К удивлению, пожалуй, всех, кроме Егора Иноземцева, на встречу для разъяснения стоящих перед группой задач они поехали не на привычном стареньком минивэне. Недалеко от дома Севы Маслова их поджидал внушительного вида внедорожник с дополнительным рядом откидных кресел. Дорога заняла немногим более часа. Несмотря на почти непроницаемую темноту Крымской ночи и глухо затонированные стекла, по разговору водителя с дежурным на КПП стало понятно, что они въехали на закрытую территорию войсковой части. После проверки документов и путевого листа сидевший за рулем человек снова поднял стекло, и пассажирам опять стало ничего не видно вокруг. Проехав еще не более пятисот метров, внедорожник вновь притормозил перед воротами авиационного ангара. На этот раз обошлось безо всяких объяснений. Ворота распахнулись, и машина, въехав внутрь, остановилась рядом с десятком точно таких же внедорожников, не отличавшихся друг от друга даже номерными знаками. После поездки в почти абсолютной темноте ребята жмурились от яркого искусственного света, заливавшего все окружающее пространство, размеры которого поражали воображение. На площади не менее, чем полтора футбольных стадиона, шла интенсивная подготовка к чему-то очень важному и значительному. Из покрашенных в защитный камуфляж кунгов радиолокационных машин то и дело появлялись младшие офицеры и мичманы, спешившие с полученными радиограммами в сторону штаба в центре авиационного ангара. В самом дальнем углу к поисковым работам готовилась целая рота кинологов с овчарками на коротких поводках.

– Где вы так долго? – запыхавшись, спросил подбежавший к ним лейтенант. – Идемте скорее, вас ждут.

Оставив водителя возле его внедорожника, моряки быстрым шагом поспешили вслед за встретившим их лейтенантом в сторону штаба, представлявшего из себя сооруженную внутри ангара легкую конструкцию наподобие тех, что используют строители. Отличительной чертой всего этого сооружения было гладкое, без единого шва, внешнее покрытие, обеспечивающее полную непроницаемость от радиомагнитных волн.

Несмотря на ту поспешность, которая была навязана встретившим лейтенантом, им пришлось ожидать приема у руководства. Видимо, кто-то более важный в текущем моменте получил возможность попасть на инструктаж как раз в тот промежуток времени, пока они задержались на парковке. Пока они ожидали, стоя в коридоре напротив металлической двери, по количеству запоров, скорее, напоминавшей вход в банковское хранилище, чем в заурядный кабинет войскового начальства, каждый из них по-своему оценивал свои собственные перспективы. Хуже всех чувствовал себя Сева Маслов, который никогда не думал связывать свою судьбу со службой в любом из возможных вариантов. По большому счету он и на флот попал по недоразумению, перепутав двери в военкомате. Потом, поддавшись посулам Егора Иноземцева организовать его демобилизацию с первой партией, он согласился ему помочь собрать нескольких боевых пловцов в Крыму. Сева до сегодняшнего дня даже не подозревал о серьезности всего происходящего и сейчас, стоя рядом с остальными, ругал себя и Иноземцева, не стесняясь в выражениях. Сам же Егор чувствовал себя на седьмом небе. С первых дней службы он понял для себя, кто главный на корабле. И в системе его координат главным оказался отнюдь не морской волк в звании капитана первого ранга, а незаметный хозяин скромной каюты с табличкой, содержащей только Фамилию-Имя-Отчество. Сразу заметим, что Егор никогда не был стукачом, да и самого особиста не интересовали вопросы частного характера, включая тривиальные сплетни и суждения, высказываемые в матросских кубриках. Их деятельность, не прекращавшаяся ни днем ни ночью, по своей природе ни при каких обстоятельствах не должна была быть заметна или понятна.

После того как беседа с Ушаковым и Башкирцевым завершилась успешно, согласием обоих сотрудничать и выполнять необходимые поручения, Иноземцев вполне оправданно ожидал поощрения со стороны своего руководства. Признаться честно, возможная реакция обоих моряков его тревожила и немного пугала. Не в смысле возможной физической расправы, Иноземцев последние месяцы усердно занимался изучением рукопашного боя и вполне мог за себя постоять. Однако после года службы ситуация, когда человеку неожиданно ставится условие вернуться в строй, многим может прийтись не по душе. Стоя теперь рядом с ними в коридоре штабного модуля, он, бросая на них незаметные взгляды, вспоминал, как долго и кропотливо особист просматривал личные дела моряков, отбирая наиболее подходящих. «Понимаешь, у нас нет права на ошибку, – пояснял контрразведчик Иноземцеву. – Если они прямо откажутся или начнут задавать слишком много вопросов, выторговывая себе дополнительные условия, нам, конечно, придется их заменить, а это означает потерю времени. Для поставленной задачи нужны люди с устойчивой психикой и высокими морально-волевыми качествами. Не каждый подойдет, да и не каждый согласится на риск. При установлении доверительного контакта многое зависит и от тебя. Всего словами не объяснишь. Если справишься с такой задачей, считай, есть у тебя талант для работы с людьми».

Что ж, и Ушаков, и Башкирцев не подвели. Оправдали ожидания самого особиста, и его, Иноземцева, усердные многомесячные усилия не прошли даром. Как ни старались внешне оба матроса показать, что решающей частью договора была кругленькая сумма, выплаченная им обоим, Иноземцев прекрасно понимал, что это только для отвода глаз. Чувство локтя, возможность послужить своей стране, несмотря на очевидные риск и опасность, вот что двигало Ушаковым и Башкирцевым, несмотря на внешнюю меркантильность.

Все четверо моряков и сопровождающий их лейтенант стояли в коридоре, ожидая своей очереди, воздерживаясь от разговоров и комментариев. У каждого из них были свои резоны к такой сдержанности. Ушаков только позволил себе несколько раз обменяться взглядами со своим другом Башкирцевым. Каждый из них знал почти наверняка, что самая сложная работа, связанная с физическими усилиями, требующими их феноменальной выносливости и специфических навыков боевых пловцов, выпадет на их долю. Оба они ошибались. Им и в голову не могло прийти, что задание в этот раз будет настолько же необычным, насколько опасным и, возможно, невыполнимым.

После внезапного отъезда четверых моряков компания молодежи, пополнившаяся днем непонятно на какой основе привлеченными Трубачом девушками, немедленно разделилась в своих приоритетах на проведение оставшихся часов июльской ночи. Мнения даже внутри союзнических групп разнились настолько, что не было никаких шансов хоть как-то договориться. Шницель и Катя номер один просто ушли, не утруждая себя церемонией прощания. Коротич, явно терзаемый обидой за то, что его друзья уехали без него, тут же рассорился еще и с Мариной, которую он, по правде говоря, не сильно ценил с самого начала. Подозревая, что она досталась ему из-за сговора Иноземцева с Масловым, и что Катя номер два и Аня, соответственно распределенные между ними, очевидно лучше, чем его Марина, он с самого первого дня не находил себе места и ссорился с ней по три раза за день. Трубач звал обеих своих новых знакомых уединиться втроем в каком-то сомнительном отеле, на что они отвечали шутками и размытыми обещаниями поступить именно так, но исключительно после посещения модного ночного клуба. А так как у Васи Трубача, совершенно очевидно, ни при каких вариантах не могло найтись для такой экскурсии необходимых ресурсов, он продолжал уговаривать их, перемежая свое нытье сказками и небылицами про ожидаемое им наследство.

Поняв, что сегодня никаких танцев ждать не следует, и сам Ушаков, даже если и вернется вместе с остальными не слишком поздно, вряд ли будет расположен к веселью, Нина помогла Севиной маме убрать со стола и, решив не дожидаться шушукавшихся о чем-то в уголке Катю номер два и Аню, ушла к себе в гостиницу в обществе хнычущей от несправедливой обиды Марины.

Разливающийся повсюду свет огромной луны делал темную синеву неба почти прозрачной, и казалось, что до звезд можно запросто дотянуться. Узкая дорожка, когда-то асфальтированная, а сейчас вся покрытая проросшим между потрескавшимся покрытием сорняком, петляя, вела вниз, в сторону центра поселка. Чтобы не оступиться, Нине и Марине приходилось больше смотреть под ноги, чем на мерцающие созвездия. Неожиданно сзади послышался звук торопливых шагов. Обернувшись, девушки увидели спешившего к ним Женю Коротича. Черты его лица, сначала радостно-приветливые, изменились за долю секунды. Ни Марина, ни Нина никогда не видели его таким раньше. Что это было, страх или готовность принять неравный бой, девушкам не суждено было узнать уже никогда. Они смотрели на живого Коротича последние секунды. Маленький металлический предмет, пущенный кем-то, стоявшим у них за спиной, с характерным свистом пролетев между Ниной и Мариной, воткнулся Коротичу в сонную артерию. Постояв совсем немного на ногах и удивленно трогая обеими руками торчавший из шеи японский уракен, он сначала опустился на правое колено и уже потом упал лицом вниз, заливая асфальтовую крошку кровью, тугой струей вытекавшей из разорванной артерии. Девушки бросились к нему, Нина, остановившись рядом, хотела перевернуть его на спину и хоть как-то попытаться спасти, остановив кровотечение. Мозг его уже отключился, но сердце продолжало выкачивать по венам оставшуюся в сержанте кровь. Возможно, это было ее ошибкой. На голову ей набросили черный мешок, и кто-то очень сильными и умелыми руками полностью лишил ее возможности свободно двигаться. В свою очередь Марина, уверенная, что ничем помочь Коротичу не сможет ни при каких обстоятельствах, просто побежала обратно к Севиному дому. Несмотря на свою немного нескладную фигуру, она отлично двигалась и имела преимуществом молодость, позволяющую ей долго сохранять дыхание. Почти успев добежать до первого поворота извилистой тропинки, Марина могла бы похвастаться, что выбралась из передряги без единой царапины. Однако два почти одновременно отправленных ей вслед метательных снаряда, хоть и не поразили ее насмерть, но, причиняя дикую боль, воткнулись в область левой лопатки. Закричав от боли и страха, она упала на четвереньки и, по-звериному перебирая всеми четырьмя конечностями, продолжила двигаться к своему спасению. Почувствовав, что рана не опасна, девушка нашла в себе силы подняться на ноги и бежать дальше, крича так громко, что в окнах соседних домов начал зажигаться свет.