы должны отойти от жертв как таковых и рассмотреть поближе сами преступления. Меня очень напрягает чистоплотность этого убийцы. У нас нет совсем никаких следов. Сейчас уже не двадцатый век, преступника может выдать случайный плевок. ДНК лучше отпечатков. Но мы ничего не нашли.

– Может, просто очень осторожен?

– Нападение на Точилину было очень неосторожным. Не в осторожности дело. Нужно знать, как правильно не оставлять следы.

– Для этого нужно быть врачом. Поэтому Родионов сказал, что убийца может быть связан с медициной, – отвечаю я.

– Есть еще одна профессия, Лиза…

Он молча смотрит на меня. Какого черта… Что за парадоксальный вывод? Я чувствую, что внутри все похолодело. Если раньше мои «игры разума» были чем-то вроде несерьезного интеллектуального упражнения, то теперь это были уже не «игры». Игры кончились.

Кнопка с фотографии Точилиной выскочила из стены, и лист фотобумаги упал на пол. Ростовцев не обратил на это никакого внимания.

– Один из ваших? – спрашиваю я. У меня пересохло в горле, и я помимо воли перешла на шепот.

– Не только. Чем больше я думаю над этим, тем больше считаю, что он, возможно, имеет отношение к расследованию. Это объяснило бы увеличение частоты убийств. Маньяк не пошел в разнос. Он просто уверен в себе и чувствует безнаказанность, потому что контролирует ситуацию.

Ничего себе у меня выверты бессознательного. Так можно очень далеко зайти.

Думаю про себя: не согласна! Это ни на чем не основано. Какая-то паранойя.

Я пытаюсь возразить своему воображаемому собеседнику вслух, но мои слова заглушает звон будильника.

V

Поднялась резко и напряженно. Переоценила свои возможности по контролю сновидения, пробуждение было внезапным. Не хватило времени. Впрочем, сетовать на его потерю ради неуместной рефлексии было бессмысленно – сама виновата. Надолго растянуть не получилось.

От увиденного остались очень странные впечатления. Очень яркий, насыщенный сон. Если Максим безжалостно излучал тоску и негатив – так же, как он это делал и при жизни, то Ростовцев представился во сне легким на подъем деятельным оптимистом. Простым, но хорошим человеком, знающим свое дело. Несколько авантюрным и самонадеянным.

Разумеется, я не приняла всерьез его последние слова (вернее, изложенные его тульпой мои собственные мысли). Выключив будильник, увидела, что на телефоне меня уже ждало сообщение от Родионова. Оно было очень длинным и неожиданным по содержанию.

«Елизавета Лазаревна, я ознакомился с вашим материалом. На публикацию даю добро, существенных замечаний не имею. Вы очень хорошо и на удивление деликатно смогли написать статью на столь тяжелую тему. Однако я не согласен с вашим выводом, что убийца использует трупы жертв как художественную инсталляцию. Возможно, такое впечатление могло сложиться у вас при ознакомлении с работами Гюнтера фон Хагенса, который использует в своем творчестве специально обработанные тела. Если вы не слышали о нем ранее, стоит ознакомиться. Думаю, чтобы понять нашего маньяка, необходимо изучить работы немца, у них есть что-то общее. Самая знаменитая работа – выставка «цикл жизни», гвоздем которой является пара совокупляющихся тел. Трудно представить себе более остроумную и жестокую насмешку над эросом. Но все-таки, несмотря на сходство, это другое. Перфомансы Хагенса – это больше про него самого, извращенный способ самовыражения. Его не интересует общество, он ни к кому не адресуется. А вот наш убийца хочет что-то сказать. У меня устойчивое ощущение, что зафиксированные в сексуальных позах жертвы – это не инсталляции, это его манифест. Необходимо его расшифровать. Мне кажется, вы что-то нащупали. После публикации обсудим дальнейшие шаги. Звоните, если что-то понадобится. Удачи».