Дрались, как правило, из-за местных девчат, за которыми приезжие были не прочь приударить. Колька и тут показал себя, уложив в одной из потасовок их вожака Богдана. Он был пятью годами старше, на голову выше и до этого своротил скулы не одному «рудничному».

По такому случаю, решив выпить, сложились. Один из парней сгонял в магазин, доставив несколько бутылок «Московской» и закуски. Водку Колька попробовал впервые, изрядно захмелел, а когда вернулся домой, отец отхлестал его вожжами.

– Рано начал, – пробурчал, закончив экзекуцию. – Яще раз напьешься, выгоню из дома. – Уразумел?

– Угу, – взглянул исподлобья.

Спустя неделю, проводив знакомых девушек, поздно вечером вместе с Володькой возвращались с танцев. В августовском небе мерцали звезды, где-то на домиках пиликала гармошка.

Шел я улицей Донской,

Меня треснули доской.

Ах, ты мать твою ети,

Нельзя по городу пройти!

бодро выдавал молодой голос

– Давай зайдем? – кивнул в ту сторону Володька. – Там еще ребята гуляют.

– Не, я домой. Завтра вставать рано, – отказался Колька.

– Ну, тогда бывай. Пожали друг друга руки, и брат свернул в проулок.

Когда подошел к своему дому, из- под верб нарисовались трое, заступив дорогу. Узнал приятелей Богдана.

– Ну шо кацап* попался?

Дальше слушать не стал, всегда бил первым. Саданул одного в лоб, тот опрокинулся на спину. В следующий миг сам получил чем-то тяжелым по башке, в глазах полыхнула вспышка. Когда очнулся, кругом никого не было, в затылке пульсировала боль. Пощупал, там росла здоровенная шишка.

– Ладно, – встал на ноги. – Еще не вечер. И, отряхнув брюки, похромал к воротам. В течение следующей недели отловил всех троих порознь, изрядно накостыляв. После этого конфликт с «западенцами» был исчерпан. Замирились.

Следующей весной в Краснополье приехал цирк. В его составе были фокусники с жонглерами, акробаты, канатоходец и дрессированный медведь. Представление состоялось в клубе при полном стечении народа. Вездесущая пацанва расположилась на полу у оркестровой ямы.

Артистические номера сопровождались бурными аплодисментами, горняки уважали кино и цирк. В заключение, шпрехшталмейстер объявил коронный номер – борьба человека с медведем, Зал замер в ожидании.

Два служителя вывели на сцену косолапого на цепи, за ним появился здоровенный малый в трико. Сойдясь, облапили друг друга, началась схватка. Зверь пытался свалить человека, человек зверя. Пыхтя, топтались минут пять, затем атлет сделал мишке подножку, тот завалился на бок.

– А-а-а! восторженно завопил зал, хлопая в ладоши, ребятня радостно завизжала.

Победитель, тяжело дыша и подняв кверху руки, обошел сцену и исчез за кулисами. А оттуда снова появился шпрехшталмейстер, став посередине.

Дождавшись, пока овации затихнут, громко объявил, – желающие, могут побороться с нашим медведем! В случае победы цирк выплачивает премию – четыреста рублей!

В зале оживились, сумма была немалая, а затем раздались сразу несколько голосов, – Лев Антоныч! Заломай топтыгу!

Сидевший рядом со старшими сыновьями в третьем ряду, он отрицательно покачал головой. Тем не менее, желающий нашелся. Им оказался забойщик с шахты «11-Рау» Боровик. Верзила ростом за два метра, с мощным торсом и мускулистыми руками. Пройдя вразвалку по проходу, поднялся на сцену, – я желаю!

– Поприветствуем героя! – прокричал в зал шпрехшталмейстер, а когда аплодисменты стихли, увел того за кулисы. Через несколько минут Боровик появился снова, одетый в борцовское трико. Ассистенты подвели к нему медведя, схватка началась. Несколько минут, как и прежде оба топтались по сцене, забойщик гнул зверя, вроде получалось.

– Петро, дави с него глину! – поддержали из зала, тот, с налившимся кровью лицом, усилил напор. В ответ медведь, заурчав, притиснул соперника к себе, он вскрикнул. Борьба закончилась. Человек, раскинув руки, лежал на сцене, ассистенты увели начавшегося злиться зверя. Боровик, мотая головой, поднялся и тоже ушел за кулисы. Болевший за него зал разочарованно вздохнул

– Запомните, хлопцы, человек медведя побороть не может, – сказал Лев Антонович сыновьям.

– А как же тот, что был первым? – спросил Колька.

– Гэта для затравки. Зверя научили поддаваться своим и ломать дурней.

Спустя еще неделю, на «Двадцать первой» шахте, расположенной за поселком в сторону Павловки случилась авария. В ночную смену там шла «посадка»* лавы, завалило бригаду. В такие отбирали наиболее отчаянных горняков, работа была смертельно опасной. Когда часть лавы отрабатывалась, и давление на пустое пространство усиливалось, посадчики в темпе убирали там крепь и быстро выбирались в промштрек. На этот раз не успели.

Через час у освещенной фонарями нарядной было полно народу. У многих на шахте работали отцы с братьями и мужья. Рядом со стволом стояли карета скорой помощи и автобус ВГСЧ*, под землей разбирали завал спасатели.

К утру наверх поднялась клеть с ними, в толпе разнесся слух, что пробиться к похороненным заживо, нет возможности. В нарядную, где заседал штаб, тут же оправилась группа старых горняков, в том числе Колькин бригадир Лушин и отец. Хотел было присоединиться, но его прогнали.

Там добровольцы заявили, что сами спустятся под землю, заменив спасателей. Их начальник возражал, но штаб дал согласие. Во второй половине дня на гора выдали посадчиков. Трех живых тут же увезли в больницу, еще двоих в морг. Заголосили жены погибших, народ стал расходиться.

– Как вам это удалось? Ведь у спасателей не получилось? – спросил Колька отца с Лушиным, когда вместе возвращались домой.

– Они Никола, шли в обход, а мы пробились напрямую, прорубив гезенок*, – устало ответил бригадир.

– Страшно было?

– Тольки дураки не баяцца, – хмуро взглянул на сына Лев Антонович.

После майских праздников (шел тридцать девятый год) Кольке домой принесли повестку, явиться в горвоенкомат. Такую же получил двоюродный брат Володька и еще несколько ребят с Краснополья.

Явившись к указанному времени, узнали – их призывают в армию. На следующий день прошли медицинскую комиссию всех признали годными и распределили по командам. Колька оказался в семнадцатой (артиллерийские войска), Володька в двадцать четвертой – кавалерия, а Витька Провоторов загремел на флот.

Кто-то из остряков тут же выдал поговорку

Лентяй в артиллерии, хвастун в кавалерии,

Пьяница на флоте, а дурак в пехоте!

– Га-га-га! – заржали остальные

Спустя сутки состоялись проводы с гулянками, так велось исстари, после которых в кузове полуторки всех доставили в Ворошиловградский областной военный комиссариат. Он находился на городской окраине в километре от железнодорожного вокзала. Туда доставлялись призывники со всей области, набралось полтыщи человек. Сутки прожили в многоэтажной казарме, на вторые прибыли «покупатели» из воинских частей.

Рекрутов построили на плацу с вещами, пересчитали и в сопровождении сержантов различных родов войск отвели на запасные пути вокзала. Там, под парами, стоял железнодорожный состав. У него снова построили, состоялась перекличка, погрузили в деревянные «теплушки». Каждая на сорок человек или восемь лошадей. Внутри в два этажа нары, застеленные соломой.

Колька с «рудничными», протолкавшись вперед, заняли нижние, под окошком. Определив вещмешки у стенки в головах, принялись наблюдать за другими грузившимися.

Одни по виду были городские, другие из сел и хуторов. Все без исключения в ношеной одежде и такой же обуви. Многие с похмелья, грустные и веселые. Последним в теплушку влез военный с двумя треугольниками в петлицах.

Для начала, выбрав лучшее место, согнал с него какого-то селюка* затем оглядев всех сообщил, – я сержант Лобанов. Слушаться меня как родного отца. Ясно?

– Ясно, – вразнобой ответил вагон.