Но после трапезы пришли слуги и убрали со столов, а затем отодвинули их в сторону. Леофрик свел свою жену вниз с помоста в центр зала. Зазвучал тяжелый барабанный бой, который Сольвейг узнала, и король с королевой протянули руки к родителям Сольвейг, Леифу и Ольге и всей их компании. Бьярке с женой и другие норширские поселенцы, присутствовавшие на пиру, тоже поднялись.

Магни протянул руку, и Сольвейг сжала ее. Они присоединились к своим людям в центре комнаты, образовав круг. Это были музыка и танцы, которые она знала.

Остальные наблюдали, как их люди двигались по кругу в ритме, заданном барабаном. К ним присоединилась труба, добавив более легкий, более сложный узор — странный, но не неприятный. Сольвейг повернулась лицом кпереди и снова взяла за руку Магни и своего отца, затем, в нужный момент, снова развернулась в круг. Ее шелковые юбки развевались вокруг ног.

Из-за маленьких туфель ее ноги на каменном полу чувствовали себя странно. Как будто на ней вообще не было обуви. На следующем повороте она поскользнулась, совсем чуть-чуть, но Магни вырвался из хватки жены Бьярке и положил руку на поясницу Сольвейг, поддерживая ее. Ненужный жест, но милый. Чувствуя легкость и раскованность, она улыбнулась ему и снова продолжила танец.

Через некоторое время они разомкнули круг, и жители Меркурии станцевали танец людей Севера. Они знали движения так же хорошо, как Сольвейг и люди ее народа, как будто подобные танцы были такой же частью их жизни, как странная музыка, которая играла во время ужина. Сольвейг обнаружила, что улыбается, а потом и смеется, танцуя.

Но затем снова зазвучала странная струнная мелодия, и кольцо танцующих распалось и сошлось в какую-то странную фигуру. Сольвейг отпустила Магни и своего отца и отступила назад, к стене зала. Она не знала ни этой музыки, ни этой манеры двигаться. Остро ощущая свое несоответствие, она отвернулась, ища взглядом хоть что-то из их мира — что-то, чего она здесь не могла найти.

Магни последовал за ней; она почувствовала, как его пальцы поймали ее руку, прежде чем он поравнялся с ней.

— Не убегай, Сольвейг. Не от меня.

Она повернулась к нему лицом, позволяя держать себя за руку.

— Здесь некуда бежать. Куда бы я пошла?

Не говоря ни слова, он вывел ее из зала. Двое охранников, стоявших по обе стороны широкого прохода, вообще не обратили на них внимания. Казалось, они даже не моргали.

Отойдя на некоторое расстояние от странной музыки и толпы людей, Сольвейг снова успокоилась. В относительной тишине и уединении Магни взял ее за другую руку. Они стояли лицом друг к другу, сцепив руки.

— Выйди за меня замуж здесь, — сказал он.

Сольвейг почувствовала, как у нее в буквальном смысле отвисла челюсть. Пока ее ошеломленный разум пытался снова научить ее говорить, Магни продолжил:

— Ты говоришь, что хочешь сначала написать свою историю. Сольвейг, твою историю написали еще до того, как ты родилась. Ты — дитя Ока Бога и Грозового Волка. Ты родилась в день солнцестояния с поцелуем самого Солнца на плече. Ты великая Дева-защитница, зеркало своей матери, и за тобой видны горы тел убитых тобой врагов. Тебе суждено стать моей женой, женой сына Леифа, и однажды мы вместе объединим наши земли. Разве ты не слышишь эти истории? Ты не слушаешь? Твоя история уже рассказывается людьми, и все, что ты делаешь, только дополняет ее. Твоя история будет рассказываться еще долго после того, как ты окажешься в Валгалле. Ты уже стала легендой.

И все же ее разум не мог подобрать слов. Все, что говорил Магни, было правдой. Конечно, она слышала эти истории. Именно они так глубоко врезались в ее сердце и душу, заставили ее почувствовать, что она намного меньше, чем должна была бы быть. Магни, как никто другой, должен это знать. Он должен заглянуть в нее, как он часто делал, и понять. Вместо этого он вытащил наружу то, что делало ее слабой, и сказал, что из этого нужно черпать силы.

Возможно, он вообще ее не знал. И он хотел жениться на ней? В этом странном месте, сейчас, когда были изгнанниками?

Покачав головой, Сольвейг высвободилась и направилась прочь, стараясь идти, но бежать.

Куда идти? В комнату, которую она теперь занимает, решила она. Если удастся ее найти.

Она прошла уже далеко по широкому коридору, прежде чем Магни схватил ее за руку и повернул к себе. Она не слышала, как он догнал ее.

— Сольвейг.

Они стояли перед комнатой, которую она считала комнатой Иуды, где ранее днем она спорила с королем. В этом Сольвейг увидела знак, ведь ее переполняли чувство предательства и смятение. Она снова вырвала свою руку из хватки Магни, но вместо того, чтобы убежать, шагнула в темную комнату. Она нашла нужные слова.

— Я знаю эти истории! Я слышу их все время, в шепоте и в песнях. Их рассказывают у костров пьяными от медовухи голосами. Я — дитя легенд. Я стану женой ярла — возможно, короля. Я — зеркало своей матери. Я — солнце своего отца. Я — твоя женщина. Но кто я без вас? Я сама? Я никогда не стану такой великой, как Бренна Око Бога. Я могу быть только ее отражением. Я никогда не буду такой сильной, как Вали Грозовой Волк. Я могу только удачно выйти замуж и расширить его владения. Я никогда не стану мудрой и доброй, как ярл Леиф или Магни Леифссон. — В порыве ярости она разорвала рукав своего роскошного платья и обнажила метку, с которой родилась, — темно-розовую, но бледную, в форме лучистого солнца. — Сама Сунна благоволила мне, и все же я не что иное, как бледное отражение окружающего меня величия.

В глазах Магни были печаль и разочарование, и что-то еще — жалость, подумала она. Когда он шагнул к ней, она оттолкнула его.

— Мне не нужна твоя жалость!

— И я тебя не жалею! — Он снова подошел ближе, дернул вверх разорванный рукав ее платья. — Сольвейг, мне тебя не жаль. Ты сама жалеешь себя, и слишком сильно!

Разозлившись, она замахнулась. Он поймал занесенный кулак прежде, чем Сольвейг успела нанести удар, его рука болезненно сжала ее руку. Он не отпустил ее. Вместо этого другой рукой он обнял ее за талию, как будто они собирались танцевать меркурианский танец, а затем толкнул ее назад, чтобы она уперлась спиной в каменную стену. Картина, изображающая Иуду, целующего христианского бога, оказалась в нескольких дюймах от них.

— Ты жалеешь себя. Ты настолько поглощена тем, чего не достигла, что не готова видеть то, что у тебя есть. Ты убегаешь и прячешься, потому что не хочешь, чтобы на тебя смотрели, но если на тебя и смотрят, то не осуждают тебя. Тобой восхищаются. И наблюдают не для того, чтобы увидеть твои неудачи, а для того, чтобы стать свидетелями твоих побед. Почему не видишь эту очевидную истину? Люди говорят, что ты — зеркало своей матери, потому что ты так похожа на нее! Они видят в тебе тот же свет величия. Они говорят, что ты — солнце своего отца, потому что они видят его великую любовь к тебе и видят, как ты даешь этот свет миру. Сольвейг! Как ты можешь быть такой великолепной и одновременно такой мелочной?

И снова Сольвейг потеряла дар речи. Она могла только разинуть рот, глядя в лицо Магни — красное и разъяренное, каким она никогда не видела его раньше. Мелочной? Он назвал ее мелочной?

Ее разум разбился вдребезги и завопил. Из горла вырвался нечленораздельный крик, Сольвейг вырвалась из объятий Магни, оттолкнула его и побежала.

На сей раз он дал ей уйти.

— оОо~

Всего несколько неверных поворотов — и она нашла выделенную ей комнату, а, войдя, захлопнула за собой дверь.

Но и здесь невозможно было найти покой. В лесах Севера, дома, она могла бы слиться с миром и другими людьми. С испачканными руками, прижавшись спиной к дереву, окруженная жизнью, она могла бы найти свой мир, свое место.

Эта комната была обставлена скромно, но в ней не было ничего настоящего. Ни приятные глазу занавеси, ни яркие ткани не могли скрыть камня, отрезающего жизнь здесь от неба и земли. Окна были закрыты стеклом, воздух не проникал сквозь них.