Молодой граф рассказывал ей о своих успехах на литературном поприще и о том, что его больше всего вдохновляет. Клэр, воодушевлённая этими рассказами, изучающе пожирала его глазами. Ей всё ещё казалось, что это просто затянувшийся прекрасный сон, а перед ней сидит плод её романтической фантазии. «Человек девятнадцатого века, вот как ты выглядишь, мыслишь и чувствуешь. Вроде и не отличаешься, на первый взгляд, ничем, кроме одежды, но на самом деле отличаешься всем, начиная с мировоззрения и заканчивая поведением».

На аллее раздался звенящий девичий крик.

– Барин, Клэр Даниловна! Нашла наконец. Обыскалась вас, весь двор на уши подняла. – Майя показалась этим двоим до смешного грозной, и они едва смогли сдержать вырывающийся смех. – Мария Павловна к ужину ждёт-с.

– И правда, – поспешил согласиться Пётр, – время позднее. Идёмте? – Он встал первым и подал Клэр руку.

Он был выше её на голову или даже две. Идя подле него, Клэр ощущала себя в безопасности, словно рядом был тот, кому безоговорочно и всецело можно доверять. Сильная рука вела в дом на протяжении всего пути. Клэр заворожённо, без утайки, слишком откровенно и смело рассматривала молодого Петра Миланова. Его миловидная улыбка дразнила, говорила о том, что не в силах были сказать уста.

Майя с укором оглядывалась назад, следя за тем, чтобы ни Клэр, ни Пётр не отставали.

– Чем так вкусно пахнет? – Клэр почуяла мясной пряный запах ещё на подходе к особняку. – До этой секунды я могла поклясться, что была не голодна.

– Особый рецепт нашего повара – утка, запечённая в брусничном соусе с картофелем и вялеными грушами, – договорив, Майя едва заметно облизнула губу и резко прижала ладонь к животу, сдерживая громкое урчание.

– Звучит прекрасно.

– На вкус ещё прекраснее, – уверил её Пётр и самодовольно задрал подбородок, будто это он был тем самым поваром.

За ужином царила по-настоящему семейная атмосфера. После изумительно вкусной дичи, которая, к большой радости Клэр, не была слишком жирной, подали чай с домашними конфетами и свежими фруктами.

– Это же мои любимые конфекты! – с возбуждённой весёлостью заявила Мари и, цокнув фарфоровой белой чашкой о блюдце, потянулась через весь стол к тарелке со сладостями. Клэр усмехнулась и уже было хотела поправить радостную хозяйку, как вдруг услышала, что и Пётр также назвал этот десерт «конфектами». Клэр всем телом вдавилась в твёрдый стул, ощущая неловкость.

Вскоре корсет сдавил живот ещё сильнее. Клэр старалась сидеть как можно ровнее, чтобы меньше чувствовать дискомфорт. К счастью, ужин подходил к концу.

– Я надеюсь, вам у нас нравится, дорогая? – любезно спросила Мари, допивая последнюю чашку травяного чая с мёдом.

– Сильнее, чем может вам показаться, – без тени стеснения ответила Клэр, бросив украдкой взгляд на Петра.

– Чудесно. Хочется верить, что здешний воздух и здоровый сон пойдут вам на пользу и вскоре вы обретёте память.

– Я тоже очень надеюсь на это, Мари.

– Что ж, думаю, нашей гостье как раз пора спать. Да и нам бы не помешало, верно, Петруша? Майя, проводи Клэр в её комнату и помоги приготовиться ко сну.

– Доброй ночи, Клэр Данииловна, – звонкий юношеский голос погладил Клэр над ухом.

– Доброй ночи, Пётр Николаевич.

Улыбка не сходила с её лица до самой двери в её спальню. Она находила Петра слишком юным и милым для чего-то большего, чем дружба. Да и в друге она сейчас нуждалась, как никогда прежде. «Главное ничего не испортить».

К обеду следующего дня Клэр с ног до головы была окружена вниманием. Сразу после завтрака Мари лично присутствовала при снятии мерок и подборе тканей для её будущего платья. После двухчасовых разговоров о кружеве и шёлке пришёл врач. В отличие от дам, он без лишних эмоций и вздохов принялся задавать Клэр различные вопросы относительно её самочувствия по окончании её осмотра.

– Не хочу на вас клеветать, мадемуазель, но мне думается, что ни о какой потере памяти речи быть не может. – Доктор, седой и суховатый мужчина пожилого возраста, крайне неторопливо и вальяжно убирал в свою рыжую кожаную сумку медицинские инструменты. Казалось, что он никуда, в общем-то, не торопится и даже, наоборот, желает подольше задержаться в поместье Милановых.

Мари, находившаяся в тот момент в комнате, задумчиво повела бровями, переглянувшись с Клэр.

– Однако ваша рассеянная речь и усталый вид могут свидетельствовать о том, что я ошибаюсь. Видите ли, человек – настолько особенный организм, что малейшие изменения в нём могут выражаться по-разному, да-с-с, – заключил мужчина хриплым и безжизненным голосом. Он подозрительно прищурился и снова стал приглядываться к Клэр. От него шёл неприятнейший запах старых вещей и лекарств. Когда он подходил к Клэр слишком близко, она переставала дышать, чтобы не скривиться от его, валившего с ног, аромата.

– Ах! Но, если бедняжка не помнит, что с ней произошло, как нам ей помочь, monsieur Золоткин? – с чрезмерной обеспокоенностью спросила Мари врача.

– Время будет лучшим лекарством для неё. Равно как и покой.

Пётр весь день назло своей невестке провёл, упражняясь возле конюшни. Грохот. Звонкий шум. Впервые услышав его, Клэр невольно вздрогнула, съёжилась, словно загнанное в страхе животное. Мари упорно делала вид, что не слышит раздражающего звона железа, доносившегося со двора, и продолжала работать в своём кабинете. Петра злило, что его демонстрации не приносят Мари особого неудобства. Это легко было понять по усиливавшимся громким и резким звукам.

Клэр расположилась в глубоком зелёном кресле напротив Мари. Она долго наблюдала за терпением графини, пока та как ни в чём не бывало подписывала какие-то бумаги. Перо почти беззвучно царапало сложенный пополам лист. В руках графини Милановой оно парило.

Клэр скучала. Время стало тягучим, словно липовый мёд, после которого непременно желаешь напиться воды. Мари изредка спрашивала её о чём-то, но беседа никак не складывалась. Слишком пустой она выглядела.

Когда тоска стала и вовсе невыносимой, Клэр наконец решила выйти из дома и тайком взглянуть на те самые тренировки Петра, от которых у Мари сводило зубы. Почему-то не сразу она решилась сказать Мари о своём желании прогуляться. Отчего? Ведь Клэр не была пленницей.

Хватит!

Она набралась решимости и стала медленно вставать с кресла в надежде, что Мари заметит это раньше, чем ей придётся что-либо объяснять. Так и случилось. По озадаченному, задумчивому голосу Мари было слышно, что она даже будет рада своему уединению.

Оказавшись за дверью кабинета, Клэр пошла в направлении звуков, доносившихся с улицы. Стоило ей переступить порог дома, как тут же подол её голубого лёгкого платья сделался грязным и влажным от прошедшего дождя. Клэр посетовала, что не укуталась в шерстяной платок, и теперь ретиво согревала оголённые руки, прижимая их крепко к телу.

Источник резких звуков был совсем рядом. Клэр спряталась за деревянными стенами конюшни и через прорези в балках пыталась рассмотреть Петра. Детское ребячество отразилось в глазах и пробудило волнение. Колющее, дразнящее волнение, от которого по телу распространяется зуд. Тайное наблюдение за кем-то или чем-то рождает внутри превосходство, чувство власти от малейшего знания, которого лишён объект наблюдения. Ты наблюдаешь, а значит, властвуешь. Тешишь самолюбие одним лишь мгновением собственной важности.

Пахло лошадьми, влажным собранным сеном. Смердело навозом. В стойлах то и дело раздавалось фырканье, ржание и стук копыт. Рыжеватая головка Клэр осторожно выглядывала из укрытия, внимательно наблюдая за тем, как Пётр замахивается саблей. Сегодня он не был нежным и опрятным, как в первый день их знакомства. Увесистые армейские сапоги до колен, испачканные в грязи, серые штаны с завышенной талией, белоснежная рубашка, чёрный шёлковый платок вокруг крепкой шеи. Его волосы были взъерошены, а по лицу стекали капли пота. Он тяжело дышал, был утомлён своей тренировкой. Разгорячённое дыхание вырывалось наружу.