«Эх, хорошо-то как! Всё достанет, наймусь в сторожа!».

Вертел по сторонам головой, искал место Натальи Шаповаловой, покончившей с собой в тяжёлой депрессии после потери долгожданного ребёнка. Крылова снабдила контактами родственников, но он предпочёл уточнить информацию через свои источники. Начать, на всякий случай, решил всё-таки с захоронения. Вдруг повезёт.

Он сначала заметил ещё не осевший свежий холм и охапку венков в ленточках, а потом увидел её…. Молодая женщина в длинном нарядном платье сидела на скамье в углу новенькой кованой ограды. Наталья тихонько укачивала младенца, закутанного в саван. Подойдя ближе, Тимофей застыл. Никогда ещё не встречал привидения похожего на бетонную скульптуру.

Подол платья женщины будто пустил корни, пророс в кладбищенскую землю. Серые пыльные стебли с узкими листьями, двигаясь с тихим скребущим звуком, плелись по оборкам, тянулись по коленям, поднимались по плечам и путались в длинных косах. Тонкие ветки, так же змеясь, опутали и завёрнутого ребёнка. Крохотные пальчики сонно перебирали мелкие травинки. Усопшая баюкала своего мертворождённого первенца, чуть качая головой в такт бесшумной загробной колыбельной. Окаменевшие губы едва двигались, с них легко осыпались частички серого песка. Как если бы умиротворённая молодая мать занималась с малышом, находясь внутри кокона из живой изгороди, покрова из кустарника и травы. Но не сочной и зелёной, а мёртвой, серого цементного цвета.

Полянский тихо позвал Наталью, обратился к призраку. Но она даже не шелохнулась в его сторону. Тимофей шагнул за оградку. В углу участка потом вырастет куст или дерево, а на скамье с краю никогда никто не будет сидеть, по крайней мере, пока место занято.

В прозрачном воздухе медленно плыли пылинки. Постепенно время развеет по воздуху всё, и посетители кладбища не обратят внимания, не заметят эти серые песчинки. Он разглядел, что некоторые стебли вились не по платью и рукам Шаповаловой, а проросли в неё, впиваясь и шевелясь проволочными червями под кожей. Что это за проклятие? Кто сделал это с женщиной? Привидение не отвечало, не хотело говорить с медиумом. Или кто-то, либо что-то мешает выйти на контакт?

Мелодия из титров «Секретных материалов» прозвучала неожиданно громко. Полянский порылся в поисках телефона, выронил ключи от машины. Необычный призрак Натальи будто чуть расплылся в пыльной дымке.

Тимофей был раздосадован таким несвоевременным звонком. Номер не определился, и ответил он резковато:

– Да!

– Вы – Полянский? – растерянно откликнулся незнакомый женский голос.

– Да! Слушаю!

– Вы, наверное, меня не помните. Меня зовут Катерина. Я подруга Сони Данкевич. Мы с вами в мае раз встречались у фитнес-центра после её тренировки!

– Здравствуйте, Катерина! Чем могу помочь? – Тимофей нетерпеливо вздохнул, скрывая раздражение от невидимой собеседницы.

– Извините, пожалуйста. Вы, кажется, Тимофей?

– Да, слушаю вас!

– Тимофей, мы с Соней вчера были на вечеринке у друга, он праздновал день рождения…

– Катерина, мне сейчас не очень удобно разговаривать. Чем могу помочь?

– Тимофей. Соня ушла из клуба раньше меня, и в компании довольно подозрительного мужчины. Я до сих пор не могу до неё дозвониться! Я боюсь, что с ней что-то случилось!

В это время Полянский уже шёл мимо церкви Царя-мученика. Солнце освещало стены раскольничьего храма, оштукатуренные в тёплый пастельный персиковый цвет. Вздохнул, подняв глаза на узкую невысокую колокольню.

«Дай, господи, разума и терпения!».

– В каком клубе вы отдыхали?

– В Милютинском переулке.

Тимофей резко остановился. Очень нехорошее предчувствие шевельнулось внутри холодной жирной гадюкой.

– С кем она ушла? – спросил, стараясь не выдать беспокойства.

Он присел на первую же попавшуюся чёрную чугунную лавочку у чьего-то памятника из светлого полированного гранита. Нужно перевести дыхание.

Девушка тарахтела, перебивала сама себя. «Очень высокий, в чёрном костюме, длинные белые волосы… он пригласил одну только Соню, угощал шампанским! Я слышала, что этот фрик толкает какую-то хитрую наркоту!… Соня выпила… они ушли вместе! Полдня прошло. Я боюсь за неё… Что нам делать?».

Сбросил вызов. Промахнулся смартфоном мимо кармана, медленно поднял его с сухого гравия. Машинально разгладил усы и бороду, достал платок и промокнул лоб. В висках застучало, пульс оглушительно забарабанил в затылок.

Полянский вспомнил душный осенний вечер шесть лет назад, отделение хирургии в маленькой больнице на окраине области. Дешёвый кафель в трещинах квадратиками на полу. Запах пересушенного белья из автоклава. В его голове зазвучали из недалёкого прошлого истеричные вопли.

«Не смей! Не смей! Нет! Не смей!».

Из-за швов она не могла сидеть. Подложена окровавленная пелёнка. На плоском животе и тощих бёдрах повязки, приклеенные пластырем. Лицо и губы почти того же неживого цвета, как и гипс, в который замазаны треснувшая ключица и плечо слева. Николь лишь немного приподнялась на правом локте поверх жёсткой казённой простыни. Кричала, будто швыряя в него хрустальные рюмки, каждое слово разлеталось звенящими осколками о стену за спиной Тимофея.

«Не смей его трогать! Нет! Не смей! Слышишь? Не смей!».

«Он изувечил тебя, и мог убить, Ника!» – он сжимал мелко дрожащие пальцы.

«Вы все убиваете меня! Каждый день! Все! И пусть! Мне хорошо с ним! Слышишь? Мне было хорошо!».

Сколько силы нашлось в этом хрупком теле. Полупрозрачные пальцы сжимали грубую выцветшую ткань. Огромные зелёные глаза Николь казались ещё больше на осунувшемся личике, на висках и скулах сквозь тонкую кожу светились вены. Нужно было ещё доплатить, и попросить дать ей общий наркоз, тогда успел бы уехать, и она не остановила.

«Не смей его трогать! Не смей!».

«Но то, что он сделал! Я не хочу, чтоб ты снова проходила через это!» – язык еле ворочался, горло сжало.

Он даже не пытался звучать твёрдо и убедительно. Глаза щипало горячим песком. Собравшись, только чтоб не разрыдаться тут при ней, Тимофей смотрел на вспучившуюся краску под потолком палаты. Грязноватые потёки в углу. Пузыри остались после протечки крыши, частично чешуйки осыпались, открыв старую стену.

«А я хочу! Мне было хорошо с ним! Только с ним! Не смей его трогать!» – визжала его нежная русалка. – «Не смей, слышишь! Если ты что-то сделаешь, я не буду жить! Кроме него мне нечего терять!».

Тогда он послушал её, пообещал. Клял себя за мягкость, но боялся, знал, что она действительно умрёт, не станет пугать суицидом. Она так много для него сделала. Её водянистое тепло обманчиво сулило нормальную человеческую жизнь. Эту странную привязанность посчитал бы здоровой только слепой. Когда Ника поправилась, свозил к Красному морю немного погреться и восстановиться.

И вот уже шесть лет несколько раз в год она встречалась с Габриэлем, и потом, будучи «на работе», тосковала без этих свиданий. К своему ужасу и стыду Тимофей не мог вовсе избежать её воспоминаний, когда Николь навещала его дома. Поэтому иногда видел, как она, гибко склоняясь, вдыхает золотистую пыльцу, жадно слизывая со стола каждую крупинку, дарующую блаженство. Как погружается в бессознательную сладкую иллюзию, со счастливым стоном прижимаясь к Габи, страстно ненасытно обнимая.… И как это чудовище ласкает её, калеча в своих объятиях.

С больной гудящей головой вынырнул из беспросветного омута памяти. Полянский вздрогнул, его просто передёрнуло от отвращения. Успокаивая грохот сердца, стал медленно дышать.

«Ну, уж нет! Ника свой выбор давно сделала, а вот Софию этот уродец точно не получит!».

Порывисто поднявшись, он быстро зашагал к воротам, благо, припарковался недалеко от выхода.

5.

Слышен только шорох гладкой шелковистой простыни под ними на просторнейшей кровати. В оранжерее свежо, но София не мёрзла.

Он старался только для неё, отдавал всего себя, выкладывался, не требуя взамен внимания или подчинения, это было волшебно! Прикосновения горячих губ будоражили и заводили. Он покрывал пылкими поцелуями её всю, от пальцев ног до мочек ушей, и София плавилась от удовольствия.