На столе, в обычной рамке – старенький портрет.

Рюмка водки, свеч огарки, пачка сигарет…

У березы белой, молодой боец…

При военной форме, издалека,

Мой глядит отец…

Глава 1. Хулиган

– Никола! Будя дрыхнуть, вставай! – донесся снаружи отцовский голос.

Сонно зевая, Колька откинул рядно, которым укрывался, быстро натянул рубаху со штанами, сунул ноги в разношенные башмаки и спустился по приставной лестнице с чердака, где спал на душистом сене.

В загородке у дальней стены сарая переваливала в губах жвачку рыжая корова Зорька, за стенкой похрюкивал кабанчик, на стропилах под крышей ворковала пара турманов*.

Отворив скрипучую дверь, Колька вышел на просторный двор, по которому разгуливали куры. Сбоку от сарая рядом с будкой, положив голову на лапы, дремала крупная овчарка Додик. Наскоро ополоснув в бочке с дождевой водой лицо, утерся подолом рубахи.

Зимой ему исполнилось пятнадцать, был поджарый, широкоплечий и тонкий в талии. Лицо с правильными чертами, глаза светлые, волосы цвета спелой ржи.

– Айда, – появился на пороге хаты отец, с холщовой сумкой через плечо, и они направились через заднюю калитку в сад. Родитель впереди, сын сзади.

Отца звали Львом Антоновичем Ковалевым, по местному Левкой, возрастом был за сорок. Ростом под два метра, кряжистый и с наголо бритой головой. Лицо волевое, с упрямым подбородком и жестким взглядом. Работал забойщиком на шахте «7-бис», вернулся с ночной смены. По национальности белорус, воевал в Империалистическую* солдатом. Приехал в девятнадцатом году из Могилевской губернии в Донбасс на заработки, где и остался.

До работы был жадный, силы непомерной. Мог две смены рубить под землей уголь, а еще увлекался французской борьбой и организовал у себя на шахте секцию из нескольких десятков горняков. Они выезжала на соревнования в Ворошиловград, Сталино* и Ростов, занимая призовые места, за что Льва Антоновича поощряли грамотами и ценными подарками.

Иногда, прослышав, что в окрестные города приезжает цирк с борцами, отправлялся туда и вызывался померяться с ними силой за предлагаемое вознаграждение. В схватках неизменно побеждал, накупал семье подарков и возвращался обратно. Где-то в Средней Азии у него служил в высоких чинах младший брат, но отношений с ним не поддерживал.

В саду, засаженном молодыми яблонями с грушами и черносливом, Лев Антонович снял с ветки две заранее отбитые литовки*, вручив одну сыну, оба пошли дальше.

За последними деревьями открылся обширный, хорошо унавоженный огород. На одной половине зеленели грядки огурцов с помидорами, дальше картошка. На другой – кукуруза и подсолнечник. Между ними, на земле, плети цветущих гарбузов. По сторонам, такие же соседские наделы.

Миновав по меже свой, вышли в голубую степь с цветущим шалфеем и ковылем, направляясь к Мазуровской балке. На востоке алела заря, где-то пищал стрепет*, горизонт тонул в легком тумане.

Через километр в низине открылась балка, густо поросшая дубами с кленами, дикими грушами и кустами гледа. За ее противоположным склоном темнели копер* и высокий террикон, по которому вверх ползла вагонетка.

– Давай вон туда, – показал отец рукой на ближайшую опушку, густо поросшую разнотравьем.

У старого раскидистого ясеня остановились. Сняв с плеча сумку, положил рядом, занялись косьбой. Спустя час из-за горизонта показался край солнца, а за ним в степном просторе разлились далеко слышные звуки. Это пели гудки шахт, под землю спускалась утренняя смена.

– Теперь можно и поснедаць, – утерев пуком травы жало косы, воткнул ее рукоятью в землю отец, сын сделал то же самое.

Пошагав обратно к ясеню, уселись в тени.

Старший открыл сумку, извлек оттуда полотняный сверток, развернул. Внутри были полбуханки житного хлеба, крупно нарезанный кусок сала и несколько пупырчатых огурцов. Разломив хлеб, половину дал сыну, стали с аппетитом есть. Подкрепившись, спустились в прохладу балки, напившись там из булькавшего меж замшелыми камнями родника, затем поднялись наверх и продолжили работу. К полудню ее закончили.

– Не погано, – оглядел опушку с полукружьями скошенной травы отец. – Через пару дней сгребете и перевезете с братами домой на тачке.

Колька молча кивнул чубом, забрав косы с сумкой, пошли обратно. В высоком голубом небе трепетал жаворонок, стоявшее в зените солнце изрядно припекало.

Спустя еще час вся семья обедала в тени за длинным столом, врытым под высоким осокорем* рядом с хатой. Во главе в чистой рубахе сидел отец, по бокам на лавках сыновья. Их было пятеро.

Сбоку от него – Колька, дальше по обеим сторонам младшие братья – Алексей, Васька с Володькой и пятилетний Женька. Была еще годовалая сестренка – Рая, спавшая в люльке на веранде.

На первое ели из мисок наваристый горячий борщ, вприкуску с молодым луком, и ломтями хлеба, на второе мать подала макитру вареников с картошкой и поставила на стол два глечика* холодного молока.

Звали ее Варвара Марковна, на семь лет моложе мужа, тоже высокая и статная, с миловидным, рано увядшим лицом. В девичестве носила фамилию Литвинова, вместе с отцом, матерью и двумя сестрами, приехала в эти места из Миллерово, что под Ростовом.

Для всех ребят, кроме Женьки с Раей, была не родной матерью. Первая жена Льва Антоновича – Татьяна, в 1927 году умерла от тифа, и он посватался к ее младшей сестре. Варвара не отказала, было жаль осиротевших племянников, расписавшись, стали жить вместе.

После обеда отец велел Кольке с Алексеем копать погреб и ушел спать в хату (ему снова нужно было идти в ночную смену), мать в летней кухне принялась мыть посуду, а мелкота убежала гулять на улицу

Старшие же, немного посидев за столом, направились в палисадник.

Он был засажен вишнями, неподалеку от дома темнела квадратная, три на три метра, яма. Сняв рубахи, спрыгнули вниз, взяв в руки прислоненные в углу лопаты. Колька штыковой принялся долбить дно, а Алексей, грабаркой*, выбрасывать наверх глину. Трудились пока не заглубились по грудь, потом Колька сказал «хватит», выбрались наверх и отправились мыться на колонку за двором.

После ужина, когда солнце повисло у горизонта, а жара спала, Колька решил прошвырнуться в поселок. Именовался он Рудником Краснополье. Улица, на который жили, называлась Луговой и считалась выселками. Она уходила вдаль, к железнодорожному переезду с будкой стрелочника, была застроена такими же, как у Ковалевых хатами. В середине пересекалась хорошо накатанным шляхом* ведущему из Ворошиловграда в направлении Сталино*.

Помимо Краснополья, в окрестностях имелись еще шесть поселков: Лозовая Павловка, Анненка, Замковка, Сабовка, Вергелевка и Ломоватка. Кроме Павловки, на всех тоже имелись шахты. Вместе составляли город под названием Брянка.

Население численностью под сорок тысяч человек было многонациональным. Кроме русских с украинцами, здесь проживали белорусы, татары, сербы и даже китайцы. Сербы поселились в этих местах во времена Екатерины, китайцы после Гражданской войны.

Выйдя за двухстворчатые ворота, Колька поздоровался с двумя старушками в платочках, сидевшими на лавочке у дома напротив, сунул руки в карманы штанов и, насвистывая, двинулся вдоль улицы в сторону Рудника.

– О, – сказала одна. – Хулюган нарисовался.

– Весь в батьку, – добавила вторая. – Левка в молодые годы тоже был такой.

Сказанное являлось правдой. Лев Антонович до женитьбы любил поучаствовать в кулачных боях шахтеров против казаков из соседнего поселка Лозовая Павловка.

Колька же был драчуном с малых лет. Сначала лупил пацанов на своей улице, а когда пошел в школу, в первый же день разбил нос однокласснику. Тот обозвал его ржавым. Драчуна отвели к директору, он на первый раз ограничился беседой и отпустил.