– Верноподданные! Гвардейцы! … Драчливые петухи! Заигрались!

Юный Мишель отрешенно смотрел в пространство.

– Они надеялись на победу?

Отец горестно качался на скамеечке перед топкой.

– Считать свои намерения сбыточными – преступное сумасбродство! О-о! Самоистребительная кровь Муравьевых! О-о!

Но Мишель бил в свою точку.

– Они хотели лучше… другим? И могут потерять свою жизнь?

Александр Михайлович опомнился.

– У тебя глубокий ум, Мишель. Заметь бе́ссмысль в самой посылке: привилегированный слой с оружием в руках выступает против собственных привилегий. Такое возможно только в России.

Пошли аресты. Слухи наводнили окрестности. "Того взяли, схватили, привезли из деревни…" Родители трепетали за детей.

Сергея Муравьев-Апостола арестовали в полку, где он служил. При нем находился и младший братишка Ипполит. Оба оказали яростное сопротивление. Сергей был ранен, сбит с ног. Ипполит, решив, что брата убили, застрелился.

…

… Кабинет Императора Николая I искрился солнечными лучами, отблески Невы добавляли игры света и тени на узорном потолке. Николай I лично разбирался с решениями судов, бумагами бунтовщиков. Сегодня ему помогал Василий Васильевич Левашов. Император был мрачен.

– Сергей Муравьев-Апостол. Вместе с Пестелем намеревался истребить весь царский род, все мое семейство.

Левашов вздохнул.

– Прискорбно, Ваше Величество.

Император поднялся, принялся мерить шагами просторный кабинет.

– Мой однокашник, как говорится. Прекрасный инженер. Вместе мечтали о железных дорогах по всей России, за Урал, по Сибири. И будем, будем строить, никуда не денешься.

Он позвонил.

– Введите Муравьева-Апостола.

Едва живого Сергея ввели под руки два офицера. На голове его пестрела кровавая повязка, на грязной рубахе – засохшие пятна крови, тюремный вид его был ужасен. Особенно в кабинете дворца.

Офицеры ушли. Сергея шатало от слабости, он держался из последний сил. Царь и Левашов усадили его в кресло. Наступило молчание.

Наконец, Николай I шагнул к креслу.

– Не время разбрасывать камни, Сергей Иванович! У нас с вами инженерное образование. Россия нуждается в нас.

Муравьев-Апостол даже не взглянул в его сторону.

Император продолжал.

– Россия переходит от ручного к машинному способу производства.

Сергей упорно смотрел в пол. Николай по-братски нагнулся к нему.

– Ведутся изыскания под железную дорогу. Вначале в Гатчину, потом в Москву. Наши мечты! Мы принял расширенную колею, чтобы ничьи войска не ворвались к нам по рельсам. Вот моя рука.

Но Сергей убрал руки за спину.

Помолчав, Николай I пожал плечами и кивнул Левашову. Так же под руки они повели Сергея к двери.

– Разрешите прислать вам свежую рубаху? – предложил Левашов.

Голос Сергея был глух, по исполнен внутренней силы.

– Я умру с пятнами крови, пролитой за Отечество.

… 13 июля 1826 года пять участников декабрьского восстания – Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Петр Каховский, Михаил Бестужев-Рюмин и Сергей Муравьев-Апостол были повешены.

Траур и панихиды по казненным были запрещены. Живой памятью о братьях Муравьевых в Премухино остался дубок, посаженный их руками в тот незабвенный приезд.

… Зато весело шелестела листвой молодая липовая аллея. Деревьев было одиннадцать, они были названы именами детей.

Не драгоценная посуда

Убранство трапезы моей, -

Простые три-четыре блюда

И взоры светлые детей.

Кто с милою женой на свете

И с добрыми детьми живет,

Тот верует теплу на свете

И Бог ему тепло дает.

Когда вечернею порою

Сберется вместе вся семья,

Пчелиному подобно рою,

То я щастливее царя!

Поэма "Осуга" тех благословенных лет светится миром и благодатью. Дети еще малы, родители здравы, а сам Александр Михайлович незаметно для самого себя преобразился во Вседержавного и Всеведающего патриарха, окруженного любящей и покорной паствой.

Мишель, старший сын, беспокоил его.

Глубокая уязвленность подростка уже давала о себе знать неровностями его нрава, а бунтарская кровь молодых Муравьевых да собственные деспотичные бакунинские порывы добавляли огня. Лет с десяти-одиннадцати он вдруг стал убегать из дома на целые сутки. Когда это случилось впервые, переполошился весь дом, но потом уже не беспокоились. Отец просто посылал человека с теплым тулупом для сына.

В тринадцать лет, обостренный, поперечный, он переживал ужасные муки. Отношения с матерью были ножевыми, с подростковой уязвимостью он сгорал от стыда, что она знает его изъян. С отцом было помягче.

– Объясни ему, наконец, по-мужски, – вздыхала Варвара Александровна.

– Ни-ни, – Александр Михайлович тряс лицом. – Сейчас любое слово как огонь к сену. Возраст!

– Ах, мой друг! А мне-то… где взять любовь к нему? Десять детей! Жалко его.

Александр Михайлович крепился сердцем.

– Жалость ломает человека. Несчастье, напротив, кладет величие на чело тех, кои умеют вынести его.

Что делал оскорбленный ребенок в тверских лесах? Пенял на судьбу? Почему, почему именно его наказала она? Младшие браться, рождавшиеся один за другим, домашние коты, псы, жеребцы – все были полноценными, не обойденными судьбой. Пусть никто-никто не знает об этом, но знает мать!

– Она виновата! Она! – непосильные переживания для детской души. Он падал в траву, рыдал горько и безутешно. Все виноваты, весь мир виноват перед ним, разрушить, опрокинуть его жестокость и несправедливость! Никакой пощады этому миру!!

Мать, с юных лет обремененная многодетностью, навряд ли проникалась тайнами душевной жизни любимых чад. Ее стараниями все были здоровы и прекрасно воспитаны. Зато отец, мужчина, мог бы объясниться с ребенком! Но… избегал, тянул, старался не замечать. Так никто и никогда не поговорил с Мишелем всерьез и спокойно о том, что огнем калечило юную душу, не нашел точных слов, чтобы разъяснить мальчику его особенность, умиротворить глубинные страхи и обиды.

Едкая, едва заметная трещина змеилась между родителями и старшим сыном.

Однажды он лежал в траве и смотрел в небо. Бурные рыдания его стихли, слезы просохли. Он многое слышал о своих казненных и сосланных родственниках, посмевших выступить против власти.

– Все неспроста, – засветилась мысль. – Быть может, я отмечен свыше. Не для меня тихие радости семейной жизни, я не буду жить для себя.

Подросток вскочил на ноги. Новая сила входила в него.

– Сам Бог начертал в моем сердце судьбу мою. "Он не будет жить для себя!" … Вот оно что!

Мишель гордо посмотрел вокруг. Пусть. Теперь он знает.

Четырнадцати лет Михаил Бакунин был определен в Императорское артиллерийское училище близ Санкт-Петербурга и на долгих пять лет покинул райскую жизнь среди возлюбленного семейства.

…

– Варенька, – настороженно окликнула племянницу Татьяна Михайловна. – Ты придешь нынче ко мне читать Четьи-Минеи?

Варенька, стройная темноволосая и темноглазая девушка шестнадцати лет, отрицательно качнула головой. Это был отказ. С невнятным бормотанием тетка сердито взглянула на нее и махнула обеими руками.

– Уж диви заняту была! Скверная девчонка.

– Не обзывайте меня!

Девушка проскользнула вперед, скрылась в своей комнате и заперлась изнутри. Бросилась на постель, лицом в подушку, и, задыхаясь, стала рыдать, тихо, чтобы не слышали. Потом в слезах опустилась на колени.