Первый месяц работы у мистера Диксон-Родда – одно из самых приятных воспоминаний в моей жизни.

Должна сказать, я изо всех сил старалась угодить моим новым хозяевам, и думаю, мне это удавалось. Уж конечно, я не путала часы приема и даты деловых встреч мистера Диксон-Родда и не грубила его клиентам. Я работала спокойно и методично, как меня научили в монастыре, а кроме того, я сумела глубоко вникнуть в работу, и это имело для меня огромное значение. Мистер Диксон-Родд сказал, что еще никто и никогда не опекал его так профессионально. Утром перед уходом в больницу он диктовал мне письма. К тому времени, когда он возвращался домой, все уже было расшифровано и аккуратно напечатано. Каждый день с двух до пяти я отвечала на телефонные звонки, договаривалась о деловых встречах и записывала пациентов. Мне доставляло удовольствие заботиться о том, чтобы в приемной всегда был идеальный порядок, и очень скоро я поняла, что и когда необходимо доктору.

Что касается миссис Диксон-Родд, то она прекрасно ко мне относилась. Она старалась, чтобы мне было хорошо и чтобы я чувствовала себя членом их семьи. Поэтому, когда Диксон-Родды не выезжали за город, она всегда настаивала, чтобы я ела вместе с ними в просторной, красивой столовой.

Сама миссис Диксон-Родд часто играла в бридж. Я и для нее записывала даты предстоящих карточных игр, потому что она вечно о них забывала. Мы с Бенсон (которая оказалась неплохим человеком) всегда заботились о том, чтобы в те дни, когда миссис Диксон-Родд устраивала вечера бриджа у себя дома, чайный стол был всегда красиво сервирован и в комнатах были свежие цветы. Я очень любила составлять букеты, и Бенсон с радостью доверила мне эту работу.

– У вас есть вкус, мисс, – бывало, говаривала она. – Честное слово, как же хорошо, что вы теперь у хозяина за секретаршу. Тут раньше служили всякие «мадамы», и я вам скажу, уж они нас с кухаркой гоняли-гоняли… А вы – никогда.

Действительно, я себе такого никогда не позволяла. Думаю, я сдержала свое обещание мистеру Диксон-Родду быть «тактичной».

Радостным для меня стал тот день, когда окулист вызвал меня в конце месяца и сказал, что мною доволен.

– Надеюсь, вам хорошо у нас, мисс Браун? – спросил он.

Я уверила его, что вполне довольна своей работой и жизнью в их гостеприимной семье.

Я писала Маргарет в Восточную Африку счастливые письма. Я была так довольна жизнью, что даже поехала к монахиням в Уимблдон, чтобы поблагодарить их за все, чему они меня научили. Я начала откладывать деньги. Меня все еще донимала мысль попытаться вернуть мистеру Хилтону хоть часть денег, потраченных на мое обучение в монастыре. К тому же у меня было много свободного времени, которое я проводила в своей прелестной комнате. Я писала короткие рассказы и была абсолютно уверена, что в один прекрасный день их напечатают.

Но над моей счастливой жизнью собирались тучи, маячившие на горизонте даже в тот момент, когда, казалось, жизнь моя стала совершенно безоблачной.

Я переживала из-за Патрика Уокера.

С того самого вечера, когда он танцевал со мной в их доме, он всячески старался убедить меня, что, выражаясь его языком, он действительно «безумно в меня влюблен».

Но эта страсть не принесла счастья никому из нас.

Сначала, когда Патрик или Кэтлин звонили мне и приглашали в гости, я отправлялась к ним, если была свободна. Я любила маленькую миссис Уокер, Кэтлин и Пом. Я была безгранично благодарна Кэт за то, что она нашла мне новую работу… и новый дом, который мне так нравился.

Но Патрика я не любила, хотя он и был красив и обладал веселым характером, чего нельзя было отрицать.

Мне шел двадцать второй год, и наступала пора, когда девушки могут по-настоящему влюбляться. Но с самого начала я прекрасно понимала, что красивый брат Кэтлин был совсем не тем человеком, о котором я втайне мечтала.

Спустя две недели после нашего знакомства Патрик сделал мне предложение. А потом почти каждый день повторял его. Он был пылким и упорным поклонником. Ни у меня, ни у его родных не было ни малейшего сомнения в том, что он хочет жениться на мне. И однажды вечером он сообщил о своем намерении, чем поставил меня в страшно неудобное положение.

Был холодный, промозглый вечер. С утра моросило, а теперь хлынул проливной дождь. У меня был выходной. Мы с миссис Уокер и Пом пили чай. Пат уже вернулся из своей больницы – в это время он работал хирургом в одной знаменитой больнице в Ист-Энде и делал большие успехи. Кэтлин тоже была довольна своей работой у писателя.

Я сидела на маленьком пуфике у электрокамина. На мне было новое красное платье, которое очень понравилось всему семейству. Красный всегда был одним из моих любимых цветов. Платье было из прелестного шелка, а сшила его моя подруга Руфь, с которой мы вместе учились в монастырском приюте. Она вышла замуж и шила на дому. Платье было переделано из старого, но очень дорогого платья миссис Диксон-Родд. Она все время дарила мне достаточно хорошие, почти новые вещи, из которых я могла сделать себе что-нибудь красивое.

Мне удалось также преодолеть свою детскую неприязнь к длинным волосам и начать их отращивать. Все говорили, что новая прическа «под пажа» мне идет, так как подчеркивает мою «печальную красоту» и хрупкость.

Пат сидел на диване и курил. Он курил непозволительно много. За последнее время он очень похудел, и под глазами у него лежали тени. И вообще выглядел он неважно. По его собственному выражению, он испытывал какое-то дьявольское беспокойство. Я замечала все это, а его мать, которая безгранично любила своего сына, не замечала ничего. По ее мнению, он имел право курить сколько угодно. К сожалению, она знала гораздо больше о мебели, чем о психологии людей. Ей казалось, что Пат абсолютно счастлив. Пом была слишком мала, чтобы иметь свое мнение по этому вопросу, и слепо обожала Пата. Мне оставалось только гадать, замечает ли Кэтлин, каким он стал нервным и возбужденным.

В тот вечер я решила улучить момент и поговорить с ней об этом наедине.

Сознание того, что он сильно любит меня, не приносило мне никакого удовлетворения, несмотря на его бесконечные звонки, цветы и шоколад, желание покупать мне подарки и видеть меня чуть ли не каждый день или по крайней мере каждый мой свободный вечер (часто я говорила ему, что работаю допоздна, чтобы не позволять тратить на меня слишком много денег). Я была убеждена, что ему надо больше отдыхать, если он хотел добросовестно работать в своей больнице, а пить и курить меньше, чаще бывать на свежем воздухе вместо танцев в душных залах ресторанов и дансингов. А кроме того, он не имел права тратить на меня столько денег.

В тот вечер Патрик заявил всей семье:

– Посмотрите внимательно на эту девушку в красном, которая сидит на пуфике, да-да, вон там. Это будущая миссис Патрик Уокер.

Воцарилось гробовое молчание. Затем миссис Уокер проговорила:

– Мой дорогой мальчик… Розелинда, моя дорогая, мы ничего не знали…

– Пат! Вууууу!!! Как здорово, как прекрасно! – раздался крик Пом, которая бросилась обнимать меня.

А Кэтлин сказала:

– Розелинда, дорогая моя, как я счастлива, что ты и наш Пат…

Я решила немедленно положить всему этому конец. Я встала. Чувствовала я себя ужасно и, наверное, была очень бледна и взволнованна. Я посмотрела на Пата. А он глядел на меня, и глаза его наполнились слезами.

– Все вы очень, очень хорошие, – сказала я. – Но насколько мне известно, я не собираюсь выходить замуж.

Раздался целый хор голосов:

– Но почему, почему, Розелинда?

С присущей мне прямотой я ответила:

– Во-первых, потому, что мы с Патом не выработали общего мнения по этому вопросу, а во-вторых, я еще не хочу выходить замуж. Пата я считаю своим братом, и не более.

Уокеры переглянулись и вопросительно посмотрели на Пата. Он встал и начал нервно расхаживать по комнате. Он был мертвенно-бледен.

– Чепуха, – сказал Пат с нервическим смешком. – Ну конечно же, ты выйдешь за меня замуж, Розелинда, детка. И тебе сейчас же нужно изменить свое сестринское отношение ко мне на какое-нибудь более волнующее чувство.