— Я тоже перед собой вижу счастливого и свободного весельчака.
— Я всегда таким был, — поспорил Яха.
— Нет, — категорично отрезал Молдован.
Пират дерзко ухмыльнулся:
— Значит мы после всего пережитого все-таки сумели обрести покой? Как же у тебя это получается?
Яха пытался разоблачить товарища, вытащить спрятанную им жестокую правду наружу, вскрыть болезненный гнойник. Он знал этого человека убийцей, изгнанником, преступником. Молдован отвлекся и потянулся за небольшим походным рюкзаком.
— Я рисую, — он достал рисунки, сделанные самыми разными материалами. Какие-то на холсте, какие-то на обрывке бумаги, какие-то на салфетке. — Рисую облака. Каждый вечер я нахожу подходящий ракурс и запечатлеваю то, что сотворила природа. И в этот момент я будто участвую в процессе. Создаю. Бессмысленно, бесполезно, но все равно это происходит. Облака не имеют особого значения и тем бесподобны своей судьбой.
Он показывал сохраненные на память закаты, рассветы, черные тучи, проливной дождь. Перебирая странные творения, он заглядывал в глаза слушателей и те уже не могли оторваться:
— Они всегда разные. У каждого свой размер, свой маршрут, свое местоположение, свое настроение. Они могут через мгновение исчезнуть и больше никогда не появиться на небе. Но когда я смотрю на них, мне спокойно. Я с ними. Все забывается, проясняется и упрощается. Они приносят в мою бессмысленность смысл. А я приношу смысл в их бессмысленность этими рисунками.
Он продолжал демонстрировать произведения.
— У меня много рисунков. Дома целые стопки макулатуры. Я люблю облака, а они каждый день рождаются новыми и непохожими на предыдущие. Получается, что и мне надо быть в завтрашнем продолжении жизни.
Терялся посыл сказанных слов. Яха даже забыл свой вопрос. Он переживал вместе с остальными в полной тишине заданное удивительным человеком чувство. Стало вмиг все понятно и очевидно, и будто бы эта простая ясность была изначально. Допытывающийся пират погрузился в тотальное смирение. Чужая гармония успокоила и его. Ему вдруг перестало быть необходимым что-то доказывать, достигать, избегать. Маша вновь прижалась тесно к Кириллу, тот был совсем не против, ибо сам ощущал любовную душевную тягу.
— Марго, почему ты ничего не ешь? — внезапно обратился к притихшей женщине Молдован. Все это время женщина не сказала ни слова и глазами испепеляла мужчину. Пылкая и воинственная по природе натура выглядела потерянной и тревожной. Когда Молдован обратил все свое внимание, и их зрительный контакт продержался несколько секунд, раздался шумный топот по паркету. Из-за стойки выбежала кучка детей, активно устремляющихся к гостям. Трое взъерошенных маленьких мальчиков и одна высокая девочка с косичками, своей неопрятностью и баловством напоминающие мартышек, накинулись на Молдована. Одеты они были в рваные спортивные футболки, принадлежащие какому-то неизвестному футбольному клубу и грязные бейсболки, которые до них носил еще старший брат или сестра. Они принялись трясти мужчину и громко и настырно тараторить просьбы. Молдован что-то спросил на их родном языке, а затем дети начали корчить гримасы и изображать плаксивость. Он отмахнулся и обратился к гостям:
— Извините, я обещал моим маленьким друзьям помочь одолеть команду из соседнего квартала в баскетбол. Они очень задиристые и высокомерные хулиганы, которых надо поставить на место.
Молдован поднялся со стула, и шпана восторжествовала. Самый маленький индеец не понимал вообще, что происходит и повторял движения за старшими товарищами. Ушастая девочка схватила его под руку и вместе с остальной детворой героически побежала к выходу.
— Площадка находится прямо за рестораном, так что можете присоединиться…
После этого герой детей ускорился вслед за малышней. Когда бег Молдована утих, общую тишину прервал плач. Марго не выдержала и прикрыла лицо ладонями. Из глаз ее хлынули слезы. Непоколебимая стена дала трещину.
— Кисуль, что с тобой? — запаниковала Лизи и засуетилась вокруг подруги. — Что случилось? Ну же…
Маша с Кириллом запереживали ни на шутку. Они не могли объяснить такую непредсказуемую реакцию сильной женщины и оставались в оцепенелом бездействии. Лишь Яха не отреагировал на эмоциональный взрыв и, замерев на стуле, наблюдал что-то для себя очевидное.
— Марго, милая, ну скажи же, что стряслось?! Кто тебя обидел?! — Лизи сама готова была расплакаться.
Вдруг послышался смех. Марго смеялась сквозь рыдания. Плаксивым голосом она ответила.
— Все хорошо. Это… Это из-за чертового Молдована…
— Это он тебя обидел?
Она вытирала непрекращающиеся реки с покрасневших щек.
— Хех… Нет… Просто… Просто в нем…
— Живет часть той божественной сущности, которую он отхватил у вселенной, — пояснил с полной уверенностью Яха, все так же апатично глядя в одну точку.
— Что…? — переспросила Лизи.
— Мы все же это чувствуем, — взорвался неожиданно Яха. — Все живое вокруг него. Он умеет внушать чувства. Он умеет видеть самые скрытые в нас переживания, страхи и желания. Умеет видеть и показывать всю подлинную суть. Я вон какой покладистый и примерный рядом с ним стал. Не курю, не пью, не матерюсь. Мне это будто стало не нужно. Меня будто освободили. Такой способностью обладал лишь священный корень. Частичка Пандоры будет навсегда жить в этом парне и уже никуда не денется. Она неописуемо мощная. Как рентген… Нет! Как ядерный взрыв! С жуткой радиацией! Вы как думаете, почему от этой дряни столько людей сошло с ума? У меня мозги чуть не полетели на второй черте, а этот безумец до самого предела добрался… Вот теперь и стал филиалом космоса…
— Вы хотите сказать… — затаила дыхание Лизи.
— Да, — подтвердила Марго, истерично смеясь и улыбаясь. — Я… Я выросла в многодетной бедной семье. На дворе стояли лихие 90-е. Отец один работал, мама сидела с детьми. Я была характером вся в папу. Такая же целеустремленная, справедливая и ответственная. Его зарезали в переулке по пути домой, когда мне было шестнадцать. Он заступился за незнакомого бедолагу и пытался отстаивать свою правду до последнего, но с ним покончили. Я долго пыталась разобраться в себе и окружающем мире. В итоге поняла, что больше всего ненавижу ту жестокую правду, за которую кто-то хочет бороться. Она уничтожает хороших людей, а значит ее не нужно касаться. Я связалась с преступниками, которые стали вскоре Магелланцами. Я старалась жить той жизнью, которая совсем противоречит моей коренной установке. Я думала, что если буду вольной и независимой, то смогу забыть утрату. Если буду жить не по правилам и законам, то спасусь от той душевной связи, которая меня роднила с отцом. Я боялась правды и думала, что вокруг меня были единомышленники. Но потом оказалось, что у Магелланцев есть своя правда. Ее больше, чем у кого бы то ни было на свете. Оказалось, что всю жизнь проведя с ними, я жила и выбирала именно правду. Она может быть разной. Бунтующей, аморальной, разрушающей, фанатичной и абсолютно уникальной. Я считала, что отказалась от самого святого в своей жизни. Но оно всегда находилось рядом. И папа был всегда рядом. Сейчас я заглянула в глаза Молдована и увидела там папу. Он стоял прямо около меня… Это была не галлюцинация и не фокус… Молдован действительно носит то, что за гранью человеческого понимания…
Глаза налились слезами, и женщина снова заплакала, а потом взяла себя в руки и сказала:
— Расстроил ли меня мой старый друг? Нет. Я его по-настоящему счастлива видеть. Просто очень тяжело с ним… Он будто не человек…
Всеобщее озарение охватило компанию. Через свои ощущения и восприятия каждый мог осмыслить то чувство, о котором говорила Марго. Молдован не проникал в душу, он позволял туда заглянуть самому человеку без защитных и искажающих механизмов психики. Если эффект истины такой сильный от внешнего носителя, то страшно было представить тот масштаб, который в себе носит источник. Все казалось похожим на какой-то сон, но реальность оставалась реальностью.
