Она взволнованным взглядом смотрела на сына, сидевшего на ступеньках крыльца и прижимавшего в себе маленьких дочерей и Витю. Увиденное все сказало само за себя пожилой женщине, наделенной немалым жизненным опытом. Скорбное выражение лица сына не оставляло ей никакой надежды на продолжение прежней мирной и спокойной жизни.

– Когда хоть? – спросила она уже другим голосом, силясь сдержать горькие слезы.

Петр Дмитриевич тяжело вздохнул. Он отвел взгляд в сторону и тихо ответил матери:

– Завтра все станет известно.

Почти сразу в тот вечер начались в их доме нервные хлопоты, связанные со сбором необходимых вещей для сына и мужа перед его отъездом в неизвестном направлении на неопределенный срок. Старая и молодая хозяйки не произносили лишних слов. Обе плакали и не находили себе места. То старшая сбивалась с привычного каждодневного ритма, что-нибудь роняя на пол или ставя какую-нибудь домашнюю утварь не на положенное ей место. То младшая трясущимися руками брала не то, что нужно, садилась с этим на край кровати и замирала, всхлипывая и вытирая влажным запястьем очередную слезу. Отчего-то капризничали дети. То одна, то другая маленькие девочки заводились беспричинным плачем, усугубляя неуравновешенную обстановку этого, почти траурного июньского вечера.

Петр Дмитриевич много и нервно курил, глядя на заходящее солнце. Рядом с ним, на деревянной скамейке возле дома, так, чтобы не мешать сновавшим туда-сюда женщинам, сидели по обе руки от него сын и брат. Все трое молчали. И лишь иногда то Илья, то Витя спрашивали что-нибудь у хозяина дома о предстоящих событиях, интересовались его мнением. Тот почти ничего не отвечал им. Затушив одну докуренную папиросу, он, почти не моргая, смотрел в пустоту, затем снова закуривал, пуская клубы густого табачного дыма.

Обстановку разрядила младшая хозяйка, тихим спокойным голосом позвавшая маленького сына спать. Стройная, красивая молодая женщина, кроткая и послушная с самого детства, она рано осталась без родителей и была взята на воспитание в семью своего родного дяди, брата матери. Став одиннадцатым ребенком в большой и бедной крестьянской семье, она, несмотря на частые упреки со стороны мачехи, старалась со дня своего появления там трудиться на благо новой семьи, не отказываясь ни от какой, даже самой тяжелой и грязной работы по дому и по хозяйству. Воспитанная еще родителями в трудолюбии и послушании, она спокойно переносила все тяготы жизни в доме, где была почти всеми не любима, кроме самых маленьких детей, для которых являлась почти второй матерью. Малыши обожали ее, охотно слушались, чем снимали часть упреков со стороны своей родной матери к падчерице. А та, видя, что получает в ее лице заметную помощь в хозяйстве и в воспитании младших детей, умеряла свой гнев и старалась быть снисходительнее.

Время шло. Девушка подрастала. Росли и воспитанные с ней дети. Старшие шли работать на шахту. Места в дома становилось все меньше. Количество претендентов на роль жениха для красивой и трудолюбивой девушки росло день ото дня. Но большая часть из них, видя отсутствие приданого, бросала намерения о сватовстве. Оставшиеся, как правило, сами были голытьбой, и вести им невесту было некуда. Или проявляли к ней только животный интерес, получая тем самым от ворот поворот. Видя это, мачеха все чаще задумывалась об избавлении от уже надоевшей повзрослевшей падчерицы, создававшей конкуренцию на рынке женихов для родных дочерей. Да и расходов на себя она требовала уже больше, а по факту не имела даже более или менее порядочного наряда. Поэтому при появлении первой же вакансии на предприятиях при шахте девушка была немедленно отправлена туда на работу с последующим переселением в рабочие бараки. Там она и встретила двадцатичетырехлетнего приезжего рабочего Петра Дмитриевича – комсомольского активиста, учившегося на вечернем рабфаке.

Обстоятельный и видный, серьезный не по годам молодой человек сразу привлек внимание новой работницы, вынужденной искать в его лице не только достойного кавалера, но и заступника от грубых посягательств на нее со стороны мужского населения бараков.

Скопив некоторую сумму заработанных на шахте денег, Петр Дмитриевич с молодою женою вернулся в родительский дом. Родная мать приняла супругу сына и позволила поселиться с ней под одной крышей, так как жить молодой семье было негде, а скопленных денег на покупку отдельного жилья не хватало. Да и хозяйство без мужских рук приходило в запустение, что было поводом для пожилой женщины не только впустить в дом сына, но и примириться с его супругой.

Вскоре в семье стали появляться дети, принося с собой в дом смех, радость и дополнительные заботы. Домашнего хозяйства и доходов Петра Дмитриевича, занимавшего партийный руководящий пост, вполне хватало для жизни, хоть и особо заметного богатства не приносило.

Старшим ребенком был Витя, росший послушным и здоровым, ничем не досаждавший родителям и почти не болевший. Но родившийся после него сынок оказался слаб здоровьем и на втором году жизни умер от болезни, принеся в дом скорбь и горе неутешным родителям, бабушке и дяде Илье. Но, как всегда, на смену горю вскоре приходит радость. И у четырехлетнего Вити появилась сестренка Валя, а еще через три года – Тамара. Горе забылось. Родители и другие члены семьи с головою погрузились в воспитание детей.

Жизнь, казалось, упорядочивалась. Петр Дмитриевич рано утром уходил на службу, оставляя в доме жену с детьми, брата-инвалида и стареющую мать. Витя начал ходить в школу и окончил первый класс с похвальным листом. К постоянному злобному ворчанию пожилой хозяйки все давно привыкли и приспособились. Каждый член семьи занимал свое место и выполнял свою роль.

Как гром среди ясного неба обрушилась на обитателей дома, как и на всех остальных жителей небольшого Мценска, война; это слово стало основным в лексиконе всех и каждого в солнечное и жаркое июньское воскресенье. Уже на следующий день маленький Витя удивленно наблюдал, как рыдала женщина, жившая недалеко от их дома, на соседней улице. Та, упав на колени, вцепилась в ногу своего мужа, одетого по-походному и державшего в одной руке вещмешок. Она громко кричала и плакала, а трое детей ее сновали вокруг родителей, заливаясь под стать ей звонким плачем, переходящим порою в настоящий ор.

– Не пущу, не пущу никуда! – кричала она, рыдая и не отпуская ногу мужа.

Тот, не зная, что ему делать, стесняясь людей, держал ее за плечи и вертел головой, краснея от того, что становится объектом всеобщего внимания. Потом сам он заплакал, уже без всякого стеснения вытирая рукавом слезы с лица.

Над увиденным никто не смеялся. Иная женщина, представляя себе предстоящее прощание с призванным на службу супругом, уходила к себе, закрывала за собою калитку, оборачивалась, снова смотрела на «прощание» вцепившейся в мужа безутешной соседки. Потом шла в дом, отворачивая лицо, на котором уже тоже текли горестные слезы.

– Пойди к тетке Марусе, молочка принеси, –  сказала пожилая хозяйка внуку и вручила ему завернутый в чистую ткань глиняный кувшин, –  смотри не разбей, неси аккуратнее.

– Ладно, ба! – ответил ей Витя и вышел за калитку.

Едва он повернул за угол, как увидел в узком проулке двух мужчин – соседей по улице, шедших с вещмешками за спинами. А за ними, поддерживая друг друга под руки, шли, рыдая, их жены. Одна из женщин особенно горько переживала предстоящую разлуку с мужем, отправлявшимся по призыву на еще неведомую никому войну. Она закрывала ладонями нижнюю часть лица, потом вскидывала руки в сторону удаляющегося мужчины и надрывно, с воем в голосе кричала:

– Ну куда ты, куда? Ваську припомни. Какой он с войны вернулся? Кожа да кости. Весь обмороженный!

Витя вспомнил уже почти забытого по малости лет своих соседа, жившего через несколько домов, –  дядю Василия, который больше года назад вернулся после Финской войны домой. Невероятно худой, с выпученными глазами, с лицом бледным, как у покойника, с серым цветом кожи, хромой на обе от обморожения ноги. Он умер вскоре после возвращения домой. У Вити всплыли в памяти слова возвращавшихся с поминок соседок, которые приговаривали, вспоминая Василия, что был плотен телом, силен, крепок и удал. Что любая работа спорилась в его руках. А женщины заглядывались на него, даже женатого.