В повозке стало светло и уютно, как будто в ней разожгли камин, а на стенах заиграли отблески света. Я, наслаждаясь ощущением силы, подошла к Крекше и, повернув обе руки ладонями к пуме, толкнула это всё в неё.
Пума передёрнула ушами, а я опустила руки в чашку, сложив их «лодочкой», чтобы зачерпнуть воды, но тут она сама заструилась вокруг моих рук. Посмотрела на кошку – у неё оба глаза были открыты, и Крекша с интересом наблюдала за моими действиями. Я поднесла руки ближе к пасти, и струйка из чашки полилась ей в рот. Пума послушно глотала, всё время с подозрением косясь на меня.
Не смотри так на меня, я сама в шоке, – сказала я кошке.
Фуф, – ответила она.
***
Я торопилась отойти от повозки как можно дальше: мало ли, вдруг лиходеи решат вернуться, всё же шкура горной пумы чего-то стоит, хоть и изрядно потрёпанная. Покопавшись в перевёрнутом скарбе, нашла вполне приемлемую мужскую одежду. Повезло, что старичок-примаг, хозяин Крекши, был худым и маленького роста. Штаны всё равно спадали, и я подвязала их верёвкой-артефактом, а другую повязала сверху широкой рубашки в качестве пояса и привязала к ней бурдюк. Ножа, чтобы отрезать волосы, не было, поэтому я спрятала их под странную шапку, больше похожую на тупоносый колпак с тканной оторочкой. Оставшиеся артефакты разложила по карманам и, захватив с собой мешок с найденным за козлами одеялом, двинулась в путь.
Во время моих сборов Крекша исчезла, и я, решив, что кошка отправилась своим путём, не стала её дожидаться. Всё же пума – дикое животное, хоть и провела всю жизнь в парке. Начав свой путь через лес в мрачном настроении, я где-то через час заметила идущую чуть позади меня кошку. Она была грязной, а на её морде виднелись пятна крови, но я была очень рада Крекше.
Охотилась? – спросила я. Кошка в ответ только дёрнула ухом.
Так мы шли весь день, не останавливаясь, а когда в лесу сгустились сумерки, Крекша огляделась и, подойдя к разлапистому толстому дереву, запрыгнула на ветку.
Хорошая идея, – похвалила я её и полезла следом.
Устроившись на одной из толстых ветвей, я завернулась в худое одеяло и уснула. Ночью проснулась от холода. Никогда не думала, что в горах днём жарко, а ночью очень холодно. Даже укрываясь одеялом, чувствуя под боком тёплую пуму и прижимаясь к ней, я не могла согреться.
Утром Крекша убежала по своим делам, а я продрогла настолько, что стук моих зубов помешал дятлу, добывающему себе завтрак на соседнем дереве. Слезла с дерева и, закутавшись в одеяло, словно в плащ, принялась бегать вокруг дерева, чтобы хоть как-то согреться. Только когда полностью рассвело, и солнышко стало пригревать, я ощутила тепло и смогла всё обдумать.
Лес был густым, и через высокие кроны деревьев солнце пробивалось с трудом. Найдя лесную прогалину побольше, я устроилась на солнышке и стала просчитывать обстоятельства, в которых оказалась.
«Я не знаю, где нахожусь, и сколько дней идти до Анделиса, – размышляла я. – Еды, как и денег, чтобы её купить, нет, но я в лесу, тут должны быть вода и ягоды».
Закрыв глаза, я прилегла на зелёную траву, подставив лицо солнцу, и стала продумывать свои действия. «Анделис расположен южнее столицы, примерно в неделе пути, значит, нужно идти в ту сторону, – решила я, – а если встречу поселение, нужно найти возможность подзаработать», – это уже мне подсказал мой урчащий желудок. Цепочку с жемчужиной продавать не хотелось, да и снять её я так и не смогла.
– Фуф, – сказала Крекша вернувшиеся с охоты. Я встала, определила, где гуще растёт крона, значит, там находится юг, и мы с пумой отправилась в путь.
Стараясь обходить скалистую местность и держаться солнечной стороны, мы шли два дня. Иногда попадался ручей, в котором я напивалась всласть и наливала в бурдюк воду. Один раз, вспомнив, как вода откликнулась мне в повозке, я позвала её, и она заструилась спиралью по руке. Я улыбнулась.
Несколько раз везло – мы набредали на заросли дикой малины. Конечно, чтобы насытиться, уходило несколько часов, но в это время и Крекша убегала на охоту, а после мы – довольные, сытые и грязные, я – в малине, она – в крови и земле, продолжали совместный путь. Днём идти было тепло и легко, но ночью я сильно мёрзла, и от горного холода не спасали ни одеяло, ни соседство пумы.
Как-то раз в полудрёме, устроившись на дереве, я увидела лорда Фабиа. Он лежал на кровати в какой-то незнакомой мне комнате и крутил в руках кулон с жемчужиной. Потом, подняв на меня взгляд, спросил:
Валлери, ты где? – Сердце почему-то сжалось, и я с минуту смотрела ему в глаза. Подалась вперёд, не веря ощущению реальности сна, и чуть не сверзилась с дерева.
Вовремя ухватившись за ветку, я открыла глаза, замерла, слушая, как шумит ночной лес, и как стучат мои зубы. «Я просто сильно замёрзла», – сказала я себе, вспоминая, как было тепло и уютно в кольце его рук.
К полудню третьего дня мы с Крекшей вышли к высокой стене достаточно большого города. Стена метра четыре высотой была сложена из неотёсанного камня. За ней виднелись городские башни и высокие жилые строения. С огорчением я поняла, что это не Анделис. Мой брат Сит иногда отвозил туда избытки овощей, и из его рассказов я знала, что крыши домов в Анделисе – из серой дранки, а в этом городе – черепичные, и все разной формы.
Подойдя ближе к широкой дороге, ведущей к воротам, я решила понаблюдать, за странным скоплением путников, направляющихся в город. Прищурилась: в толпе было много как примагов, так и домагов. Кто пешком, кто на телегах – все двигались в неспешной очереди. Народ был зажиточный, в дорогих повозках и хорошо одетый, в тряпье, как у меня, я не увидела ни одного человека. Но я настолько промёрзла и оголодала, что готова была умолять стражников пропустить меня в город в надежде найти хоть какую-то работу и кров.
Прости, Крекша, если хочешь, подожди меня здесь, – попросила я пуму, пряча одну из верёвок в малиннике, рядом с примечательным круглым камнем.
Спустившись на дорогу, пошла вместе со всеми в сторону городских ворот, исподволь рассматривая людей в поисках, к кому можно присоединиться. В метрах пятидесяти дальше по стене заметила ещё одни ворота, но туда въезжали и выезжали только повозки, причём на каждой из них было что-то нарисовано.
Уже ближе к высоким кованым воротам поток делился на идущих пешком и сопровождавших обозы. Я пристроилась к группе людей, идущей рядом с гружёной телегой: вид у них был небогатый, и я понадеялась, что не буду среди них сильно выделяться. Но буквально через пару метров невольные попутчики стали на меня коситься и стараться оттеснить от телеги.
Ей, парняга, ты чего к нам прилип? – спросила меня женщина, закутанная в цветастый платок. – Нам и так страшно, что в Алуар не пустят, а с нищетой и подавно.
Пошёл отсюда, отребье, – замахнулся на меня коренастый мужик с окладистой бородой, когда я придвинулась ближе перед самыми воротами.
А ну, спокойно, – прикрикнул на него по-парадному одетый стражник. И, подойдя к нам, прищурил глаза. Осмотрел нас всех и, сделав в воздухе крест, направил руку на группу с обозом.
Они с тобой, парень? – обратился он ко мне. Я прикрыла глаза: стражник был серым магом.
Я к ним в очереди пристроился, думал, подскажут, куда идти, – сказала я ему.
А, ты в город входишь впервые? – Я кивнула, а стражник указал через ворота на широкую дорогу до башни. – Тогда иди по главной улице, в башню к леди Ревалье Дарвега, она тебя и накормит, и на постой определит, – в телеге, от которой меня прогоняли, с досады громко выругались.
Не веря своему счастью, я прошла через ворота. Увидев тех, кто входил, вдруг поняла – в город пропускали, в основном, домагов и примагов. Простые люди могли войти, только если были очень богаты. Они важно трясли деньгами перед стражей, чтобы показать свою состоятельность.
Я шла по вымощенной булыжником дороге, радостно улыбаясь, и, если встречалась взглядом с прохожими, приветствовала их кивком. Иногда мне отвечали улыбкой, а иногда и надменно отворачивались при виде моей потрёпанной одежды. Из лавок вкусно пахло хлебом и разной снедью, живот сводило от голода, а голоса зазывал, наперебой кричащих: «Свежая выпечка, лучшая выпечка Алуара!» или «У нас новинка, слойка с червеникой, только доставленной из лесов чёрных магов», звучали для меня, как издевательство.
