– Так что, товарищ Цыганков? По-прежнему есть возражения? Слушатель Реутов не достоин комсомольского билета?

Со стороны можно было подумать, будто Шармазанашвили беседует сам с собой. По крайней мере, это бы выглядело именно так, не назови он фамилию Витюши, который стоял посреди кабинета, словно пыльным мешком пристукнутый. Охреневший и злой. Мне кажется, если ткнуть в него сейчас пальцем, лопнет к чертовой матери, как воздушный шар.

Владимир Харитонович прошел обратно к столу, ровно мимо Цыганкова, буквально в десяти-двадцати сантиметрах от придурка. При этом он на него вообще не смотрел, хотя вопросы, озвученные вслух, были предназначены как раз Цыганкову. Садиться директор уже не спешил. Просто оперся о столешницу задом.

– Кому вы верите? Да она же… – Начал было Цыганков, однако его моментально перебил Молодечный.

Причем, заговорил он не с Витюшей, что было бы логично. Наоборот, сержант госбезопасности вообще не смотрел в сторону моего “товарища”. Это явно взбесило Цыганкова еще больше. Просто оба чекиста вели себя так, будто он – пустое место. А главное, было заметно, что и Шармазанашвили, и Молодечный делали это специально.

– Товарищ капитан государственной безопасности, раз уж Вас интересует мое мнение, так скажу… – Кривоносый вдруг замолчал на мгновение, отвлёкся от начальства, посмотрел на меня с ухмылкой, а потом снова переключился на начальника Школы.

Хотя, между прочим, Шармазанашвили ни слова не говорил, будто кому-то есть дело до мнения Молодечного. Это было даже как-то странно. Будто в башке у моего инструктора по борьбе все время шел свой диалог, который слышал только он. Как в дурке, честное слово.

Но вот директора Школы такое внезапное вступление ни капли не удивило. Наоборот, он внимательно уставился на Молодечного. Видимо, до моего появления, здесь в разгаре был процесс активного обсуждения нашей с дедом персоны.

– Если бы Реутов напал исподтишка на Цыганкова, уж поверьте, мы бы несомненно наблюдали следы этого нападения. Это я Вам говорю, как человек, занимающийся с Реутовым борьбой. Парень он способный. Не даст соврать товарищ Шипко. При испытательном поединке Реутов смог положить на лопатки меня. Неважно, насколько это было правильно с точки зрения приемов. Он и без отличного знания техники может обойтись. Поэтому… мне кажется, тут все очевидно.

Я в тихом офигевании уставился на Молодечного. И дело было вовсе не в том, что он за меня вроде как заступился. Хотя, врать не буду, тоже момент удивительный. Не ожидал от него поддержи. Просто впервые за несколько недель пребывания в Школе я услышал от Кривоносого столько много слов одновременно. Обычно это – два или три предложения. Он крайне молчалив даже на тренировках. Рявкнет, что нужно исправить, и все, отходит к другому курсанту. А тут – целая речь.

– Что? Что очевидно? – Вскинулся Цыганков.

Я так понимаю, несмотря на то, что Молодечный в Школе значится в первую очередь преподавателем, Витюша не считал его кем-то более значимым, чем он сам. Типа, с капитаном госбезопасности спорить – себе дороже, а обычный сержант – вполне сойдёт.

– Если бы Реутов напал на товарища Цыганкова, то товарищ Цыганков сейчас находился бы не здесь, а в санчасти. – Не глядя на Витюшу, отчеканил Молодечный, который продолжал демонстративно общаться только с Шармазанашвили.

От такого хамства и возмутительного пренебрежения Витюшино лицо перекосило окончательно. У него вот-вот могла пойти пена изо рта. От бешенства, само собой.

– Слушатель Реутов в азарте драки увлекается слишком сильно. Он отделал бы товарища Цыганкова как… – Кривоносый не нашел приличных нематерных слов и замолчал. А то, что слова лезли ему в голову только неприличные и матерные стало понятно всем. Особенно Цыганкову.

– Спасибо. А что скажет товарищ Шипко? – Шармазанашвили вопросительно посмотрел на воспитателя, который с каждой минутой становился все более довольным.

– Полностью согласен со сказанным. Будь ситуация, по которой мы тут собрались, правдивой, уж поверьте, нам бы не пришлось искать подтверждения у Ольги Константиновны. Потому что все подтверждения было бы на лицо. Вернее, на лице. – Отчеканил Панасыч.

Его последний каламбур выглядел форменным издевательством. Особенно из-за того, что Шипко, как и Молодечный, даже на долю секунды не переводил взгляд в сторону Цыганкова, словно тот и правда пустое место. Словно здесь, в кабинете, кроме меня и трех чекистов вообще никого нет.

Вот честно говоря, после слов Панасыча я бы даже растрогался и пустил слезу. Такую настоящую, скупую, мужскую слезу. Ни хрена б себе, двое нкведшников, да еще каких – Шипко и Молодечный – за меня впрягаются. Если бы не одно маленькое, однако весьма цепляющее “но”.

Панасыч, как и Кривоносый, высказался в мою защиту чуть позже, чем надо бы. То есть, раз уж им пришла в голову подобная блажь и они решили явить миру истинную справедливость, так какого хрена не сделали этого раньше? До моего прихода.

Вряд ли Цыганков сразу притащил с собой на встречу Ольгу Александровну. Он по любому явился сначала один и озвучил свои претензии. Потом, по идее, как раз Шармазанашвили подтянул обоих чекистов. Это – логично. Шипко – воспитатель моей группы. Молодечный – инструктор по борьбе. Уж ему точно известно, в состоянии ли я набить морду Витюше. Но по всему выходит, они уже тогда должны были высказаться. Как только их пригласили в кабинет директора Школы. Сейчас эта показуха зачем?

– Хорошо. – Шармазанашвили кивнул. – Товарищ Цыганков, есть возражения?

– Нет возражений… – Процедил Витюша сквозь сцепленные зубы. Мне кажется, я даже услышал, как они, его зубы, трутся друг об друга.

Самое интересное, этому придурку вообще не было стыдно или неудобно. Хотя его так-то за руку на вранье поймали. Нет, я и сам, что уж греха таить, так могу завернуть, если мне выгодно, ни один детектор лжи не определит.

Просто вранье Цыганкова – глупое, тупое и бездарное. Мелко нагадил. Очень мелко. Я бы со стыда сквозь землю провалился из-за такого. Как малолетний дебил сейчас выглядит, честное слово. Взял, запугал женщину, пришел, рассказал херни какой-то, да еще оказалось, что все было наоборот. Уж если срать, так надо с размахом, а это что? Смех один.

– Товарищи, вы свободны. Отправляйтесь в столовую. Мы много времени потратили. Там всё давно готово и ваши подопечные, товарищ Шипко, заждались. – Шармазанашвили решил, видимо, больше тему с посягательством на честь Ольги Константиновны и Витюшину мужественную харизму не мусолить. По крайней мере сейчас.

Правда, когда Цыганков оказался возле двери и собрался вслед за чекистами выйти из кабинета, руководитель Школы его окликнул.

– С Вами, товарищ сержант государственной безопасности, мы еще поговорим о случившемся.

Витюша шумно втянул воздух ноздрями, а потом выскочил в коридор, будто ему жопу припекает.

В общем, все ушли. Все, кроме меня. Мне пришлось задержаться. И причина не в том, что я мандец как не хотел расставаться с товарищем Шармазанашвили. Наоборот. Если прежде я не верил всем чекистам, особо сильно тем, кого знаю ближе остальных – те же Клячин или Бекетов, то теперь к их тесному кругу добавился еще и начальник Школы.

Руку даю на отсечение, этот спокойный кавказец что-то задумал.

Понял я это ровно в тот момент, когда чекистам было велено идти в столовую, а мне в спину, едва сделал шаг к выходу, прилетело:

– Реутов, останься.

Я повернулся к Шармазанашвили, попутно соображая, какие ещё неожиданности могут меня сейчас ждать.

– Ты рад, Реутов? – глаза кавказца изучали моё лицо. Он явно пытался уловить малейшие изменения или эмоции.

– Конечно рад, товарищ капитан государственной безопасности. – С выражением восторга ответил я, следуя заветам Петра Первого, между прочим. Вид надо иметь молодцеватый и немного дурковатый. Ну а что ещё можно было ответить? Конечно же, я счастлив, что моя вина так быстро превратилась в мою правоту. Надеюсь, вопрос насчет комсомола тоже отпадёт автоматически. Как ни крути, мне это нужно, если я планирую вырваться рано или поздно за пределы Союза. Лучше, конечно, рано…