– Как дед? – сменил тему я.

– Нормально. Если что еще будет, по пути бери все.

– Я знаю.

– Спасибо и на этом. Ты молодец. А насчет нее подумай раз сто. Слишком уж хороша, чтобы оставлять без присмотра, желающие прибрать к рукам найдутся. О! Я не о себе сейчас, не думай!

Я вздохнул тяжко.

– Я к нему.

Оставляю ее здесь и иду к деду. Дедом мы называли реального деда, имени мы его не знали, он говорил, что забыл его. Ни имени, ни возраста. Я предполагал, что ему уже за восемьдесят. Он был слепой, ходил с палочкой. Был невероятно мудрым и по-любому вопросу давал дельные советы. Заставлял ненавязчиво посмотреть на любую ситуацию под другим углом и принять правильное решение. К нему за советом ходили все. Он был нашим наставником, проповедником, учителем. У него был небольшой уголок в большой комнате, где все мужики спали, завешанный тряпицей. Зачем он завешивался, я не понимал, ничего же не видит. Он почти всегда читал, водил пальцами по печатному тексту, обычному тексту, не для слепых и как-то разбирал, что там. А книги были повсюду, под кроватью, возле, везде. Я приносил ему новые всякий раз. В этот раз тоже две.

– Здравствуй дед, – отодвинул шторку немного, он лежал без книги.

– Вейл, – обрадовался, похлопал по кровати, – Садись, спасибо за книги. Как твои дела?

Не зрячий, но видел больше зрячих. Говорил, чтобы видеть, глаза не нужны.

– Восемьдесят девятую нашел, привел знакомиться.

– А что так печально? С ней все хорошо?

– Да, она здорова.

Он молчал, я тоже.

– Она волнует тебя да? Ну, так это дело молодое!

Вот как он это понял, я же ничего не сказал!

– Я знаю, о чем ты думаешь. Что сейчас не время, нужно думать о другом. Думаешь, будет другое время? Лови момент, собирай эти жемчужины, подобное больше уже никогда не повторится. Потом будешь нанизывать каждую на нитку памяти и смаковать каждую. Ты тоже человек, так позволь себе им быть. На тебе и так неподъемно тяжелая ответственность. Воспоминания – это все, что у нас остается после. Что помогает нам жить и идти дальше. А любовь – это главная жемчужина, самая яркая.

– Ты любил?

– Конечно, я любил, и прекрасно помню как это. Но ценнее всего в моих воспоминаниях то, что я был любим, и нужен ей. Нужен как воздух.

– А если…

– Нет никаких если! Они только в твоей голове. Смелее и все «если» испаряться.

– Думаешь, она та самая?

– Я этого не знаю, но это знает твое сердце.

Помолчали еще немного.

– Я пойду.

– Заходи.

Сходил к ребятам в главный блок, решали организационные моменты. Поздно уже, пора домой и так здесь долго были. Она все там же, с детьми. Вдруг подумалось, что сейчас она передумает, скажет « мне и здесь хорошо, остаюсь». Стало грустно, я бы не хотел этого, но и заставить ее идти с собой не могу и не хочу. Чем я аргументирую? Я хочу быть с тобой? Бред! Она мне никто, я ей тоже. Между нами ничего нет. И эта мысль давила в груди невыносимой болью. Подумаешь, поцеловались.

Нашел ее с Даной, смеются, что-то обсуждают. Дане около тридцати, она не красавица, но и не уродина, добрая и улыбчивая повариха, слегка полновата. Благодаря ей здесь все сыты. Я видел все ее посылы в мой адрес, строила глазки, предлагала прогуляться, как будто здесь есть, где гулять, прям парк за стеной. Она хорошая, но нет, не моё.

Тянуть не имеет смысла, я должен выяснить это сейчас. А что я сделаю, если откажется идти со мной? Останусь здесь? Место найдется, но не в этом дело. Почему я боюсь отказа еще до того как получил его? Иду, подбирая слова. Нужно сказать так, чтобы пошла, без вариантов. Смелее. Прямо и четко. Чтобы не сказала мне нет.

Дана, первая меня заметила и разулыбалась, я лишь учтиво кивнул ей в знак приветствия и обратился к Элизабет:

– Ты идешь? Уже пора, – и замер в ожидании. Хотел не так, хотел приказать. Лох.

Она посмотрела на меня непонятным взглядом, может, принимала решение в данную секунду. Потом посмотрела на Дану, та защебетала:

– Ты можешь остаться здесь, места хватит.

– Спасибо. Еще увидимся. Я должна идти с ним.

И слово «должна» прозвучало так, словно я ее заставляю, обреченно, но это не так. А с другой стороны, я рад, что она держит свое слово.

– Завтра прейдете? – спрашивает Дана.

Элиз жмет плечами и смотрит на меня, что я скажу. Я закатил глаза и пошел к выходу, слышу сзади.

– Он всегда такой?! – Элиз.

– Ну, это же Вейл! – Дана.

И их смех. Девчонки! Какой такой? Я нормальный!

Всю дорогу обратно она делилась впечатлениями от увиденного. А этот такой! А это ссекая! Какие все удивительные и здоровские! Я ее восторга не разделял, но ее болтовня меня успокаивала. Приходилось быть собранным за двоих, ведь за каждым углом подстерегала смерть. Почему-то крутились в голове слова деда. Лови момент.

* * *

Вейл открыл глаза, все те же стены отеля, а он почувствовал ее кожу, ее запах. Посмотрел на Николоса ничего не выражающим взглядом.

– Вы женаты?

– Да.

– Дети есть?

– Да. Две дочки.

– Вы любите свою жену?

– Конечно, я ее люблю.

– А когда вы последний раз дарили ей цветы? – Николос задумался, – Мужчины этого мира не ценят своих женщин, заблуждаясь, что они всегда будут с ними. Купите ей цветы, когда поедите отсюда. Пожалуйста.

– Хорошо, я так и сделаю.

– Купите ей два букета и от меня тоже. Не затруднит?

– Нисколько. Я так и сделаю.

– Лилии, белые лилии.

– Хорошо.

– А какие цветы она любит?

– Розы.

– А-а. Но все же, лилии пусть будут от меня.

* * *

Зайдя домой, раздеваемся, чтобы быстрее согреться.

– Замерзла? – она руки трет, взял их в свои, потер слегка, поднес к губам и подул своим дыханием, – Сейчас согреемся, потерпи.

Простой жест вызвал в ней смущение и взгляд « Ты чего?», но рук не убрала.

– Я разогрею ужин, а ты включи музыку, – говорит она.

– Кого?? – аж растерялся я, забирает свои руки из моих.

– Музыку. У тебя есть музыка? Или нельзя? – разувается не спеша.

– Музыка у меня есть, касетник старый, но репертуарчик тебе не понравиться. Музыку это можно, – в голове соображаю, где он вообще у меня, сто лет не доставал, работает ли еще? А кассеты где? Где-то в коробке. Задала задачку!

– Не важно. Хочется отвлечься и хоть на время забыть, что здесь творится. Почувствовать, что все как прежде. Только не грустную, что-то веселое, – уже орудует на кухне. Уже знает, где что лежит и меня это не раздражает, а наоборот.

Нашел кассетник, проверил кассету, проверил батарейки. Включил, заиграла мелодия, сделал громче и смотрю на ее реакцию. Морщит носик, шансон ей не по вкусу. Выключил, пошел искать другие кассеты. Принес ей всю коробку, протягиваю мол « Сама выбирай». Заглянула внутрь, а потом просто засунула руку и порывшись вытаскивает наугад. Я ставлю ту, что она выбрала, не припоминаю, чтобы когда-то слушал подобное, но ей нравится. Кружит бедрами и плечами, улыбается. Я опять залип на всем этом, только еще и улыбаюсь как придурок. Мешает чай пританцовывая, а потом и вовсе расходится, подпевает. Подошла ближе, потрясла меня за руки, попела в ложку, как в микрофон. Весело и тепло на душе. А что бы я делал, не будь ее здесь? Точно бы не слушал музыку, мне бы в голову не пришло. Мое настроение повысилось на пару градусов. Песня сменилась на другую, а мы сели есть.

– Ты не часто слушаешь музыку и совсем не танцуешь? Да? – спрашивает она.

– Раньше слушал, теперь к другому прислушиваюсь. А танцы глупости.

– Но это же весело!

– Весело, но не для меня.

– Когда нибудь ты потанцуешь со мной, – утверждает она.

– Нет, никогда, – утверждаю я, не шучу, я совсем не умею.

– Посмотрим! Посмотрим! – заявляет, хитро прищурившись « Мне не слабо! Я раскручу тебя на танец!».

– Посмотрим, – я тоже хитро прищуриваюсь « Не раскрутишь!»

– Какая музыка тебе нравится?

– Не знаю. Никакая. Я не любитель.