Леонора со вздохом надела очки в золотой оправе на свой маленький прямой носик, надеясь, что это придаст солидность, которой не может быть у двадцатилетней девушки. Она сгладит впечатление, и ущемленное самолюбие гостей будет удовлетворено подаренной бутылкой лучшего натурального шампанского, устройством дополнительного столика, чтобы их немедленно обслужили. Затем она должна сделать выговор администратору, который принимал заказ, и предупредить о необходимости быть более внимательным. Они не могут позволять себе разочаровывать посетителей, если репутация гостиницы основана как раз на противоположных принципах. Ей нужно найти время внимательно просмотреть заказы на следующую неделю, кого из гостей принять как VIР (очень важных персон), а потом отправиться на виллу, чтобы пообедать с бабушкой и Джимом. И, конечно, она, как всегда, опоздает!
Джим Джемисон смотрел, как Леони шла по дорожке, посыпанной мелом, которая огибала мыс, ее шаг убыстрялся по мере приближения к дому, она была похожа на голубя, летящего в любимое гнездо. На расстоянии она выглядела девоч кой, высокой, стройной, с кошачьей грациозной походкой, которая принесла ей успех на всех звездных сценах мира. Даже вблизи казалось, что время запротестовало и отказалось оставить следы на ее гладкой коже; только когда она улыбалась или грустила, вокруг глаз появлялось несколько морщинок. Он наблюдал за ней, ища отражения хотя бы намека на те события жизни, о которых сама Леони говаривала, что они непременно должны были наложить свои отпечатки, и удивляясь, что трагедии и радости оставили ее такой невозмутимой.
Леони было пятьдесят шесть лет, и семнадцать лет они были женаты. Джим все еще хранил в памяти образ молодой женщины, с азартом играющей в покер, ее смех, когда она получала большой выигрыш и оставляла полдюжины пассажиров трансатлантического лайнера, способных переносить шторм, восхищенными, но сломленными и измученными. Леони была единственной женщиной, которая покидала каюту во время морского путешествия в Нью-Йорк, — но только ночью, когда она присоединялась к мужчинам за игровым столом. Позже она призналась, что боялась идти спать, вдруг корабль пойдет ко дну, но тогда он был ослеплен ее храбростью, игрой в покер и красотой. Это казалось сначала просто красотой, когда она шла навстречу ему через затемненный салон той первой ночью, и только позже он нашел, что она воплощала в себе двух людей — его Леони Бахри, полуфранцуженку, полу египтянку, и Леони, великую звезду сцены, которая с восхитительным макияжем и в облегающих золотых платьях, с черной послушной пантерой на цепи у ее ног, покорила сцены Парижа, Лондона и Нью-Йорка, гипнотизируя публику песнями страсти. И для него в Леони все еще была тайна и очарование, которые он ощущал всегда.
Маленькая коричневая кошка весело прыгала у ног Леони, а затем быстро побежала вперед к воротам, ожидая, что их откроют. С Леони всегда была маленькая коричневая кошка — древние египтяне верили в их бессмертие, говорила она с улыбкой.
Несмотря на то что он пытался опровергнуть это, Леони цеплялась за веру в загадочные силы египетской богини Сехмет. Доказала ли богиня свою силу? Месье умер. Она все еще держала маленькую статуэтку богини на мраморной подставке в их комнате, мягко освещенную таким образом, что, казалось, она светится в темноте. Конечно, она согласилась с ним, что не может больше верить в то, что богиня управляет жизнью, но ее глаза избегали его глаз, а вид был очень отчужденным.
Отбрасывая мысли о прошлом, Джим спускался по дорожке, чтобы встретить ее. Было и так достаточно семейных проблем, чтобы еще ворошить прошлое. Следует ли ему рассказать Леони о внучке? Большой друг Леони — Каро Монталва час назад позвонила из Парижа сказать, что необходимо что-нибудь предпринять до того, как Лоис вызовет такой же огромный скандал в семье де Курмон, какой был сорок лет назад с Леони.
Сад Леони всегда доставлял ей удовольствие, он был полон воспоминаний. Прозрачные воды бассейна и фонтанов мерцали в сумерках, кроме того, там была скамейка, с которой можно любоваться закатом над морем. Рядом рос цветущий олеандр, который Леони посадила в память о Бебе, своей первой любимой кошке. Ступеньки в насыпи вели к изгибу пляжа, спрятанного между зелеными уголками мыса, обрамляющего аквамариновый залив, играющий синими и зелеными переливами красок.
Когда вилла стала ее собственностью, это был маленький квадратный белый дом, но сейчас он разросся, раскинулся террасами и арками, с полами, выложенными терракотовыми изразцами, утопающий в прохладной зеленой тени. Ее дом и ее убежище. Место, которое Леони любила больше всего на свете. Ее жизнь началась именно здесь. И именно здесь она наконец-то пришла к согласию с самой собой.
Старая мадам Френар бестолково суетилась у стола, расставляя любимые голубые тарелки Леони и большой сверкающий голубой кувшин с яркими летними цветами. С тех пор как Леонора помнила себя, мадам Френар была с ее бабушкой.
— Здравствуйте, мадам! — громко сказала девушка, так как пожилая дама слышала все хуже и хуже.
— Здравствуйте, мадемуазель Леонора, какие новости о вашей маленькой сестренке Пич?
Леонора рассмеялась. Трехмесячная Пич была центром внимания всех обитателей виллы.
— У меня есть фотографии, я их покажу позже, мадам Френар, — сказала она.
На длинной террасе с видом на залив приготовлена бутылка шампанского в ведерке со льдом, покрытом ледяными капельками. Леонора помахала рукой, когда Джим и ее бабушка шли вверх по ступенькам к террасе. Они были красивой парой: Джим высокий, чисто выбритый, настоящий американец, а бабушка умудрялась выглядеть ослепительной француженкой даже в простой юбке и рубашке. Леонора нервно обдумывала, следует ли ей говорить о слухах, связанных с Лоис.
Когда внучка целовала бабушку, Леони оценила ее строгим взглядом.
— Мне бы хотелось, чтобы ты одевалась не так строго, — сказала она. — Ты слишком молода, чтобы выглядеть такой… застегнутой на все пуговицы. — Они рассмеялись, но замечание было удивительно точным. Леонора действительно выглядела так, будто она прятала свою юность и женственность за фасадом деловитости.
— Не хочу тебя расстраивать, но вряд ли ты обрадуешься, — сказал Джим, наливая шампанское, — когда узнаешь, что рассказала Каро о твоей другой внучке.
— Лоис? В чем дело на этот раз? — Боюсь, что и я слышала эти сплетни, — подтвердила Леонора.
— Хорошо, — сказала Леони со вздохом, — вам лучше сказать мне даже самое худшее.
— Самое худшее, — произнес Джим, — это некто на двадцать лет старше Лоис и отвергнутый семьей за свое поведение. Претендует на то, что он русский аристократ, единственный из семьи, переживший революцию. Утверждает, что деньги и владения конфисковали большевики. Много лет работал шофером такси, певцом в ночных клубах и, как говорит Каро, был сутенером. Сейчас он живет с твоей внучкой за ее счет, у него есть свои небольшие дела, о которых Лоис, может быть, знает, а может быть, и нет.
Леони вздохнула:
— Например?
— Поставка наркотиков, женщин — всего, что имеет цену, — для тех, кому это нужно. Лицо Леони напряглось от гнева.
— Что слышала ты, Леонора?
Леонора внимательно изучала терракотовые изразцы под ногами.
— Я должна сказать тебе, бабушка?
— Должна.
— Там какие-то дикие вечеринки, часто вызывают полицию из-за шума. Что приводит к огромным скандалам. — Она снова опустила глаза, не желая больше говорить.
— В семье де Курмон было достаточно скандалов, — сказала Леони, — завтра я поеду в Париж и поговорю с Лоис.
Джим заметил, что руки ее немного дрожали, когда она брала шампанское, и подумал от гнева это или от стыда за Лоис?
Леони никогда не входила в дом хозяина — старшего из клана де Курмонов — без приступов страха, хотя она никогда не переступала порога этого дома при жизни Жиля де Курмона. В годы, проведенные вместе, они жили на его огромной яхте, или в доме на площади Сен-Жорж, или на ее маленькой вилле в Сен-Жан на Кап Ферра. Только после того как ее дочь Эмилия вышла замуж за сына хозяина, Жерара, она была приглашена туда. Но Леони все время чувствовала присутствие Жиля, его темное, суровое, красивое лицо смотрело на нее с семейных портретов де Курмонов, и эти холодные комнаты все еще хранили его секреты.
