Сергей Новожилов открыл глаза и нахмурился, на часах было четыре утра. Пронзительная сирена, которая и стала причиной пробуждения, доносилась откуда-то с улицы. По потолку и стенам тёмной комнаты скользили синие огни. Он неохотно вылез из кровати и подошёл к окну. Внизу стояли две пожарных машины и скорая, из третьего этажа девятиэтажки напротив вырывались языки пламени. Сергей закрыл щель проветривания, вой сирен стих. Он задёрнул шторки поплотнее и лёг обратно в постель.

«Если бы таким простым способом можно было решить любую проблему», – подумал он. «Закрыл глаза – и нет проблемы. Нет, конечно же, пожар снизу от этого сам собой не потухнет. Но это больше не моя проблема».

После глубокого переосмысления понятий «работа» и «долг» Сергей пересмотрел и взаимоотношения с директором завода «Неосинтез», на котором он трудился начальником отдела. Его больше не прельщали должности и удобные кожаные кресла, он перестал стремиться заполнить своим вниманием каждый аспект окружающего мира. Ставшая размеренной работа утратила былой азарт и превратилась в рутину. Подробные отчёты по производству «Атлантиса», которые он отправлял директору на почту каждую пятницу, словно падали в бездонный чёрный ящик. Сам Моисеев всё чаще пропадал, разъезжая по каким-то делам и оставляя работу завода на самотёк. Попасть к нему на аудиенцию стало практически нереально, но и нужды в этом, в общем-то, не было. Корабль отдела стимуляции нейроактивности, или, если коротко, отдела СНА, – угодил в мёртвый штиль. Внимание Павла Петровича к «швейцарскому проекту» сошло на нет. Заветная вершина, выпестованная наивными детскими мечтами, растворилась, а на её месте образовалась зияющая пустота. Словно в комнате без окон, в которой вдруг погасла единственная лампочка, Сергей на ощупь шаркал ногами и шарил руками по этой пустоте в поиске новых смыслов, медленно привыкая к полной темноте. Лишь в одном сейчас он был уверен – в наличии твёрдой почвы под ногами.

Что ж, фундамент – это уже половина дела.

Новожилов смирился со странным исчезновением любимой и так запавшей в сердце секретарши Лены Христенко и даже признал тщетность попыток отыскать её след. Разожжённый огонёк в душе горел с каждым днём всё тусклее. Рутинные серые будни поглощали всё больше радости, безжалостно обесцвечивая чувства и эмоции начальника отдела. Сергей старательно гнал прочь мысли о бессмысленности теперешнего существования. Если люди рождаются на свет – это кому-то и зачем-то нужно, должна быть какая-то цель. Он лелеял надежду рано или поздно нащупать конец волшебного клубка, который выведет его на правильный след, даст новый смысл. Нужен лишь знак, крохотная подсказка, проблеск в кромешной темноте. Или понимание, что темнота эта не так кромешна…

Друзья и коллеги порой замечали вершину сумрачного айсберга самокопаний на лице начальника отдела, но на все приглашения на праздники, в кино и на концерты, в бары, клубы и походы Новожилов вежливо отнекивался, не желая сворачивать с намеченного пути поиска собственных смыслов. Страданиями душа полнится – решил он. Это тоже путь, и у него тоже рано или поздно должна быть конечная точка. Нужно лишь не отступать от принципов и держать глаза открытыми.

Утро понедельника выдалось отвратительно промозглым. Ночные сирены не дали выспаться и испортили всё впечатление от выходных. Холод, грязь и слякоть зимы словно проникали под кожу и въедались в душу. Но в кабинете его уже ждал горячий кофе и пара аппетитных бутербродов с сервелатом. Любовь Максимовна полностью освоилась в новой для себя роли секретарши и даже привнесла в неё какую-то материнскую частичку. Порой она словно читала мысли и угадывала настроение, что делало работу начальника отдела максимально комфортной. Едва Новожилов расправился с завтраком, в кабинет зашёл Сергей Сергеевич. Отношения между начальником отдела и представителем швейцарского концерна «Дженезис Лабс» заметно изменились и перешли на уважительно-дружеское «ты». Как и говорил директор, Безродный оказался вполне порядочным человеком и интересным собеседником.

– Мне тут коллеги из Швейцарии прислали хороший чай. Настоящий десятилетний шу пуэр, – сказал Безродный и поставил на край стола красную узорную коробочку с золотой лентой. – Успокаивает нервы, снижает градус мыслей. Помогает обрести правильный внутренний баланс.

– Спасибо, чай я люблю, – поблагодарил Новожилов и убрал коробку в стол. Расспрашивать, на каком складе этот шу пуэр пролежал десять лет, он постеснялся.

– Ты в последнее время сам не свой. Глаза потухли, как у старого карася в дедушкином аквариуме, – в самый раз персонажа Достоевского писать. Что, кризис среднего возраста прихватил? Радость жизни потерялась?

– Сам не свой, говоришь? А чей же я тогда? – вяло улыбнулся начальник отдела. – Сергеич, вот как бы ты отреагировал, если бы узнал, что всё вокруг – ложь. Всё, во что ты верил, к чему стремился… Всего лишь бессмысленная суета. И вся твоя жизнь была лишь иллюзией, погоней за нарисованными призраками?

– А что от этого, по большому счёту, меняется? Живёшь-то ты сейчас, а в сейчас никакого «была» не существует. Вчера ты считал свою жизнь настоящей, и всё было хорошо. Сегодня вдруг проснулся не с той ноги и решил, что там была иллюзия, а настоящая жизнь – она какая-то другая. Но где гарантии, что и эта «другая» жизнь завтра не растает как дым? И вообще, может жизнь – это и есть иллюзия? Единственное, на что это влияет, в конечном счёте, – на твои ожидания от «сегодня» и твою самооценку.

– Но ведь была же какая-то цель… Успех, признание, слава. Блеск софитов, зависть друзей, гордость родителей.

– А ты не думал, что это всего лишь разновидности самообмана? Говорят, чтобы добиться выдающихся успехов, у тебя должны быть непомерно большие амбиции и непременно маленький член. Стоят ли пара мгновений на вершине всей крови, пота и слёз, если в итоге они всё равно принесут лишь опустошение?

– Говоришь как начитавшийся шизотерики «гуру» на тантрическом сеансе в подвале или батюшка в семинарии. Всё тлен и пустота, выйди в астрал и найди себя, отбрось корыстный разум и приди к богу, дыши чакрами и подпишись на наш канал – и всё у тебя сразу расцветёт, затанцуют слоны и котики, воспарят шестрикрылые херувимы и с неба опустится огненная колесница с третьим глазом. Но оно всё никак не расцветает, а гуру тем временем просветляет в подсобке по несколько послушниц за день. Да и батюшка уже давно на Лексусе ездит.

– У меня нет готовой правды. Ни у кого нет. Но это не повод опускать руки и отказываться от её поиска. Желание и воля откроют путь. Она сама, так или иначе, найдёт тебя, – подмигнул Сергей Сергеевич, кивнул в сторону банки с чаем и вышел.

«Сам не свой… А правда, чьи мы все? Ведь нельзя прям вот так взять и сказать, что я полностью свой, собственный. Я же не кот. Попахивает шизофреническими отклонениями. К тому же, как ни крути, существует маленький внутренний зоопарк, который нам вроде как помогает, но про который почему-то не очень приятно вспоминать, – бактерии и вирусы, микроорганизмы, микрофлоры и внутрифауны, перерабатывающие, ферментирующие и обеспечивающие вот это вот всё. Гормоны, кислоты, секреты… Если разобраться, кого там только нет – в микроскоп смотреть на себя страшно. Говорят, организм взрослого человека процентов на семьдесят состоит из того, чего по умолчанию в нём быть не должно. Посторонние бактерии, продукты клеточного распада и жизнедеятельности микроорганизмов, «подарки» экологии из половины периодической таблицы, токсины, неразлагающиеся пищевые добавки, пестициды, газы, мутации ДНК. В теле новорожденного ребёнка ничего этого ещё нет, он словно чистый лист, на котором очень скоро будут черкать пометки все кому не лень. По мере взросления человек всё больше становится частью этого мира, а этот мир в буквальном смысле становится всё большей частью человека, пожирая и отвоёвывая его тело по кусочкам, пока не приберёт окончательно.

Ну хорошо, хотя бы частично я могу быть свой? Наверное, могу. А на сколько? На тридцать процентов? Даже звучит странно, какой-то салат имени меня… Чьи же тогда остальные «я»?».