– Каташа…

– Да-да! Она вам как подруга!

– Скверная из меня подруга, раз я ее красоту обсуждаю…

Внутри у Лары все заныло: как она может смеяться? Каташа! Бедная Каташа на севере отрезала ленты с зимних сапожек, чтобы сшить шапку Оболенскому! Лариса Константиновна предательница! Ее не наказали, она должна быть в ссылке! А лучше казнена! Она не искупила грех, она просто сбежала.

Лара вернулась домой заполночь. Она опустилась на пол в коридоре и заплакала. У нее не было сил дойти до спальни или спрятаться в ванной комнате. У нее не было сил. На красивую синюю юбку падали грязные слезы, смешанные с тушью. У Лары не было сил поднять руки, стереть слезы. Девушка плакала тихо, сотрясаясь всем телом.

– Лар, ты плачешь? – вдали зажегся свет, вышел Кирилл.

Она ничего не ответила, лишь откинулась на стену. Мужчина быстро опустился рядом с ней и также без слов прижал к груди. У Ларисы Константиновны он научился одной важной вещи: сострадать без лишних размышлений. Когда сердце разрывается, никакие слова не помогут. Неясно, сколько они так сидели. Лара полюбила своего компаньона за то, что он с ней. За то, что он, кажется, будет всегда. Она хотела верить, что Кириллушка никогда не предаст, как это сделал Рылеев.

– Я не хочу возвращаться в архив… – прошептала Лара. – Меня никто не простит! Уже не простит! Про меня никто не вспоминал в бумагах. Ни одной строчки…

– Милая Лара, – его подбородок лежал на ее макушке, а руки крепко сжимали, он хотел спрятать ее ото всех. – Тебе не их прощение нужно, тебе себя простить пора. Пойми, мы просто часть потока событий. Мелкие камушки в реке времени.

– Он сказал, что я словно из XIX века, что я будто с декабристами знакома… Я так перед ними виновата! Перед Каташей виновата, я же с ней ни разу не встретилась после ареста… Мне здесь так хорошо… Мне так гадко…

Кирилл ласково погладил вечную спутницу, к которой был привязан провидением. Ему нравилось снова видеть ее молодой, хоть израненной, но все еще наивной. С возрастом она изменилась, точно смирилась с чем-то, но эта Лара, как отголосок воспоминаний о доме. Ему нравилось, что боль у них одна на двоих. И представить, казалось, невозможно, как Лара жила при их первой встрече, когда никому рассказать нельзя было. Нет, он будет ее поддержкой, потому что Лариса Константиновна с самого начала оказывалась рядом.

– Мне так странно, что ты взрослый уже…

Они вошли на кухню, Кирилл поставил чайник.

– Меня здесь никто не называет Ларисой Константиновной, от меня ничего не зависит… Я никогда не пойму, как это происходит… – Лара взяла полотенце и постаралась стереть макияж, вышло скверно.

– Ты не спрашивала, окажешься ли дома, – заметил Кира, прислоняясь к кухонной тумбе.

– Я не хочу знать, потому что уже не уверена, хочу ли вернуться… – Лара закрыла лицо руками. – нет, я хочу увидеть родителей, но для меня прошло около трех лет, я уже не та, кем была… Хотя сейчас, когда у меня никакого влияния, как раньше… Я боюсь, что ты скажешь, что я никогда домой не вернусь! Вот поэтому не спрашиваю. Я такие глупости говорю и делаю…

Помолчали. Закипела вода. Спать не хотелось.

– Но ты ведь встречал меня позже, да? Как это происходит? – девушка внезапно оживилась.

– Зачем тебе? Ты не любишь знать, что будет. И сама знаешь почему.

– Я не спрашиваю про будущее, я спрашиваю про сейчас! – внезапно разозлилась Лара.

Кирилл долго всматривался в ее неподвижный взгляд. В гляделки Лариса Константиновна играла мастерски.

– Время для всех течет по-разному, но по определенным правилам, – начал он с той неразборчивой фразы, которую произнес прошлой осенью. – Для многих время – прямой коридор из залов, как в Зимнем. Люди идут из комнаты в комнату и в ус не дуют… А мы гулящие, у нас коридор длинный со множеством дверей и двери эти в разных годах открываются, а мы гуляем. Тебе, к слову, поэтому Воннегут и нравится, у него тоже один персонаж засыпал в прошлом, просыпался в будущем…

– Что значит по определенным законам? – она старательно пыталась представить коридор.

– Ну, я, например, могу быть только в том времени, где есть ты, я же говорил…

– Тогда почему ты так повзрослел? – Лара свела брови.

– Я покажу… – сдался Кира.

На бумажке мужчина начертил длинную линию и расставил цифры в случайном порядке.

– Я впервые вышел из простого коридора в 1829, мне было двадцать, – он перевел карандаш на новую цифру, – я жил в новом времени, взрослел, умнел и все такое, пока меня не дернуло из будущего в прошлое, так я оказался в тысяча восемьсот тридцать седьмом или шестом, не помню, и снова я там жил-жил, мне исполнилось примерно двадцать семь, меня опять дернуло… И вот я здесь. Понятно? Ну, а у тебя такая же линия, только возраст от моего отличается. Это не как у Доктора и Ривер Сонг, когда «your first is my last, your future is my past»… Мы просто в случайном порядке пересекаемся.

Лара задумалась, внимательно всматриваясь в аккуратную цифру 2018. Они связаны, он был в ее времени, она будет дома!

Лара любила Московский вокзал. Всегда любила, любила за близость к Галерее и Старбаксу на первом этаже, за суету, за Сапсаны, на которых просто так можно рвануть в другой город… В свое время Лара любила Московский вокзал. Сейчас, обхватив себя руками, она смотрела, как Кирилл относит вещи в вагон.

Он уезжает, такое чувство, что навсегда уезжает. Молодой человек подмигнул проводнице и вышел на перрон.

– Вы, Лариса Константиновна, совсем с лица схлынули, – покачал он головой. – Я бы мог остаться, мы ведь обсуждали…

– С такими приглашениями, как с балами: откажешься и больше никуда уже не поедешь… – печально посмотрела она на верного друга. – А от этого твой Париж зависит, карьера, тебе же это важно…

– Лар, я действительно за тебя тревожусь! У тебя в Ленинграде друзей совсем нет… Раньше хоть Каташа и Кондраша… а теперь?

– Теперь у меня есть ты… – она постаралась улыбнуться. – А еще у нас, хвала пролетариату, есть телефон!

Он обнял Лару и положил голову ей на макушку, как делал всякий раз, когда девушка не могла справиться с тревогой и болью.

– Кто же будет защищать меня от Касторского, когда тот вновь начнет отчитывать за вызывающий внешний вид? – Лара крепко прижалась к Кире.

– Ну, вспомни, кто стрелялся за свою честь, близкую дружбу с королевой водил и в карты выиграл поместье! А потом уж переживай об этом старом зануде! – усмехнулся он.

– Ты смеешься… А мне кажется, когда я остаюсь одна, я страшные глупости делаю, я это и Марку объяснить пыталась… А что если я опять? – она уткнулась носом ему в грудь.

– Что опять? Затеешь государственный переворот? Лар, не драматизируй, ты, конечно, всесильна, но не настолько. Я тебя уверяю, ты весьма обычная и, не обижайся, здесь вообще ничего не решаешь…

– Товарищ! Товарищ в пальто, сейчас отправляемся! – окликнула его молоденькая проводница.

Кирилл отпустил Лару, чмокнул в лоб и, с видом истинного старшего брата, напутствовал:

– Делай как я, прикинься веточкой и плыви по течению! Однажды и тебя в Париж занесет!

Когда поезд тронулся, Лара сделала пару шагов за ним, Кирилл послал воздушный поцелуй. Она не хотела быть токсичной или эгоистичной, но так страшно снова остаться одной. Ей нравилось не думать. Показалось, что замужество не такой уж и страшный вариант – все проблемы не только твои.

Она снова осталась в доме на набережной одна. Даже кота у нее не было. Лара включила проигрыватель – любимая игрушка. Она видела в нем ретро-аксессуар, скрежет иглы добавлял некоего шарма звучанию. Она во всем видела прелестный винтаж, но сейчас с ужасом осознавала, что это прогресс, не будущее, но настоящее. Хотелось выпить, но нельзя: завтра ехать в пригород, в музей.

Любимая пластинка, на которой чередовались веселые мотивы, озвученные приятным баритоном. Если бы Кириллушка не уехал, он бы сам пел местные хиты, а так – новая пластинка, с веселой мелодией, с холодной отдачей.