Если же выйти за ограду и пойти или поехать налево – будет дорога вдоль набережной. Вереница бедных, четырех- или пятиэтажных домов, похожих на наши гостиничные корпуса, только без балконов-галерей снаружи, с сомнительными заведениями в нижнем этаже под красными фонариками по вечерам – слева, а справа – река Сайгон и сама набережная. С этой набережной во время отлива было видно грязное илистое дно, а в нем или на нем во множестве копошились и кувыркались смешные лупоглазые рыбки под названием «илистые прыгуны». Это чуть ли не первое впечатление от местной живности. Не рыба, а черт-те что! Метрах в трехстах располагалась парикмахерская, куда время от времени наведывались моя мама и тетя Аня. Помимо стрижки волос, там была услуга «массаж лица», это было очень смешно наблюдать, видеоряд для «Фердидурки» Гомбровича. Особенно впечатляло зрелище, когда парикмахерша-массажистка складывала ладони как бы в молитвенном жесте, но при этом растопыривала пальцы и звучно шлепала сложенными вместе ребрами обеих ладоней по лбу млеющую клиентуру. Парикмахерская эта была небольшим, семейным заведением. Глава семьи увлекался авиамоделированием: разноцветные, яркие крылья и фюзеляжи виднелись в глубине помещения, за перегородкой. Однажды я не утерпел и заглянул туда. Меня встретил улыбчивый взгляд, радушие. Оказалось, в самом деле, дядька мастерит настоящие самолеты, с мотором, довольно здоровые, на радиоуправлении. Дал мне полистать книги, каталоги. Класс, просто загляденье. Приятно пахнет деревом, лаком и краской. Не той, что для волос, нет. Лак тоже другой. И вообще все гораздо интереснее, чем в парикмахерской. Если же выйти оттуда или вообще туда не заходить, а, наглазевшись на лупоглазых илистых прыгунов, пойти по набережной дальше, дорога вскоре сама собой плавно повернет налево. И вот на этом-то повороте необходимо остановиться. Здесь готовили потрясающие такие вкусные штуки в огромных казанах или сковородках (слово «вок» никому еще не было известно), что это было за блюдо? Вот, опять… что-то между омлетом и блином, так скажем. С разными начинками – зелень, креветки… Заведение работало по вечерам, жарили на открытом огне, дым коромыслом, запах, зрелище совершенно диковинное, шаманское, языческое, не знаю какое. Вкус – вкусный, но скорее так, простая, дешевая уличная харчевня. Вот если еще чуть дальше продвинуться, в сторону рынка – вот там было действительно вкусное место, точнее, не место даже, а просто прилавок на колесиках, прямо на улице, под зонтиком-навесом от солнца, где готовили сэндвичи, точнее сказать, небольшие багеты со всякими начинками, называлось это дело «баньми». Это уже днем, вернее, каждое утро, ритуальная остановка по дороге в школу/на работу. Боже мой! Какие гамбургеры, какие хот-доги! Господь с вами. Баньми и еще раз баньми! Несколько видов колбасы и ветчины, помидоры, лук, соевый соус, местный сладковатый майонез, чили по желанию… нечто не импортируемое.

По вечерам в «Тхань Де» часто отключали электричество, причем на всем острове, а не только на территории гостиницы. В такие дни спустя полчаса душных сумерек (ревущие советские и почти бесшумные корейские кондиционеры мгновенно умолкали, от этого возникала почти абсолютная, диковинная тишина) включался дизель – его тоже можно было узнать по характерному гулу и чуть позже – по не менее характерному запаху. Если дизель не включался, все обитатели гостиницы выползали на галерею, усаживались в плетеных креслах на ветерке, дувшем с реки, и, от невозможности заниматься необходимыми делами, болтали, читали, смотрели в небо. Моя мама и тетя Аня, помню, в один из таких вечеров без электричества от нечего делать читали вслух друг другу «Розу Мира» Даниила Андреева. Сейчас эта картинка кажется мне чем-то совершенно невероятным в своей абсурдной обаятельности: середина девяностых, южный Вьетнам, северо-восточная окраина города Хошимина, остров, гостиничный корпус без электричества, и на галерее то ли второго, то ли третьего этажа, с видом на реку и на неизменные кокосовые пальмы и араукарии, олеандры и прочую растительную экзотику, две советские командировочные женщины, биолог и бухгалтер, после очередного трудового тропического дня читают вслух привезенную кем-то из недавно приехавших новых командировочных «Розу Мира» Даниила Андреева. Сюр, абсурд, но именно так оно и было.

По вечерам в «Тхань Де» далеко не все и далеко не всегда любили выходить за ограду. Чаще всего прогуливались не торопясь по территории гостиницы перед сном, невольно слушая неотдаленные звуки дискотеки. При этом главным зрелищем, особенно для приехавших недавно и оттого не успевших еще вдоволь насладиться, служили «мáшки». Почему они так назывались – непонятно, и выяснить это уже, наверное, невозможно. По крайней мере, я понятия не имею, у кого можно было бы спросить, кто мог бы мне объяснить этот странный факт номинации. Как бы то ни было, «машками» назывались небольшие, лупоглазенькие ящерки-гекконы, которые по ночам в изобилии ползали по стенам гостиничных корпусов. Не заметить их было невозможно. Они смешно перебирали лапками с присосками и скапливались преимущественно в ореолах ярких настенных фонарей, к которым на свет слетались тучи насекомых. Все это происходило примерно метрах в трех от земли, буквально под каждым ярким фонарем, какие были прикручены к стенам зданий. Сейчас мне думается, что «машки» – это производное от «масенькие», в смысле «малюсенькие», иного варианта в голову не приходит. Я представляю себе такую ситуацию. Быть может, какой-то неизвестный мне, самый-самый первый советский ребенок в Сайгоне увидел на стене смешную ящерку, придумал спонтанно это смешное, под стать ей, словечко, произнес его вслух, родитель запомнил, и вот оно стало единицей местного словаря. А может быть, этот гипотетический ребенок даже поймал себе как-то вечером такого геккончика (мама-мама! какой он миленький!), принес домой, посадил в коробочку, стал его кормить и, как полагается, дал ему (ей) подходящее имя.

«Тхань Да» – наша гостиница, и этим же словом называется весь островок, на котором она находится. Северо-восточная окраина Сайгона. Главная достопримечательность, «место силы» и центр культуры – разумеется – рынок. Первое место, куда была совершена осмысленная и длительная вылазка после заселения в гостиницу. Чего там только не было, такую фразу обычно пишут в подобных случаях. Самое внушительное и экзотическое – огромные стеклянные бутыли с жидкостью коричневого цвета: спиртовые настойки на разнообразных змеях, гекконах, морских коньках и прочей живности. Это сразу при входе, ибо самое важное. Далее – уже закуска. Сто пятьсот тыщ сортов бананов (королевские, с косточками, коричневые, кислые, толстые, тонкие, мелкие, крупные…), миллиарды сортов риса (слов нет, разве что цвет разный), тьма-тьмущая овощей и фруктов, виданных и невиданных, названия которых приходилось впервые выучивать и запоминать. Карамболь, кардамон, батат, авокадо, личи, драконий глаз, кактус, тём-тём (он же тям-тям), дуриан, хлебное дерево, анона колючая, анона чешуйчатая, манго, мангостан (он же мангустин), женская, извиняюсь, грудь (понятия не имею, откуда название этого фрукта). Ананасы и кокосы – это банально, как и бананы. Огурцы с помидорами – и подавно, хотя они, разумеется, преимущественно и покупались. Затем, практически уже с другого края рынка – живая и неживая рыба, в том числе акула, барракуда и сарган; бычья кровь в виде красного колеблющегося студня; мясо – живое (беспокойные куры) и уже разделанное. Несчетное количество даров моря – всякие ракушки, креветки, крабы, кальмары, омары, лангусты. Все живое. Но живее всех – бойкие мадамы-продавщицы. Они сидят на высоких табуретках, громко зазывают покупателей и переговариваются между собой. Обращение к женщинам во Вьетнаме – мадам, спасибо французским оккупантам. Они же, а иначе на кого еще это можно свалить? – ввели своеобразную моду: волосы рыночных торговок часто украшает единственная бигудя на макушке или на челке. Так носили. На этом рынке я выучился считать по-вьетнамски. Мот, хай, ба, бон, нам, сау, бай, там, тинь, мый. Примерно так. Дальше мый мот, мый хай, мый ба и так далее. Деньги – донги, с портретами неизменного дедушки Хо: жидкая бороденка романтически развевается на ветру, пламенный взгляд устремлен в светлое будущее. По окраинам рынка с лотков продавались кокосовое молоко в самом кокосе с соломинкой или в полиэтиленовом пакете, завязанном резиночкой и все с той же соломинкой, нарезанные удобными кусочками и нанизанные на зубочистки арбузы и яблоки, обязательно с солью и перцем в придачу, иначе не едят. Чай не дикари. Так я впервые задумался о разнице между фруктом и овощем и обнаружил, что ее нет. Из авокадо можно сделать сладкий коктейль со сгущенкой. Арбуз и ананас – это только с солью и перцем. Все относительно. Абсолютен только потоп, наводнение, которое периодически охватывало окрестности, в том числе и рынок, в дождливый сезон. Воды в рекордные дни могло быть натурально по пояс, но никого это как бы не смущало, дело привычное. Так даже как-то прохладнее, свежее. Ну, уплывет пластмассовая посудина… далеко не уплывет. Однажды, в один из таких потопов, стоя по колено в воде, с велосипедом в поводу, глядя на веселых теток с бигудями, я понял, зачем им такие высокие табуретки.