Но иногда само пространство кажется неправильным. Я знаю актеров и рабочих сцены, которые отказывались работать в том или ином месте. Однажды я спросила помощницу режиссера, почему она уволилась с современной постановки «Лисистраты» в новом театре, перестроенном из лондонской пивоварни.

– Да просто ощущения были плохие. – Она поежилась. – Дурное место. Меня не покидало чувство, что там должно произойти что-то ужасное.

– И как, произошло?

Она неловко засмеялась.

– Не на сцене. Рецензии были очень хорошие. По правде говоря, прекрасные. Но зрители не пришли. Как будто люди чувствовали, что что-то не так. Хозяева и инвесторы потеряли все. К счастью, я вовремя ушла.

Ничего подобного я никогда не испытывала – до этой минуты. Сейчас же одного взгляда на серый дом было достаточно, чтобы почувствовать одновременно радостное возбуждение и тошноту, как будто я надела неправильно настроенные очки виртуальной реальности. В целом стиль соответствовал викторианской готике: три этажа, островерхие крыши и резные каменные контрфорсы, замысловатые балконы с парапетами, витражные окна, просторная веранда. Я насчитала восемь каминных труб, как из кирпича, так и из плитняка. Вне всякого сомнения, на постройку дома кто-то затратил немало денег.

Никак не могла взять в толк, что здесь не так. Может, архитектура сама по себе с изъянами? Недостаточно готическая? Или строили тяп-ляп, и в результате получилось не совсем то, что задумывалось.

Но в целом дом выглядел относительно неплохо. На одной трубе не хватало кирпичей. Верхнее окно затянула паутина трещин. На углу справа, спереди, возвышалась гранитная башня с обложенным деревянной дранкой основанием. Она потихоньку отслаивалась. Кто-то подлатал ее арматурной сеткой, привязав к фасаду дома так, что она стала напоминать отрубленную руку, пришитую на место.

И все же фасад казался мне на удивление притягательным. «Это jolie laide[8], – сказала я себе, – как те актеры, чьи необычные черты лица не должны бы претендовать на красоту, но почему-то кажутся красивыми». Дом был некрасивый, но я видала и похуже.

Холодный ветер щипал меня за шею, я схватила из машины куртку и натянула ее. Затем пошла к крыльцу. Ступени покрывали наносы мертвых листьев высотою в фут. Кто-то расчистил ворота, но здесь явно давно никого не было.

Взобравшись по лестнице, я подошла к входной двери, высокой, из цельного дуба, с чугунным дверным молотком посередине. Молоток имел форму мужского лица с неулыбчивым ртом, выражавшим подозрение по отношению к посетителям. Я попыталась повернуть ручку, но та не сдвинулась с места. Я оглянулась, проверяя, не последовал ли за мной кто-нибудь, но увидела лишь свою старую машину, понуро стоявшую в тени особняка.

Я бродила по веранде, перила которой покрылись пятнами плесени, а в половицы въелись похожие на скелеты очертания давно истлевших листьев. Кто-то погасил здесь сигарету и бросил окурок. Судя по тому, во что он превратился, это могло произойти год назад.

Я остановилась и сквозь давно не мытые стекла заглянула в темные комнаты. В одной стояло пианино. В другой под грязными цветастыми простынями пряталась пара кресел. На стенах висели картины, но слишком тусклое освещение не позволяло мне разглядеть, что на них изображено. В комнате с темно-зелеными стенами стоял бильярдный стол и небольшие столики для бриджа. В столовой имелся длинный обеденный стол и двенадцать стульев.

В задней части дома я обнаружила большую осовремененную кухню, угол которой по-прежнему занимала старая дровяная печь «Гленвуд». Когда я повернулась, чтобы выглянуть за перила веранды, передо мной предстал поразительный вид далеких гор во всем великолепии ранней осени.

Я ощутила внезапный укол, томление по тому, чего я желала, сама того не осознавая. Каково было бы жить здесь, на этих уединенных просторах, после десятка лет существования в паршивых квартирах? Я могла бы выбрать любую комнату и устроить в ней кабинет. Мы с Нисой пили бы по утрам кофе на любом из верхних балконов. Ранними вечерами сидели бы здесь, на веранде, расслабляясь за бутылкой вина и наблюдая, как заходит солнце. Я могла бы даже работать на улице. До конца октября будет преобладать ясная погода. Я представила, как, надев свитер и митенки, вытаскиваю на улицу столик для ноутбука.

Места хватит не только нам с Нисой. Стиви и Аманда Грир могли бы тоже сюда приехать. Я уже решила дать Нисе и этим двоим роли у себя в пьесе. Мы могли бы репетировать и как следует отшлифовать сценарий. Какое место подошло бы для премьеры «Ночи ведьмовства» лучше, чем огромный старый пустой дом в сельской местности?

Волнуясь, я шла дальше, пока не очутилась снова перед фасадом дома и не взглянула на полуразрушенную башню. Изначальное отвращение – чувство, что в доме притаилось нечто неправильное, как раковые клетки в теле, которые обнаруживаются лишь годы спустя, – исчезло.

Смахнув с глаз волосы, я задумалась. У меня был грант, и я уже взяла отпуск на весь семестр. Ниса могла бы взять перерыв в кафе, где работала. Вряд ли она обрадуется необходимости переноса кое-каких своих выступлений, но это ведь всего на несколько недель. Стиви в основном жил у друзей. А легендарная Аманда Грир, лишь недавно согласившаяся исполнить у меня главную роль, будет в восторге от здешней обстановки.

Я решила, что меня сюда привела удача. Удача, судьба или какой-то безымянный порыв. Несколько часов назад я не могла даже вообразить подобное место. Теперь же я не могла думать ни о чем другом.

Ступая по мертвым листьям, я подошла к входной двери. Дверной молоток напоминал мне Стиви. Его вытянутое лицо, широко посаженные глаза, рот.

Я сделала несколько снимков, чтобы отправить ему и Нисе. Потолок веранды блокировал тусклый свет, пробивавшийся сквозь деревья, но все фотографии, к моему удивлению, вышли засвеченными. Я сделала еще несколько с другого угла, но каждый раз получалось то же самое. Чугунное лицо на дверном молотке светилось белым, отчего трудно было разглядеть детали.

Я отретушировала лучшее фото, добавила тени и контраст, чтобы было видно сходство с лицом Стиви. Но всякий раз, как я пыталась сохранить изменения, фотография возвращалась в первоначальный вид. В раздражении я вернулась в машину, села и отправила снимок Нисе.

Еду. Смотри, кого я нашла.

Поднялся ветер, хотя небо оставалось безоблачным, ослепительно-синим. Когда я медленно поехала по дорожке, звякнул телефон. Ниса.

Ты где??? Что за фотка! Умираю с голоду.

Еду за круассанами! И кофе.

Небось уже все распродали.

Не так рано.

Распродают к 10.

Да, но сейчас только…

Я бросила взгляд на часы. 10:17.

Какого черта? Проверила часы на приборной панели: 10:17.

Когда я смотрела в прошлый раз, было 6:30. Неужели часы сломались?

Но почему и телефон, и часы в машине показывали одинаковое неправильное время? Не может быть, чтобы прошло больше трех часов. Я ведь уехала часов в шесть.

Телефон снова звякнул.

Не важно просто возвращайся

умираю с голоду

Извини, закопалась!

До встречи, люблю тебя

По пути я посмотрела в зеркало заднего вида. На веранду и верхние этажи хлынул солнечный свет, позолотив окна. Только входная дверь оставалась в тени, а молоток, лицо которого было скрыто во мраке, напоминал черный мазок.

Ниса устроилась на задней веранде снятого нами дома с ноутбуком на коленях и чашкой кофе в руке.