Здесь не было мира, и ее разум никак не мог успокоиться.

Мелочная! Она не была мелочной. Всю жизнь Сольвейг Магни был ее опорой, единственным, кто всегда ее понимал. Единственным, кто мог унять бурю в ее душе. Единственным, кто не судил ее, не считал ее стремления глупыми.

Но здесь и сейчас он стал таким же, как остальные. Сольвейг была как корабль, прибитый к мертвому порту, который эти люди называли замком.

Нет. Без Магни, без его понимания она потеряется навсегда.

Она распахнула дверь и выбежала из комнаты, которая ей не принадлежала.

— оОо~

Его не было в зале, где все еще продолжались танцы. Сольвейг встала у огромной двери и стала наблюдать. Ее братья и сестры, мать и отец — все казались непринужденными, дети играли с принцами и принцессами, а взрослые разговаривали друг с другом, их позы были расслабленными.

Ее возмущало то, как легко все они отнеслись к тому, что случилось на родине, но чувство это не пересилило остальные. Магни здесь не было, и это было главным.

Значит, он был в своей комнате? Она не знала, куда его поселили, но комната, которую ей дали, была одной в длинном ряду других. Остальные члены ее семьи должны были заселиться поблизости. Возможно, Магни и его родители тоже где-то рядом.

Она вернулась в ту часть замка.

Здесь было много дверей, все одинаковые, и все они были закрыты. Но как раз в момент, когда Сольвейг взвешивала, начать ли стучать во все двери подряд или сдаться и вернуться в свою комнату, из двери в конце вышла в коридор Оди.

— О, здравствуйте. — Она поклонилась, что было проявлением уважения среди некоторых из этих людей. — Вам нужна помощь?

Она задала этот вопрос на языке Сольвейг, хотя они и прозвучали странно. Вспомнив, что Оди немного понимает ее язык, она сказала:

— Я ищу комнату Магни.

— Магни. Ваш мужчина? — Женщина дополнила вопрос взмахом рук над своей покрытой чепцом головой. Сольвейг поняла, что Оди пытается описать длинные волосы.

— Да. Магни.

Оди ухмыльнулась и поманила ее рукой. Сольвейг приблизилась, и добрая служанка указала на дверь неподалеку от той, через которую она вошла в коридор.

— Я не знаю, что он там, — сказала она, тщательно выговаривая каждое слово.

Сольвейг кивнула. Если Магни там не было, она его подождет.

— Спасибо.

Снова поклонившись, Оди пошла прочь по коридору. Она постучала в дверь родителей Сольвейг, а затем вошла внутрь.

Оставшись одна, Сольвейг постучала в дверь, на которую указала ей Оди.

Магни был там. Он снял верхнюю одежду и был облачен только в бриджи и свободную тунику. Он распустил волосы, и они ниспадали ему на плечи.

Под кожей у Сольвейг забегали молнии. С тех пор как он впервые прикоснулся к ней, как мужчина прикасается к женщине, Сольвейг постоянно ощущала это потрясение, такое сильное, что, кажется, она могла бы однажды разбиться.

Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не показал. И он ничего не сказал.

Сольвейг не думала о том, что скажет или сделает, когда снова столкнется с ним лицом к лицу. Она только знала, что он должен понять ее.

— Я не мелочная, — мелочно сказала она. — Ты не понимаешь.

Он не ответил, но отступил назад, и она вошла в его комнату.

Дверь закрылась с тяжелым стуком. Магни все еще молчал, и Сольвейг развернулась на каблуках, чувствуя себя уязвимой, обязанной защититься. Он прислонился к дубовой двери и скрестил руки на груди, но ничего не сказал. Выражение его лица было для нее непроницаемым. Не пустым, но закрытым.

— Ты не понимаешь, — снова сказала она, чтобы нарушить молчание.

Он ничего не сказал. Его глаза не отрывались от ее глаз. Он просто смотрел на нее с этим непроницаемым видом.

Ее сердце сбилось с ритма, но она расправила плечи и перевела дыхание.

— Если мной и восхищаются, то не из-за меня самой. Если ты прав, и я уже легенда, то это из-за того, что совершили мои родители, и из-за того, что, по мнению людей, когда-нибудь совершу и я, а не из-за того, что я уже совершила. Я стараюсь быть той женщиной, которую видят во мне люди. Каждый день. Но до этой легенды мне не дотянуться. Ты говоришь, что я мелочная, но это несправедливо. Я не мелочная. И я не великолепная. Я — обычный человек. Я состою из историй, но они — не мои.

По-прежнему сохраняя загадочное выражение лица, он опустил руки и сделал шаг в ее направлении. Она сделала такой же шаг назад. Они оба остановились, не ближе друг к другу, чем раньше.

— Пожалуйста, не сердись на меня, Магни. Если ты меня не поймешь, тогда у меня не останется никого, кто поймет.

Он поднял к ней руки ладонями наружу.

— Сосчитай шрамы, Сольвейг. Каждый из них — секрет, который я поклялся сохранить для тебя. Каждый из них — это то, что знаю о тебе только я. Я сохранил твои секреты, все до единого. Я тебя понимаю. Сама моя плоть — это карта твоей жизни. Когда я говорю, что ты великолепна, я говорю это с полным знанием тебя. Я знаю, что ты хотела бы показать миру, и то, что, как ты надеешься, никто никогда не увидит. Я тебя вижу. Я чувствую тебя. Я тебя понимаю. Я люблю тебя. Ты великолепна.

Его ладони были пересечены едва заметными линиями. Она перевернула свои руки и уставилась на них. Они были похожи на его собственные. Большинство этих шрамов были его клятвами ей. У Магни не было много секретов. Сольвейг всегда была той, кто скрывал правду.

— Я не знаю, кто я, — прошептала она, скорее себе, чем ему.

Его руки накрыли ее; он сократил расстояние между ними.

— Я могу рассказать тебе только о женщине, которую я знаю, и клянусь тебе, что не буду мешать тебе идти по твоему пути. Я хочу только идти по этому пути с тобой. Рядом с тобой.

— Как ты можешь быть так уверен во мне?

Он снова показал ей ладонь.

— Мне нужно только взглянуть на свои руки.

— Магни, — прошептала Сольвейг. Больше она ничего не могла придумать, чтобы сказать, больше ничего не хотела говорить. Она успокоилась. Он всегда мог найти способ успокоить ее.

Потому что он действительно знал ее. Лучше, чем она сама.

Сольвейг притянула его раскрытую ладонь к себе, наклонила голову и поцеловала ладонь, которая свидетельствовала о его любви и верности на протяжении всей жизни.

— Магни, — повторила она, обдавая дыханием его кожу.

— Сольвейг. — Его свободная рука скользнула по ее талии и притянула к себе. Рука, которую она держала, обхватила ее лицо. Его рот приник к ее губам, горячий, яростный и в то же время нежный, требуя ровно столько, сколько она готова была отдать.

Сольвейг обвила руками его шею, ахая от прохладного шелка его волос и горячего атласа его губ.

Его комната была очень похожа на ту, которую отвели ей. Богатые ткани, покрывающие каменные стены, каменный пол. Тяжелая мебель. Слабый огонь в массивном камине. Здесь она была ничуть не ближе к настоящему миру, чем там. Но здесь она была не одна. Здесь все имело смысл. Здесь в ее словах был смысл. Она была здесь не одна. Потому что она была с ним.

Когда Магни застонал и углубил их поцелуй, Сольвейг позволила ему поглотить себя.

Рука у нее за спиной потянула за шнуровку платья, и она почувствовала, как оно ослабло на груди и талии. Другая рука потянула за ту часть платья, которую она порвала ранее, стягивая ее вниз по руке.

Его язык выскользнул из ее рта. Его губы коснулись ее губ, когда он пробормотал:

— Останься со мной.

Где же еще ей было быть? Магни всегда мог успокоить ее разум. Даже его простое присутствие, даже когда он просто сидел рядом с ней, держа ее за руку. Даже это. Именно здесь, с ним, все по-настоящему обретало смысл, в ее сознании и во всем мире. Так было всегда. Она принадлежала ему.

— Да, навсегда, — выдохнула она и опустила руки, чтобы вцепиться в его тунику. Она потянула ее вверх, и он, ухмыляясь, отстранился и помог ей себя раздеть. Он помог ей снять платье и нижнее белье, и вот уже Сольвейг осталась в одних маленьких туфельках с завязками из лент.